Франсуа Гизо - История цивилизации в Европе Страница 36

Но, с другой стороны, в борьбе местных интересов, происходившей в тесных пределах общины, горожане приобрели и обнаружили небывалую степень энергии, преданности, терпения и твердости. Трудность предприятия и опасности, соединенные с ним, требовали сильного развития личного мужества и отваги. В наше время распространены весьма ложные понятия о жизни горожан XII и XIII столетий. Вы читали в романе Вальтера Скотта «Квентин Дорвард» описание литтихского горожанина XV века: он сделал из него такого буржуа, каких мы видим в комедии, тяжелого на подъем, нерешительного, не имеющего ни опытности, ни смелости, исключительно занятого тем, как бы удобнее устроить свою жизнь. Нет, на груди горожан того времени всегда была кольчуга, а в руке пика; их жизнь была почти так же бурна, воинственна, сурова, как и жизнь феодальных владельцев, с которыми они сражались. В этих беспрерывных опасностях, в борьбе со всеми трудностями действительной жизни, они приобретали тот мужественный характер, ту неукротимую энергию, которые отчасти утратились среди мирной деятельности новейших времен.

Ни один из указанных мною общественных или нравственных результатов освобождения общин не достиг в XII веке полного своего развития: они выяснились и сделались заметными только в следующих столетиях. Но зародыш их, несомненно, находился в первоначальном положении общин, в способе их освобождения и в месте, которое горожане вслед за тем заняли в обществе. Вот почему я имел право познакомить вас с этими результатами. Проникнем теперь в саму общину XII века, посмотрим, как она управлялась, какие начала и факты преобладали в отношениях горожан между собою.

Вы помните, что говоря о муниципальном устройстве, завещанном Римскою империею новому миру, я сообщил вам, что римский мир был обширным союзом муниципий, некогда обладавших верховною властью, подобно самому Риму.

Каждый из этих городов сначала ничем не отличался от Рима; он представлял из себя небольшую, независимую республику, которая сама заключала мир, объявляла войну, управляла собою сама по своему усмотрению. По мере того как эти города входили в состав римского мира, права, образующие сущность верховной власти, – право мира и войны, право давать законы, право налагать подати, – из каждого города переходили в Рим и там сосредоточивались. Осталась одна лишь державная муниципия – Рим, который господствовал над множеством других муниципий, сохранявших только гражданскую жизнь. Характер муниципальной системы изменился; из политического правительства, из особого рода устройства верховной власти, она опустилась на степень простого способа администрации. Вот важный переворот, совершившийся под владычеством римских императоров. Муниципальное устройство как способ администрации ограничивалось заведыванием местных интересов, гражданских дел города. В таком именно положении падение Римской империи оставило города и городские учреждения. Среди беспорядка, варварства, все идеи, все факты перемешались между собою; особенные свойства верховной власти и администрации слились в одно целое. Различие между ними исчезло; течение дел обусловливалось требованиями необходимости; от нее зависело появление в каждом отдельном месте лиц, облеченных правами верховной и административной власти. Когда города восстали, с целью обезопасить свое существование, они приняли на себя державную власть. Получив себе право набирать милицию, облагать себя податями на случай войны, назначать своих начальников и должностных лиц, одним словом, право самоуправления, горожане поступали таким образом не под влиянием какой-нибудь политической теории, не из чувства собственного достоинства, но для того, чтобы иметь возможность сопротивляться феодальным владельцам, против которых они восстали. Самоуправление внутри городов было средством защиты, необходимым условием внешней безопасности. Таким образом, державность возвратилась в муниципальное устройство, из которого она была изгнана завоеваниями римлян. Общины снова сделались державными. Таков политический характер их освобождения. Не следует, однако, думать, чтобы державность их была полная. В городах постоянно оставался какой-нибудь остаток внешней, чуждой власти; иногда феодальный владелец удерживал за собою право посылать в город чиновника, помощниками которого служили муниципальные должностные лица; иногда он сохранял право собирать в свою пользу известные доходы; иногда ему была назначаема известная дань. Иногда, наконец, право внешней верховной власти над общиною переходило в руки короля. Вступив в свою очередь в область феодальной системы, общины приобрели вассалов, сделались сюзеренами и вместе с тем овладели долею верховной власти, принадлежавшею сюзеренам. Эти феодальные права общин соединились с правами, завоеванными во время восстания; таково было действительное основание державности общин.

Каким же образом совершалось, по крайней мере первоначально, внутреннее управление общин, насколько можно судить об этом по крайне неточным памятникам? Из всей совокупности жителей получалось народное собрание общины; все, давшие присягу на верность общине, – а присягу эту обязан был давать всякий, кто жил в стенах города, – созываемы были колокольным звоном в общее собрание, которое назначало должностные лица. Число и форма должностей были весьма изменчивы. Выбрав должностных лиц, собрание расходилось, а выбранные сановники почти одни управляли городом с довольно неограниченным произволом, под страхом одной только ответственности новых выборов или же народного мятежа – главнейшего средства ответственности того времени.

Мы видим, что внутренняя организация общины разделяется на два весьма простых элемента: общее собрание жителей и правительство, облеченное почти неограниченной властью, под ответственностью восстания, бунта. Водворение благоустроенного правительства, установление истинных гарантий порядка и прочности было немыслимо, особенно при тогдашнем состоянии нравов. Горожане по большей части были до такой степени невежественны, грубы, дики, что управлять ими было очень трудно. Через некоторое время в общинах было почти столь же мало безопасности, как и прежде, в сношениях горожан с феодальным владельцем. Несмотря на то, в городах весьма скоро образовалось новое сословие, а именно высшая буржуазия. Причины тому ясны. Состояние людей и общественных положений вызвало за собою установление законно устроенных промышленных цехов, корпораций. В общинах получили господство привилегии, имевшие своим последствием сильное неравенство между горожанами. Вскоре появилось повсюду известное число богатых горожан и рабочее население, более или менее многочисленное, имевшее, несмотря на свою сравнительную незначительность, большое влияние на управление, общины. Таким образом общины распались на высшую буржуазию и низшее население, подверженное всем заблуждениям, всем недостаткам черни. Высшая буржуазия увидела себя поставленную между чрезвычайною трудностью управлять таким народонаселением и постоянными попытками прежнего владельца общины вновь захватить утраченную власть. Таково было положение общин не только в одной Франции, но и во всей Европе до XVI века. В этом, может быть, заключается главная причина, помешавшая общинам во многих странах Европы, особенно во Франции, приобрести то политическое значение, которым они могли бы пользоваться. Два различные духа беспрестанно сталкивались в них: в низшем народонаселении – слепой, необузданный, дикий демократический дух, и наоборот, в высшей буржуазии – дух робости, уступчивости, удивительной готовности подчиниться королю или прежним сеньорам, с целью водворить в общине некоторый порядок, некоторое спокойствие. Ни то, ни другое из этих стремлений не могло доставить общинам важного места в государстве.

Все эти явления не обнаружились еще в XII веке; однако их можно было предвидеть по характеру восстания, по самому началу его, по состоянию различных элементов городского народонаселения.

Таковы, если не ошибаюсь, главные отличительные черты и общие результаты освобождения общин и затем внутреннего управления их. Я уже имел честь предупредить вас, что эти явления не были так однообразны, так повсеместны, какими я их представил.

История европейских общин представляет весьма много разнообразия. Например, в Италии и в южной Франции господствовало римское муниципальное устройство; в народонаселении не было такого разъединения, такого неравенства, как на севере. И общинная организация была на юге несравненно лучше, под влиянием ли римских преданий, или же сравнительного благосостояния народа. На севере в общинной жизни преобладало феодальное устройство. Там, по-видимому, все обусловливается борьбою против феодальных владельцев. Южные общины гораздо более обращали внимания на свою внутреннюю организацию, улучшения, прогресс; они были предназначены сделаться независимыми республиками. Судьба северных общин, особенно во Франции, представляется более суровою, неполною; она не содержит в себе зачаток обширного развития. Если бы мы осмотрели общины германские, испанские, английские, то встретили бы мы в них много других особенностей. Я не могу войти в такие подробности; некоторые из них будут указаны нами, по мере того как мы будем подвигаться в истории цивилизации. При своем возникновении, все вещи обладают почти одною и тою же физиономиею: разнообразие проявляется только в последовательном развитии вещей. Потом настает новое развитие, побуждающее общество стремиться к высокому и свободному единству – великой цели всех усилий и стремлений человеческого рода.