Даниил Альшиц - Начало самодержавия в России Страница 39

Сам Штаден весьма точно озаглавил свое описание московской резиденции царя на Неглинной: «Строения опричного двора». Строения! У Штадена нет ни слова о том, как выглядят внутренние покои опричного дворца. Если бы он их видел, то не преминул бы описать их убранство или, скажем, царский пир. Но об этом Штаден представления не имеет. Вот почему у него и возникла необходимость дать объяснение явному «провалу памяти»: «Я не согласился на предложение, сделанное мне (царем. — Д. А.) через дьяка Осипа Ильина, все время безотлучно состоять при великом князе». После рассуждений на этот счет Штаден написал фразу, которую И. И. Полосин называет «не вполне ясной»: «Благодаря этому я и писать не мог больше».

Теперь становится понятным, что хочет внушить своему читателю Штаден. «Благодаря этому», т. е. его отказу «состоять при великом князе», он не смог продолжить описание опричного дворца — а именно того, что происходило в покоях великого князя, поскольку он в них и не бывал.

Об Александровской слободе Штаден и вовсе ничего не знает. В «Проекте» он говорит лишь о том, из чего сделана стена, окружающая Слободу, сообщает, что в Слободе хранятся деньги и добро, «что награбил великий князь по городам». Такое неведение и, можно сказать, невидение тоже более чем странно для опричника, будто бы направившегося вместе с царем в поход на Новгород. Поход этот, как известно, начался из Александровской слободы и там в глубокой тайне подготовлялся.

Впрочем, однажды Штаден, видимо, был в царских палатах, но не в Слободе, а в Кремле. Он пишет, что был переводчиком при переговорах царя с пленным магистром Ливонского ордена Вильгельмом Фюрстенбергом: «Великий князь в своем одеянии сидел со своим старшим сыном. Опричники стояли в палате по правую руку великого князя, а земские по левую». Пусть все здесь точно, и Штаден описывает то, что действительно видел. Дело, однако, в том, что сам он в этом случае должен был находиться вместе с земскими. Ибо, согласно этому его сочинению — «Описанию страны и правления московитов», он в опричнине не служил.

Новгородский погром, так же как и историю с псковским Микулой, Штаден описывает опять-таки понаслышке. Он уверяет, будто ему пришлось не но душе, что награбленное в Новгороде имущество не было разделено по справедливости между опричниками. Тогда он «решил больше за великим князем не ездить». Это заявление Штадена само по себе не соответствует реальному положению вещей. Опричники, как сообщают другие источники и тот же Штаден, хорошо пограбили новгородский посад. С другой стороны, ни о какой раздаче опричникам «по справедливости» церковных и других ценностей, конфискованных в царскую казну, не могло быть и речи. Налицо очередная выдумка Штадена, склонного изображать опричнину как разбойничью банду.

Штаден и не ходил в составе опричного войска на Новгород. Об этом он весьма ясно проговаривается: «И я был при великом князе с одной лошадью и двумя слугами. Все города и дороги были заняты заставами, а потому я не мог пройти со своими слугами и лошадьми». Опять явная несуразица: либо он «был при великом князе», либо «не мог пройти» вслед за ним, так как все дороги были заняты заставами. Верно второе — не мог пройти к Новгороду, куда он и подобные ему мародеры пытались налететь, как воронье на свой кровавый клев. Вот подлинная причина, по которой, собрав вокруг себя всякий сброд, он «начал собственные походы и повел своих людей назад, внутрь страны, по другой дороге».

После своих разбойных похождений Штаден якобы появился в Старице на опричном смотру, который был сделан для того, «чтобы великому князю знать, кто остается при нем и крепко его держится». У Штадена получается, что за учиненные им дезертирство и разбой Грозный его возвеличил. Утратив всякую меру, Штаден заявляет, что великий князь на смотру уравнял его в списке и жаловании с князьями и боярами — «mit den Knesen und Boiaren». В переводе И. И. Полосина это место выглядит иначе: «Он уравнял меня со служилыми людьми». Исследователь таким способом несколько оправдоподобил рассказ Штадена, но оригинал такому переосмыслению не поддается. Штаден знает, что он хочет сказать: «Тогда великий князь и сказал мне: "Отныне ты будешь называться — Андрей Володимирович". Частица "вич" означает благородный титул. Иначе говоря, этими словами великий князь дал мне понять, что это — рыцарство». Как видим, Штаден охотно присваивает себе титулы и положения, которыми на самом деле не обладал. Зачислив себя с такой легкостью в бояре, Штаден с еще большей легкостью зачислил себя в опричнину. На очередную высокую милость царя, если верить, что таковая имела место, Штаден ответил очередным уклонением от службы. Он снова едет в другую сторону, чем те, «кто остается при великом князе», т. е. опричники. «Великий князь поехал в Александрову слободу. . Я же не поехал с ним, а вернулся в Москву».

Уклонился Штаден от своих обязанностей опричника — владельца земли в опричном уезде и в критический для Руси момент второго нашествия Девлет-Гирея в 1572 г. «Каждый должен был помогать при постройке Гуляй-города соответственно размеру своих поместий, равно как и при постройке укреплений по берегу реки Оки — посаженно. Я не соглашался на это».

Получается, что в государстве Ивана Грозного, где все, что он прикажет, «все исполняется», где «никто ему не перечит: ни духовные, ни миряне», один Штаден, находясь на царской службе, притом в военное время, постоянно поступает вопреки приказам и вообще как ому заблагорассудится. Разумеется, не такова была опричная служба в действительности.

Итак, в трех своих сочинениях Штаден вообще не говорит о своей службе в опричнине. В четвертом — по вышеуказанным причинам он старается создать у своих именитых читателей впечатление, что на дворовой службе он получал от царя различные пожалования и титулы. Но при этом даже здесь он усердно доказывает, что никакой практической службы в опричнине не исполнял, за исключением участия в битве на Молодях в 1572 г. Но если в «Описании» Штаден утверждал, что находился в составе земского войска, то позднее, в «Автобиографии», он «зачислил» себя в опричный полк, которым командовал знаменитый опричный воевода Д. И. Хворостинин.

Поскольку Генрих Штаден жил и «творил» за 200 лет до своего прославленного литературного соотечественника, его с полным основанием можно считать предшественником столь преуспевающего в сочинительстве невероятных историй барона Мюнхгаузена.

Штаден, по его словам, находился в дозоре против татар в обороне на Оке. Под командованием у него находилось 300 опричников. Заметим: если бы это было так, Штаден занимал бы должность по меньшей мере «головы из опричнины» и имя его упоминалось бы в разрядной росписи. Но имя Штадена в разрядах ни разу не фигурирует.

«Я должен был дозирать, — пишет он дальше, — на реке, где переправится царь (Девлет-Гирей. — Д. А.)… и увидел, что несколько тысяч всадников крымского царя были уже по сю сторону реки. Я двинулся на них с тремя сотнями. . Все три сотни были побиты насмерть. . И я один остался в живых».

Большинство ученых, прочитав подобный «бесхитростный рассказ» Штадена, оценили его как хвастливое сочинительство, не заслуживающее серьезного доверия. «Рассказ немецкого авантюриста, — справедливо замечает Р. Г. Скрынников, — при ближайшем рассмотрении оказывается сплошным хвастовством». К сожалению, исследователи не столь объективно отнеслись к другим столь же «бесхитростным» рассказам Штадена — в частности, к тем, в которых он живописует отмену опричнины.

«По своей прихоти и воле, — пишет Штаден в «Описании», — опричники так истязали всю русскую земщину, что сам великий князь объявил: "Довольно!"». По словам Штадена, великий князь приказал опричникам выплатить земским все, что они с них взяли, сполна. «Это решение пришлось не по вкусу опричникам. Тогда великий князь принялся расправляться с начальными людьми из опричнины». Таково, по Штадену, начало разгрома опричнины. При этом он четко указывает время, когда опричнина была «выдана головой» земщине. Это произошло, по Штадену, до сожжения Москвы Девлет-Гиреем, т. е. до мая 1571 г. «Если бы Москва не выгорела со всем, что в ней было, земские получили бы много денег и добра по неправильным распискам, которые они должны были получить обратно от опричников. Но так как Москва сгорела, а с ней вместе и все челобитья, судные списки и расписки, земские остались в убытке».

Этим же допожарным временем Штаден датирует разгром опричнины и в «Автобиографии». По его словам, после новгородского похода «все князья и бояре, которые сидели в опричных дворах, были прогнаны; каждый знал про себя, за что именно». В этот момент, по словам Штадена, «в стране еще свирепствовала чума». Далее он сообщает: «Когда я пришел на опричный двор, все дела стояли без движения, начальные бояре косо посмотрели на меня и спросили: "Зачем ты сюда пришел? Уж не мрут ли на твоем дворе?" "Нет, слава богу!" — ответил я». Штаден и здесь противоречит себе: либо опричные князья и бояре «были прогнаны» из соответствующих опричных учреждений — дворов, либо продолжали в них сидеть. Последнее представляется более правдоподобным. Картина опричного двора, парализованного чумой, и сам диалог Штадена с «начальными боярами», боявшимися, как бы он не «нанес» на них страшную болезнь, весьма натуральны, но ликвидация опричнины здесь пи при чем. Как бы то ни было, и этот «разгон» опричных датировал Штадепом кануном московского пожара.