Вячеслав Манягин - Правда Грозного царя Страница 34

Ведь если десятикратное превышение нормы по мышьяку в останках Великой княгини Елены однозначно подтверждает отравление, то почему такое же превышение нормы в останках царя Феодора Иоанновича (при том, что и у первой, и у второго показания по ртути практически в норме) не является таким же неопровержимым свидетельством отравления? Что за двойные стандарты?

Жертвы отравлений Содержание мышьяка (в мг на 100 г массы) Содержание ртути Княгиня Ефросиния Старицкая, тетка Ивана Грозного 12,9 0,10 Мария Старицкая (5–7 лет), троюродная племянница Ивана Грозного 8,1 0,11 Мария (младенец), дочь Ивана Грозного 3,8 0,2 Царевич Иван, сын Ивана Грозного 0,26 1,3 Царь Иван Грозный 0,15 1,3 Великая княгиня Мария Борисовна, первая жена Ивана III 0,3 1,05 Царица Анастасия, первая жена Ивана Грозного* 0,8 0,13 в костях 4,8 в волосах Царь Федор Иванович, сын Ивана Грозного 0,8 0,03 Великая княгиня Елена Глинская, мать Ивана Грозного* 0,8 0,05 Царица Мария Нагая, жена Ивана Грозного 0,1 0,6 Великая княгиня Софья Палеолог, бабушка Ивана Грозного 0,3 0,05 Князь Михаил Скопин-Шуйский* 0,13 0,2 Максимально допустимый уровень 0,08 0,04 * Факт отравления не вызывает сомнений. Данные заведующей археологическим отделом музея «Московский Кремль» Т. Д. Пановой.

Глядя на таблицу, нетрудно заметить, что некоторые жертвы отравлены ртутью, некоторые — мышьяком, а есть и такие, в чьих останках содержатся смертельные дозы как мышьяка, так и ртути.

Если учесть, что мышьяк действует быстро, при больших дозах — практически мгновенно, а ртуть ведет к постепенному отравлению организма, то из приведенных выше цифр можно сделать определенные выводы.

Когда цареубийцам нечего было опасаться, они использовали мышьяк. Так было во время детских лет царя Иоанна. Его мать, Великую княгиню Елену, отравили мышьяком, так как высокопоставленным преступникам никто уже не мог угрожать серьезным расследованием. Ее муж, Великий князь Василий III, отец царя Иоанна, умер за пять лет до этого, а сам Иоанн Васильевич был слишком мал — в момент смерти матери ему исполнилось всего 8 лет.

Таким же образом — с помощью мышьяка — расправились и с царем Феодором Иоанновичем, сыном Иоанна Грозного. Когда его отравили в 1598 году, из близких родственников у него оставались только жена — Ирина Годунова, и ее брат — правитель Борис Годунов. И если Годунову удалось еще при жизни царя Феодора скрыть от него правду о смерти св. царевича Димитрия, то уж теперь расследовать преступления Годунова было просто некому. Если его сестра-царица что-то и подозревала, то промолчала.

До мертвого царя уже никому не было дела. Бояре, занятые дележом государева наследства, не сумели (или не захотели) похоронить последнего Рюриковича с полагающимися ему почестями. Даже саркофаг был изготовлен небрежно. Мастер-резчик в слове «благочестивый» допустил грубую ошибку и вырезал вместо буквы «б» букву «г». Так один из благочестивейших царей, посвятивших свою жизнь посту и молитве, был после смерти кощунственно назван «глагочестивым». И никто не удосужился проверить саркофаг и исправить ошибку. Видимо, оказалось недосуг за спорами о том, кому быть царем…

Но если не та буква еще может быть признана, с грехом пополам, «ошибкой», то полным неуважением выглядит то, что «в гробнице был установлен неприлично простой для царственной особы сосуд-кубок для миро». А ведь проследить за этим была не только государственная обязанность, но и родственный долг Бориса Годунова.

С прискорбием надо признать, что никто из претендентов на трон — ни Шуйские, ни Романовы, ни тем более Годунов, — не горели желанием выяснить причины смерти царя Феодора Иоанновича.

Совсем иначе обстояло дело с отравлением Грозного царя и его старшего сына. Здесь врагам приходилось действовать предельно осторожно, чтобы не навлечь на себя ни малейшего подозрения со стороны родственников, наследника престола и приближенных. И государя и царевича травили медленно, быть может, действительно на протяжении одного-двух десятилетий. Недаром царевич Иоанн был болезненным и задумался о смерти достаточно рано — в 16 лет.

Как уже говорилось, владыка Иоанн (Снычев) указывал, что еще «в 1570 году болезненный и благочестивый царевич… пожаловал в Кирилло-Белозерский монастырь… вклад в 1000 рублей… он сопроводил вклад условием, что сможет, при желании, постричься в монастырь, а в случае его смерти его будут поминать».

Интересно отметить, что незадолго до того, в 1569 году, был раскрыт серьезный заговор против царской семьи. «В записках иностранцев есть упоминание о якобы готовившемся Владимиром Старицким заговоре и что хотел он извести всю царскую семью именно ядом, для чего подкупил (за 50 рублей) одного из царских поваров» — пишет Т. Д. Панова.

Этот момент и может служить точкой отсчета — ведь неизвестно, удалось или не удалось подсыпать яд. В том же, 1569 году, умирает вторая жена царя, Мария Темрюковна, и государь считает, что ее отравили. Сам царь испытывает затруднения со здоровьем, а шестнадцатилетний царевич болеет и задумывается о смерти.

Длительный, многолетний период «болезненности» — общего ухудшения состояния здоровья — в конце 1581 года завершился кризисом, продлившимся около двух недель. Затем наступила смерть царевича. Наличие в его организме дозы ртути, в 32 раза превышающей норму, едва ли оставляет сомнение в причине этой загадочной «болезненности».

Но царь мог только подозревать об истинных причинах гибели наследника престола. Заслуживает внимания то, что вскоре он отдалил от себя Бориса Годунова. Однако в следующем, 1582 году Антонио Поссевино заявляет Венецианской синьории о близкой смерти государя, и спустя полтора года царь Иоанн умирает. Причем, так же, как и в случае со старшим сыном, смерти царя предшествует длительный период «болезненности», с характерным для отравления ртутью выпадением волос, проблемами опорно-двигательного аппарата, а на последнем этапе — дисфункцией почек и других внутренних органов, что, вполне могло привести и к сердечному приступу, о котором писал М. М. Герасимов. Но первопричиной смерти все равно остается огромное — в 32 с лишним раза — превышение нормы по ртути.

Не исключено и то, что раздраженные «живучестью» царя — он был высокого роста, около 1,8 м и «обладал значительной физической силой» — отравители под конец решились действовать более нагло, о чем свидетельствуют многочисленные известия современников. Был ли это дерзкий, вызвавший сердечный приступ ответ, или же Богдан Бельский бросил последнюю порцию яда в прописанное врачом для царя лекарство, как пишет Исаак Масса, неизвестно, но результат оказался один — царь умер.

Около года тяжело болела царица Анастасия. Тяжесть болезни и относительно короткий (по сравнению с царем и царевичем Иоанном) срок болезни вполне объясним гигантским количеством ртути, обнаруженным в ее останках (до 120 предельно допустимых норм). Но выявлено также и 10-кратное превышение по мышьяку. Видимо, убийцы торопились довести свое черное дело до конца, и ускорили смерть царицы с помощью этого яда.

В связи с этим можно вспомнить, что за полгода до смерти царицы охлаждение отношений между царем и его советниками, Сильвестром и Адашевым, достигло своего апогея. Именно два этих временщика были проводниками при дворе боярско-княжеской олигархической политики. Они же были близки к князю Владимиру Андреевичу Старицкому (двоюродному брату царя) и князю-предателю Курбскому.

Именно высокородные покровители временщиков не желали во время тяжелой болезни царя присягнуть на верность его первому сыну, царевичу Дмитрию, утонувшему затем при загадочных обстоятельствах. Им было ненавистно само имя Романовичей (предков будущей царствующей династии Романовых). Убивая царицу Анастасию, они рассчитывали ослабить или вовсе уничтожить влияние Романовичей при дворе, и прежде всего Никиты Романовича, брата царицы Анастасии.

Характерна и судьба последней жены царя Иоанна, Марии Нагой. Хотя она и скончалась, казалось бы, «своей смертью» в 1612 году, пережив и Годунова, и Смуту, однако, как видно из таблицы, ее останки содержат дозу ртути, в 15 раз превышающую норму (0,6 мг при максимальной норме в 0,04 мг). О том, что она была отравлена вскоре после убийства своего сына, святого царевича Димитрия, свидетельствует диалог между ее братом, Афанасием Нагим и Джеромом Горсеем.