Василий Сиповский - История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1 Страница 37

Сравненіе Сальери съ скупымъ рыцаремь.

Наконецъ, онъ достигъ счастья: достигъ совершенства, и слава ему улыбнулась — по его словамъ, онъ былъ счастливъ и "наслаждался мирно своимъ трудомъ, успѣхомъ, славой"… И на пути ему вдругъ всталъ Моцартъ. Такъ мирно наслаждается своимъ накопленнымъ золотокъ скупецъ-баронъ, и такой же разладъ въ его радость вноситъ мысль о наслѣдникѣ,- жизнерадостномъ, легкомысленномъ юношѣ, къ которому перейдутъ его богатства… Скупой баронъ не пощадитъ никого, кто посягнулъ бы на его золото, — онъ даже сына готовъ погубить, только спасая свои сокровища, — такъ и Сальери убиваетъ своего друга, генія Моцарта, за то, что тотъ овладѣваетъ тайной музыкальнаго творчества, — овладѣваетъ безъ труда, безъ заботъ, благодаря геніальности своей натуры.

Онъ легко овладѣваетъ тѣмъ, къ чему всю жизнь стремился Сальери и чѣмъ онъ еще не овладѣлъ. Сальери упорно шелъ къ своей цѣли: онъ, какъ старый баронъ, выстрадалъ свое богатство безсонными ночами, дневными заботами, обузданными страстями: вотъ почему Сальери смущается видомъ беззаботнаго, жизнерадостнаго Моцарта, "гуляки празднаго", который безъ всякаго "благоговѣнія" относится къ музыкѣ,- его видъ доставляетъ Сальери тѣ же муки, которыя терзаютъ сердце стараго барона, возмущеннаго мыслью о томъ, какъ въ его святилище ворвется его наслѣдникъ:

Безумецъ, расточитель молодой,Развратниковъ разгульныхъ собесѣдникъ!

Оттого Сальери видитъ въ Моцартѣ такого-же «богохульника», какъ баронъ — въ Альберѣ.

Съ ужасомъ баронъ думаетъ о томъ, какъ, послѣ его смерти, Альберъ -

"Сундуки со смѣхомъ отопретъ, —И потекутъ сокровища моиВъ атласные дырявые карманы.Онъ разобьетъ священные сосуды,Онъ грязь елеемъ царскимъ напоитъ…"

За такое-же легкое отношеніе къ «святости» музыкв Сальери возненавидѣлъ Моцарта. Онъ убиваетъ его потому, что видитъ въ этомъ свой долгъ; онъ поступаетъ, какъ фанатикъ, который убвиаетъ святотатца, осквернившаго святыню. Этотъ фанатикъ — есть уже мономанія, сумасшествіе. Таковъ Сальери въ изображеніи Пушкина.

Но онъ, кромѣ того, и завистникъ, — онъ "глубоко, мучительно завидуетъ" этому генію, который доказалъ ему его бездарность. Такъ завидуетъ скупой баронъ тому игроку, которому улыбнулось счастье, и онъ грудами загребаетъ золото — въ то время, когда ему, скупцу-страдальцу, приходится только "по горсти бѣдной" приносить свою дань "богу золота". Положеніе Сальери тѣмъ трагичнѣе, что онъ — другъ Моцарта, что онъ преклоняется передъ нимъ, какъ передъ геніемъ, — въ немъ, слѣдовательно, не умерли еще человѣческія чувства, какъ въ душѣ скупого барона, въ душѣ котораго даже родственныя чувства погасли. И вотъ, чтобы заглушить эти человѣческія чувства, Сальери старается увѣрить себя, что онъ «долженъ» убить Моцарта потому, что этотъ необъятный геній тѣмъ больше горя принесетъ людямъ, чѣмъ больше будетъ развертываться.

"Нѣтъ! не могу противиться я долѣСудьбѣ моей: я избранъ, чтобъ егоОстановить — не то, мы всѣ погибли,Мы всѣ, жрецы, служители музыки!Что пользы, если Моцартъ будетъ живъИ новой высоты еще достигнетъ?Подыметъ-ли онъ тѣмъ искусство? Нѣтъ! —Оно падетъ опять, какъ онъ исчезнетъ;Наслѣдника намъ не оставитъ онъ!Что пользы въ немъ? Какъ нѣкій херувимъ,Онъ нѣсколько занесъ намъ пѣсенъ райскихъЧтобъ, возмутивъ безкрылое желаньеВъ насъ, чадахъ праха, послѣ умереть!"

Сложность душевной борьбы Сальери.

Такимъ образомъ, образъ Сальери гораздо сложнѣе, чѣмъ образъ стараго барона: въ его душѣ — мономанія (преклоненіе передъ музыкой), манія величія (онъ готовъ былъ считать сѳбя "геніемъ") усложняются борьбой оскорбленнаго самолюбія (сознаніе своего ничтожества), чувствомъ обиды на несправедливость въ нему небесъ (онъ, труженикъ, ниже "празднаго гуляки"), чувствами зависти и дружбы къ Моцарту и восхищеніемъ передъ его геніемъ ("Ты Моцартъ — богъ!"). Изъ этой путаницы психологической онъ выходитъ путемъ софизмовъ, прикрывающихъ его преступленіе.

Моцартъ.

Какъ въ "Скупомъ Рыцарѣ", рядомъ съ барономъ, выведенъ его сынъ Альберъ, человѣкъ здоровый, нормальный, — такъ и въ драмѣ "Моцартъ и Сальери" Моцартъ — образъ человѣка, въ которомъ все уравновѣшено — и плоть, и духъ, у котораго ясный и простой взглядъ на міръ. Какъ «поэтъ» Пушкина, онъ можетъ затеряться въ толпѣ, можетъ оказаться ничтожнѣе всѣхъ "ничтожныхъ земли", и можетъ, въ моментъ вдохновенія, уйти въ міръ идеаловъ, міръ грезъ и звуковъ…

Литературная исторія драмы.

Литературная исторія этой драмы не выяснена. Вѣроятно, опера Моцарта «Донъ-Жуанъ», поставленная около 30 года на петербургской сценѣ, возбудила интересъ Пушкина къ біографіи Моцарта; объ этомъ интересѣ свидѣтельствуют записки Смирновой. Знакомство съ жизнью Моцарта привело Пушкина къ образу Сальери, — и онъ драматизировалъ попавшій въ біографію Моцарта любопытный слухъ объ его насильственной сиерти.

"Каменный Гость". Донъ-Жуанъ.

Драма "Каменный Гость" отличается отъ обѣихъ разобранныхъ піесъ. Героемъ ея является жизнерадостный Донъ-Жуанъ, — это олицетвореніе беззаботной юности. Юноша, полный любви къ жизни, онъ подкупаетъ читателя своею молодостью, своимъ безстрашіемъ, искренностью и способностью увлекаться. Черты Альбера и Моцарта въ этомъ образѣ нашли развитіе и углубленіе. Донъ-Жуанъ никого не боится ("Я никого въ Мадритѣ не боюсь!" — восклицаетъ онъ безъ всякаго хвастовства). Онъ, весь яркое воплощеніе жизни, не боится смерти, — ей онъ глядитъ прямо въ глаза…

"Что значитъ смерть? За сладкій мигъ свиданьяБезропотно отдамъ и жизнь!"

И онъ доказываетъ справедливость этихъ словъ: онъ знаетъ, что придетъ на его свиданье статуя коиандора, и онъ, всетаки, идетъ на это свиданье, идетъ на встрѣчу статуѣ, безстрашно протягиваетъ ей руку и погибаетъ, призывая имя той женщнны, которая въ тотъ моментъ владѣла его сердцемъ!

Самъ легко относясь къ своей жизни, онъ не церемонится и съ жизнью другихъ и свой путь со смѣхомъ усыпаетъ тѣлами убитыхъ.

Отношеніе къ женщинамъ. "Поэзія любви".

Въ отношеніяхъ къ женщинамъ Донъ-Жуанъ всегда искрененъ; онъ увлекается постоянно, и всякое новое увлеченіе кажется ему настоящей любовью. Въ своей небольшой піесѣ Пушкинъ обрисовалъ два только увлеченія, — и въ обоихъ его герой рисуется во весь ростъ: его пламенныя рѣчи, полныя искренней страсти, его безумная отвага, полное отсутствіе думъ о прошломъ ("Недолго насъ покойницы тревожатъ"), и о будущемъ — таковъ этотъ обаятельный юноша, служащій "поэзіи любви" съ такимъ же самозабвеніемъ, съ какимъ скупой рыцарь служитъ "поэзіи золота", Сальери — "поэзіи музыки". Въ противоположность обоимъ этимъ мрачнымъ героямъ, Донъ-Жуанъ всегда счастливъ: когда ему обѣщано свиданье, онъ счастливъ, какъ ребенокъ: "Я счастливъ! Я пѣть готовъ, я радъ весь міръ обнять! — восклицаетъ это обаятельное дитя, опасное своимъ дѣтскимъ эгоизмомъ, своей беззаботностью…

Отношеніе къ Донъ-Жуану.

Ему подъ-пару Лаура, которая хочетъ жить только настоящимъ, которая о будущемъ думать не хочетъ, — для нея Донъ-Жуанъ — "вѣрный другъ, вѣтреный любовникъ"; она ни въ чемъ не упрекаетъ его, такъ какъ сама наслаждается только настоящимъ. Но не такъ относятся въ этому «ребенку» люди, серьезно смотрящіе на жизнь, люди, знающіе муки прошлаго и страхъ предъ будущимъ: устами Донъ-Карлоса они называютъ его «безбожникомъ» и «мерзавцемъ». Въ этихъ словахъ осуждается Донъ-Жуанъ за отсутствіе «принциповъ», за непризнаваніе «законовъ» божескихъ и человѣческихъ, за незнаніе тѣхъ самоограниченій, которыми люди, живущіе въ обществѣ, связали себя, ограждаясь другъ отъ друга.

Еще другой взглядъ высказывается въ піесѣ о Донъ-Жуанѣ устами Донны Анны, — она повторяетъ "ходячее мнѣніе" о немъ: онъ «хитеръ», онъ — «демонъ», онъ — "безбожный развратитель". Это мнѣніе — сужденіе толпы, которая не всмотрѣлась въ сердце Донъ-Жуана.

Couleur locale.

Пушкинъ дѣйствіе своей пьесы пріурочилъ къ Испаніи, странѣ, которая создала вѣчный типъ Донъ-Жуана. Онъ сумѣлъ въ монологѣ Лауры:

"Приди… Открой балконъ. Какъ небо тихо!Недвижимъ теплый воздухъ…Ночь лимономъИ лавромъ пахнетъ!.."

"Любовь" въ этой драмѣ.

— нарисовать дивный пейзажъ южной ночи. Пушкинъ сумѣлъ и «любовь» изобразить въ этой піесѣ своеобразную, непохожую на увлеченія дикарки Земфиры, на страсть Заремы, на мечтательную любовь Татьяны, на чистую преданность Маши Мироновой… Пушкинъ сознательно изобразилъ этотъ "couleur locale" во вкусѣ романтиковъ, — его не удовлетворялъ «Донъ-Жуанъ» Мольера, въ которомъ «любовь» героя потеряла, по его мнѣнію, всѣ испанскія черты. Образъ Донъ-Жуана ему нарисовать было нетрудно, потому что и въ немъ, какъ въ Альберѣ и въ Моцартѣ, онъ могъ чувствовать кое-какія свои собственныя черты.