Синдром публичной немоты. История и современные практики публичных дебатов в России - Коллектив авторов Страница 34

– Работать? Это в шахте работают. А вы здесь не работаете, а человека гробите! [Егоров 1958: 39:20].

Хотя это собрание, конечно, вполне партийно.

«Бунт» против несоответствия партийного слова и дела стал предметом широкого обсуждения после выхода фильма «Премия» (1974) С. Г. Микаэляна по сценарию А. И. Гельмана (и его же пьесе «Протокол одного заседания» 1975 года). У Микаэляна и Гельмана главный начальник, чтобы достичь примирения, сам пытается пойти навстречу рабочему люду, который поразительным образом оказывается «сознательней» его руководителей. Зато рядовой партиец бригадир Потапов в исполнении Е. П. Леонова (ил. 12) выражает сомнения, касающиеся системы в целом:

– Так, товарищ Потапов?

– Да нет, не так.

– То есть?

– ‹…› Нам вообще непонятно… [Микаэлян 1974: 21:00–21:35].

В 1970-е годы как читателю, так и зрителю уже сложнее встретить абсолютно положительных и абсолютно отрицательных персонажей. Однако человеческое обаяние Леонова, не воспринимающего риторику рассудительного начальника на фоне апатии остальных заседающих, со счета не сбросить: зрительские симпатии явно должны принадлежать именно ему. Секретарь парткома в исполнении О. И. Янковского, выступающий в роли третейского судьи между бригадой и начальником строительства, в конце концов оказывается на высоте: прозвучат и вразумляющие апелляции к постановлениям ЦК и к Ленину, – и тем не менее перед нами уже совсем другое собрание, не регламентированное властью.

Своя символика в производственной и, казалось бы, почти бытовой «Премии» тоже присутствует. Особенно показателен параллельный сюжет о противоборстве двух постоянно встречающихся на одной колее грузовиков – очень большого и необычно маленького. Большому приходится уступать дорогу, откатываясь назад, а в какой-то момент он вообще оказывается на буксире у «оппонента».

В «Афоне» (1975) Г. Н. Данелии бессилие и глупость собрания более чем очевидны (ил. 13):

Ил. 13. Г. Н. Данелия «Афоня» (1975)

Ил. 14. Э. А. Рязанов «Гараж» (1979)

Ил. 15. В. В. Бортко «Собачье сердце» (1988)

– Ну что ж, товарищи? Факт хулиганства Борщовым признается. Какие будут предложения? ‹…›

– Я предлагаю Борщову поставить на вид и разойтись по домам.

– Верно. Шестая серия сегодня [Данелия 1975: 36:00–36:20].

Что уж говорить о «Гараже» (1979) Э. А. Рязанова с его самым длинным, вероятно, собранием в советском искусстве (ил. 14).

– Второе. Переизберем правление! Это два.

– Так. Кажется, нас свергают [Рязанов 1979: 1:28:58].

Здесь именно закрытое пространство позволяет разоблачить всех и вся.

Вспомним, наконец, и о хрестоматийном «Собачьем сердце» (1988) В. В. Бортко и его герое профессоре Преображенском, по версии которого собрание означает жизненный крах (ил. 15):

– Зинуша, что это значит?

– Опять общее собрание сделали.

– Опять? Ну теперь, стало быть, пошло. Пропал дом [Бортко 1988: 29:54–30:03].

* * *

Каждому из упомянутых произведений, как литературных, так и кинематографических, посвящено немало литературы. Символика власти и пространства – тема тоже далеко не новая. Обращаясь к ним и складывая известное с известным, я на самом деле всего лишь пытался спроецировать на прошлое то исследовательское удивление (впрочем, не только частную – ее вполне можно назвать социальной, публичной – реакцию), которое вызвал один из известных сюжетов самого недавнего времени как проявление реально действующего языка власти.

Раннее постсоветское общество многократно понизило статус собрания в жизни и в «фикшн» – реальности. Однако такое положение, что естественно, тоже не абсолютно и не вечно. Сюжет, о котором идет речь, как мне кажется, глубоко традиционен, то есть скомбинирован из хорошо известных стереотипов, но вместе с тем обостренно инновативен. Его двойственный характер мне и хотелось бы еще раз подчеркнуть.

Телевизионное освещение инаугурации на третий срок российского Президента 7 мая 2012 года, судя по всему, тщательно сценарно продумывалось, инсценировалось и снималось. Вероятно (по крайней мере работа в жанре «киногурации» это подразумевает), оно должно было донести до зрителя определенного рода послание. Тщательные разборы трансляции, вероятно, еще впереди. Мы же, вспоминая предложенный визуальный ряд, задержим внимание лишь на нескольких бросающихся в глаза деталях в связи со сказанным выше.

Ил. 16. Инаугурация Президента России В. В. Путина (2012)

Камера в этой «ленте» большей частью как бы планирует. Облаков в нужное время не оказалось, но основная часть сюжета начинается именно со взгляда с высоты неба на город [Инаугурация 2012: 14:13], где ждут лидера, – взгляда, уже встречавшегося в нашем обзоре. Звук авиационного мотора сопровождает это движение: подлет к большому, выделяющемуся на общем фоне зданию, и лидер в одиночестве начинает свое движение по длинной широкой лестнице вниз [Там же 14:53] (лестница нам уже встречалась). Зритель наблюдает долгий проезд закрытой машины по городу (прежде в подобных случаях предпочли бы, пожалуй, открытый транспорт). Проезду предпослана сцена ожидания [Там же 16:43–17:36]. В роли встречающих, правда, оказывается не сам «народ», а «народные избранники» – депутаты Государственной думы, причем не на улице или на площади, а в зале. Последнему обстоятельству авторы сценария никакого пространственно-символического значения, кроме того, который сопряжен с эмблематическим статусом Андреевского зала как таковым, скорее всего, не придавали, хотя какой-нибудь настроенный постмодернистски «реципиент» вполне мог бы усмотреть и здесь соответствующие интертекстуальные параллели: уж слишком сильна оценочная нагрузка на бинарную оппозицию «открытый – закрытый» в нарративах, относящихся ко всяческого рода собраниям.

По сторонам от кортежа просторно: видны здания, стройные ряды многоэтажек [Там же 18:00–18:06], деревья [Там же 19:32–20:32]. Одна из камер, сопровождающих машину, постоянно на высоте. В какой-то момент она облетает купол церкви, почти касаясь его ([Там же 20:38–20:54]; этот ход нам тоже знаком) (ил. 16). Куполов вообще очень много, и облет совершается не один раз.

Машины следуют по набережной под Большим Каменным мостом, прокатываются по Васильевскому спуску, о котором комментатор между прочим и, по его же словам, «несколько игриво» сообщает: «Хотя, наверное, получается, что вот в этой системе координат и при таком маршруте движения можно будет говорить не о Васильевском спуске, а о „Васильевском подъеме“» [Там же 23:03], – и приближаются наконец к пункту назначения. Затем вновь перед зрителем долгое восхождение лидера по парадной лестнице [Там же 26:05–21:17].

Символическая кривая «спуск – восхождение» выдержана постановщиками предельно четко. Контрастны и другие стереотипические символы из лексикона ХХ века. Но отличия все же бросаются в глаза. Откуда бы ни возникал прежде лидер, сверху или снизу, где бы он ни присутствовал, в центре или за кадром, в закрытом