Андрей Мелехов - «Танковая дубина» Сталина Страница 39

Предлагаю «углубиться в тему» и «копнуть» на уровне мехкорпусов. Е. Дриг, написавший фундаментальный труд «Механизированные корпуса РККА в бою», привел соответствующие данные по нескольким (но, к сожалению, не всем) мехкорпусам. Он, правда, указывал не процент исправных или нуждающихся в ремонте танков, а количество машин, реально покинувших парки после начала войны. На самом деле этот показатель гораздо более иллюстративен, чем учетные ведомости, в которых, разумеется, можно было написать всякое. Объявление боевой тревоги — это своеобразный «момент истины», когда самым наглядным образом проявляется настоящий уровень боеготовности механизированной части.

В результате выяснилось следующее:

— в 3-й танковой дивизии 1 — го мехкорпуса в поход выступили 32 танка Т-28 (из 38 имевшихся в наличии), 63 Т-26 (из 68) и 224 БТ-7 (из 232) — всего 319 (или 94 %) из 338 имевшихся в наличии танков;

— в 163-й мотодивизии того же мехкорпуса с места тронулись 211 Т-26 (из 251) и 22 БТ-5 (из 25) — всего 233 (84 %) танка из 276, имевшихся на ту же дату. Думаю, что 14 танкеток Т-27 упомянутая дивизия в поход не взяла не потому, что они были неисправны, а в связи с тем, что их боевыми машинами просто не считали;

— 24-я танковая дивизия 10-го мехкорпуса того же Ленинградского военного округа оставила в парке 22 БТ-2 (из 139) и 27 БТ-5 (из 142). Иными словами, к бою оказались готовы 232 из 281 (83 %) имевшихся в наличии на 1.06.1941 танков;

— в 11-м мехкорпусе Западного Особого военного округа в поход выступили 85 % из имевшихся на 1.06.1941 241 танка;

— в 10-й танковой дивизии 15-го мехкорпуса Киевского Особого военного округа были «выведены в поход» 63 КВ (из 63), 37 Т-34 (из 38), 44 Т-28 (из 51), 147 БТ-7 (из 181), 27 Т-26 и 8 ХТ-26 — всего же 326 (89 %) танков из 368 имевшихся на 22.06.1941 машин;

— в 37-й танковой дивизии того же мехкорпуса вышли в поход 1 КВ (из 1), 32 Т-34 (из 34), 239 БТ-7 (из 258), 13 Т-26 (из 22) и 1 ХТ-26 (из 1) — всего же 286 (91 %) из 316 бывших в наличии машин. Из 32 БТ-7 и 5 Т-26 212-й мотодивизии того же мехкорпуса в поход отправились 100 % танков. Если же считать весь корпус, то боеготовыми оказались 649 танков из 749 — или 87 %.

Нетрудно убедиться в том, что реальный процент боеспособной техники на 22 июня 1941 года в зависимости от соединения колебался от минимальных 83 до 100 %. Это, как говорится, «не лирика», а конкретные данные. Нетрудно заметить, что, с одной стороны, в ряде случаев неисправными оказались совсем, казалось бы, новенькие Т-34, но в то же время в боевой поход смогло отправиться подавляющее большинство «учебных» БТ-2 (84 % из бывших в наличии в 24-й танковой дивизии), а также «стареньких» Т-26.

В своей книге «25 июня. Глупость или агрессия?» историк М. Солонин подсказывает, как решалась проблема отсутствия запчастей: их добывали методом «каннибализации». Так, переброшенная по тревоге на границу с финнами (напомню, что соответствующий приказ о переброске был получен еще 17 июня) 1-я танковая дивизия 1-го мехкорпуса оставила в месте постоянной дислокации 20 единиц БТ-5 и БТ-7 (из общего числа в 265) со снятыми коробками передач, аккумуляторами, пулеметами и пр. (с. 329). Соответственно, если бы запчасти имелись в наличии, то доля исправных «бэтэшек» была бы не 92 %, а значительно выше. Данный пример подтверждает правильность моего предположения о том, что при перебазировании в районы предстоявших боевых действий мехкорпуса оставляли неисправную (или совсем уж устаревшую) бронетехнику на месте, справедливо считая ее ненужным балластом.

Отметим попутно, что многие сотни якобы «старых» Т-26 и БТ-7 были на самом деле выпущены в последние два с половиной года перед войной и находились в прекрасном (часто «девственном») состоянии. М. Барятинский подсказывает, что на 1 июня 1941 года лишь 30 % танков Т-26 в приграничных округах были выпущены в 1931–1934 годах и что к 1-й и 2-й категориям (то есть новым и исправным) относились 85 % машин этого типа («Танки СССР в бою. 1919–2009», с. 88). Как видим, используемый мною «коэффициент Барятинского» — 83,4 % исправных машин от общего их количества в приграничных округах — представляется вполне консервативным. В конце концов, даже в случае произведенных в 1932–1933 годах первых советских «Кристи» — БТ-2, которые в 1940–1941 годах нещадно гоняли в качестве «учебных», процент боеготовых машин в 24-й танковой дивизии 10-го мехкорпуса на 22 июня составлял 84 %. Впрочем, как подсказывает М. Солонин, возраст танков БТ (а также, возможно, низкие организационные способности командиров) все же сказался в ходе последовавшего за объявлением тревоги 180-км марша: по его данным, за трое суток в район сосредоточения добрались лишь 92 танка из 178, или 52 % («25 июня. Глупость или агрессия?», с. 508). В одном из двух танковых полков 21-й танковой дивизии того же мехкорпуса до места назначения спустя двое суток добрались 75 танков из 91, что составляло 82 %. Интересно, что на вооружении 21-й дивизии состояли почти исключительно танки Т-26 — в том числе и самые старые, производства 1931–1932 годов (там же, с. 507).

Чтобы было с чем сравнивать, приведу несколько примеров в отношении доли исправной техники британского производства на тот или иной момент боевых действий на Ближнем Востоке в июне — сентябре 1941 года. Так, в июне — июле средний процент исправных «крейсерских» танков составлял 72 %, легких танков — 74 %. В конце июня доля исправных «крейсеров» — 81 %. 7 сентября того же года исправные «крейсерские» танки составлял 79 % от их общего количества. Для танков моделей Mk.IV и Mk.VI с двигателями «Либерти» — то есть приблизительных аналогов ВТ-2 и ВТ-5 — доля боеготовых машин составляла те же 79 %. 25 сентября на исправные «крейсера» вновь приходился 81 % от их общего числа (http://www.dupuyinstitute.org/ ubb/Forum4/HTLM/000044.htlm).

Нетрудно заметить, что в целом доля исправных «крейсерских» машин в течение двух месяцев не превышала 81 %. По-видимому, более низкая доля исправной бронетехники в случае английской танковой группировки на Ближнем Востоке могла объясняться отдаленностью от метрополии, перебоями с подвозом запчастей и активным участием в операциях. Их общий «пробег» после двух лет войны мог быть вполне сопоставим с «жизненным путем» немало поездивших во время всяческих учений, «конфликтов» и «освободительных походов» советских Т-26 и ВТ. С другой стороны, английские танки в целом были более «молодыми»: уже упоминавшиеся Mk.IV и Mk.VI с двигателями «Либерти» были произведены в 1938–1939 годах. Это я к тому, что, несмотря на более низкую культуру производства и обслуживания, а также невзирая на использование восстановленных авиамоторов, советские танки ВТ в июне 1941 года в плане боеготовности смотрелись вполне «не стыдно» в сравнении с британскими «крейсерами». Еще раз подчеркну: в связи с приведенной выше фактической информацией цифра 11 660 — более или менее условное количество боеготовых танков СССР в приграничных округах накануне войны, вычисленное с помощью «коэффициента Барятинского», — представляется достаточно консервативной. Тем более что, по данным Л. Лопуховского и Б. Кавалерчика, доля исправных танков в войсках второго стратегического эшелона (то есть в мехкорпусах «внутренних» округов, которые в плане снабжения новейшей техникой и запчастями «баловали» гораздо меньше, чем приграничные соединения) составляла 90,4 % («Июнь 1941. Запрограммированное поражение», с. 446).

Загадка «ограниченного» моторесурса

Примерно разобравшись с тем, сколько советских танков было в состоянии покинуть расположение своих частей утром 22 июня, попытаемся теперь выяснить, как далеко они могли уехать. Иначе говоря, предлагаю читателю попробовать решить «проблему моторесурса». Быстрый анализ показал: в 60-е и 70-е годы прошлого века, всячески продвигая тему «легкости» и «устарелости» советского танкового парка, официальные советские историки почему-то предпочитали не распространяться по поводу «ограниченного моторесурса». Во всяком случае, я не нашел соответствующих жалоб в фолианте «Краткая история. Великая Отечественная война Советского Союза 1941–1945», вышедшем в 1965 году. Не заметил я причитаний подобного рода и в изданных в 1974–1975 годах 3-м и 4-м томах «Истории Второй мировой войны». Это, согласитесь, выглядит достаточно странно, имея в виду, что одной из главных целей советской исторической науки того времени являлось любой ценой доказать неготовность Красной Армии к войне и отвлечь внимание от истинных планов товарища Сталина и его приспешников.

Правда, упоминание об «ограниченном моторесурсе» присутствует в «Воспоминаниях и размышлениях» Г.К. Жукова, впервые увидевших свет в 1969 году. Уж и не знаю, кто и когда из генералов-мемуаристов или партийных историков первым «ввел в оборот» эту «мульку», но подозреваю, что данный аргумент все же не сразу пришел в головы кремлевским идеологам. Также имею основания полагать, что «новый серьезный вклад в историческую науку», сделанный не установленным пока героем идеологического фронта, был по достоинству оценен и соответствующим образом вознагражден военными и академическими званиями, а также всеми полагающимися номенклатурными благами. Так или иначе, Георгий Константинович (или его «редакторы») не стал заострять внимание на данном вопросе: никаких конкретных сведений «маршал победы», как водится, не привел. Не найти в его воспоминаниях и каких-либо сравнений: читателей ненавязчиво подводили к выводу о том, что у советских танков «новых типов» (которых, напомню, было до боли мало) и у, разумеется, «современных» германских машин этот самый моторесурс был «неограниченным».