Азиза Джафарзаде - Звучит повсюду голос мой Страница 35

- Знаешь, Ага, я и сам вроде дервиша. Они любят выступать, и я не отстаю от них, только, некоторым образом, в другом роде...

- Клянусь пророком, Мешади, ты - целый мир, ты сам - неоткрытая рукопись! Каждый раз, заходя сюда, я узнаю что-нибудь новое из истории или литературы.

Мешади Гуламу была приятна похвала Аги, но, как человек скромный, он воспротивился чрезмерному восхвалению своих достоинств:

- Дорогой Ага, заметь разницу: я первый читаю чужие стихи, газели, диваны, а ты сам их пишешь!

В его словах была безмерная гордость за своего талантливого соотечественника и искреннее сожаление, что сам он писать и сочинять не может.

- Что делать, Мешади... Зато без твоей помощи я бы не смог узнать авторство многих книг.

- Согласен, согласен, если автор тебе не известен, приди к Гуламу, он тебе все разъяснит.

Они посмеялись. Рази внес чайник и пиалу и тотчас убежал. Мешади Гулам налил чай в пиалу Сеида Азима. Помолчали.

После первой пиалы Мешади Гулам достал с полки большую шкатулку, в которой хранил особенно ценные свитки и рукописи, и открыл ее.

- Вот, посмотри, Ага, это "Пятерица" Низами - бухарская работа. Обрати внимание на почерк и роспись на полях. Мой бухарский приятель, тамошний книготорговец, пославший мне рукопись, пишет, что подобной ценности нет даже в шахском дворце. Таким почерком переписали все пять поэм великого Низами, возможно, лишь раз во всем мире!.. А вот твой любимец Хагани, почерк превосходный, новая работа, совсем без рисунков. Это из Тавриза мне переслали... А вот коран... Ты только посмотри на обрез. Знаю, что поэзия тебя больше интересует, но ты взгляни, как он красив! Над ним потрудился знаменитый в Ширазе каллиграф, а художник украсил его орнаментом, на который пошло десять золотников золота. Редкая вещь!

Мешади Гулам с превеликой осторожностью переворачивал листы, переложенные вощеной хрустящей бумагой, любовно разглаживая невидимые и несуществующие складки. Он понимал, что поэт почти ничего из того, что он ему показывал, купить не сможет, у него нет денег на такие ценнейшие рукописи. Только разве не сможет удержаться от покупки своего любимого Хагани. Но книготорговец охотно демонстрировал поэту свои новоприобретения, потому что знал его как человека, способного дать им истинную оценку, понять подлинную красоту. Порою Мешади Гулам искренне сожалел, что та или иная редкая рукопись достается не поэту, а кому-то другому.

Мир красоты так их увлек, что они забыли обо всем. Вдруг распахнулась дверь - в магазин влетел Рази:

- Говорят, женщины в бане дрались ведрами и сильно избили Гюллюбеим-ханум, ту, которая учит девочек в своей школе!

- Откуда ты узнал, парень?

- Сам я не видел, ученик Закрытого сказал, он куда-то шел и случайно увидел... Соседи перевязали ей голову и повели домой, ей-богу, так сказал...

Снаружи чайханщик Алимухтар переругивался с крестьянином.

- Братец Алимухтар, не считай, что я кочевник, ничего не понимаю; я тебе говорю, что чай твой не заварился, никакого вкуса в нем нет!

Алимухтар клялся:

- Ай, друг, клянусь родившими тебя и меня, он ровно сорок дней заваривается! Разве я дам тебе незаваренный чай?

Послышался смех, видимо, все вокруг поняли, что чайханщик не давал лживой клятвы, просто он продавал старый, спитой чай. Чтобы прекратить ссору, он громко закричал:

- Эй, Рази! Куда ты провалился?

- Иду, ага, иду, от Мешади чайник несу.

Нагрузив посуду на поднос, он торопливо выбежал на улицу.

- Клянусь пророком, - грустно прервал молчание Мешади Гулам, - от дочери Моллы Курбангулу можно всего ожидать...

- Какое она имеет к этому отношение? - поэт устремил на друга вопросительный взгляд.

- Как это какое? Гюллюбеим-ханум бесплатно учит маленьких девочек, это во-первых, во-вторых, она не бьет своих учениц, не заставляет их заниматься домашним хозяйством у нее в доме, и самое главное - она образованный человек, свято выполняющий то, что обещала матерям: научить их дочерей читать и писать. Поэтому многие забирают своих девочек у жены Моллы Курбангулу Умсалмы и отдают Гюллюбеим-ханум. А у семейства Моллы Курбангулу уходит из рук прибыль и бесплатные служанки...

- Откуда ты обо всем наслышан, дорогой Мешади, ведь в книгах об этих событиях еще не успели написать?

- Откуда мне знать? У нас есть единственная дочь, вот она и ходит к Гюллюбеим-ханум в ее школу...

- Вот что... Я и не знал, что у моего друга дочь подрастает.

- Про бедняжку учительницу распускают всякие небылицы ее недоброжелатели, недавно от нее уехал муж, но я все равно не забрал от нее дочку.

- В нашем аллахом забытом Ширване ни одно доброе дело нельзя довести до конца. Я слышал о Гюллюбеим-ханум как о высокообразованной женщине. Она на первых порах училась у Моллы Бабы, а он лучше всех наших грамотеев знал арабский, фарсидский, тюркский. И прекрасным был педагогом, умел передавать знания. Он старался собственные знания и наблюдения передать ученикам. Научить их тому, что сам умел. Хорошо, что хоть бекские дочери могли у него учиться.

- Да будет земля ему пухом. Я был совсем молодым, когда Молла Баба приходил сюда, как ты, сидел со мной, рассматривая рукописи и диваны. Много часов он потратил на то, чтобы объяснить мне непонятные суры корана. Лучше разъяснений я в жизни не слышал.

- Жаль бедняжку Гюллюбеим-ханум, надо обо всем рассказать Махмуду-аге, ведь он ее брат...

Сразу же от книготорговца Сеид Азим направился к Махмуду-аге. "Надо что-то предпринять для защиты смелой женщины от злых языков". Не успел он сделать и двух шагов, как навстречу ему с криком кинулся Рази:

- Ага, дервиши хотят убить Джинна Джавада!

На крик из лавки выглянул Мешади Гулам, и все трое заспешили к обычному месту Джинна Джавада под шелковицу...

А дело было так. Как всегда, у больших валунов под развесистой шелковицей было многолюдно. Джавад играл словами, как жонглер. Хохот не прекращался. Внезапно один из остряков решил поддеть Джавада:

- Слушай, Джавад! Говорят, вчера Молла Курбангулу видел Агу пьяным на Грузинском базаре в обнимку с армянином Манвелом...

- Все может быть, все может быть...

- Как? - В разговор вмешался один из поклонников таланта Сеида Азима. Я знаю, Ага дал зарок кази, что не станет больше пить!

Джавад улыбнулся лукаво:

- Все может быть, все может быть...

- Слушай, Джавад, что ты все повторяешь одно и то же!

- А ты разве не слышал, что сказал Ага Ахунду? И что ему ответил Ахунд? Ахунд спросил Агу: "Говорят, ты бываешь пьян?" Ага ответил: "Да, я всегда пьян, иногда от вида красавицы, иногда от музыки, иногда от встречи с другом". И что ему сказал на это Ахунд? Ахунд сказал: "Ну, это может быть, это может быть..."

Разразился хохот.

- Слушай, Джавад, ты частый гость на меджлисах в доме Махмуда-аги. Такой умный и богатый человек, почему он не хочет поехать поклониться святым местам? При его деньгах он мог бы объехать и Мешхед, и Кербелу, и Мекку, и многое другое...

- Я тоже интересовался этим вопросом, Махмуд-ага сказал мне: "Надо, чтобы святой сам человека затребовал к себе, меня пока никто не приглашал".

Задавший вопрос не унимался:

- Интересно, почему разбойника Алыша затребовали из Мешхеда, а такого добряка, который мухи не обидит, всем помогает, нет?

- Для того, чтобы ты его здесь почаще видел, а от Алыша хоть на время избавился!

От смеха у многих на глазах выступили слезы.

- Джавад, почему ты не хочешь отправиться на поклонение?

- По той же причине. А кто с вами останется?

- Почему тебя не видно было во время выступления дервишей, Джавад?

- Боюсь - тогда-вовсе не отмоюсь от грехов...

- Эх, да тебя вода целого моря не отмоет...

- Никогда не говори того, что не знаешь! А то, что дервиш - анашист, дервиш - картежник, ходит в тряпье, но опиум в закоулках глотает, ловит простачков, чтобы удобнее было в их карман засунуть руку, - это тебе каждый скажет!

Не успел Джавад договорить этой фразы, как откуда-то из-за спин стоящих вокруг на него кинулись оба дервиша. Они в ярости размахивали своими топориками, стремясь нанести ему удар. Джавад, услышав проклятия, извергающиеся из их глоток, увидел желтоватые белки глаз, характерный признак курителей анаши, понял, что связываться с такими оголтелыми буянами не стоит. Он быстро взобрался на шелковицу, под которой сидел. Дервиши, стоя под деревом, размахивали своими топориками и проклинали Джавада, призывая на его голову все кары небесные.

Когда Сеид Азим вместе с Мешади Гуламом прибежали к площади, там уже стоял есаул Ага Башир. Лавочники, радовавшиеся, что разбушевавшиеся дервиши отомстят Джинну Джаваду за все обиды и насмешки, которые он отпускал по их адресу, тотчас ретировались при виде есаула. Раз в дело вмешалось "правительство", им лучше быть подальше: пойдет "урусское следствие", от него добра не жди, лучше продолжить торговлю за прилавками своих магазинов.