Вернер Зомбарт - Буржуа Страница 4

Разумеется, благодаря разнице в лицах и разнице в источниках дохода у крестьянина и ремесленника должно было получиться различное понимание существа «пропитания». Крестьянин хочет быть сам себе господином, сидеть на своем клочке земли и извлекать из нее свое пропитание в рамках самодовлеющего хозяйства. Ремесленник зависит от сбыта своих изделий, от оплаты своих услуг: он всегда втянут в организацию междухозяйственного объема. Тем, чем для крестьянина являются достаточные размеры его владения, для ремесленника представляется достаточной размер его сбыта. Но основная идея в обоих случаях остается та же.

Мне возражали, когда я уже раньше развивал подобные мысли, следующее: совершенно неправильно предполагать относительно какого бы то ни было времени, что люди ограничивались тогда только добыванием своего содержания, только получением своего «пропитания», только удовлетворением своей естественной традиционной потребности. Наоборот, во все времена «в природе человека» было стремление заработать как можно больше, сделаться как можно богаче. Я оспариваю это и теперь еще так же решительно, как и прежде, и утверждаю ныне определеннее, чем когда бы то ни было, что хозяйственная жизнь в докапиталистическую эпоху действительно находилась под воздействием принципа покрытия потребностей, что крестьянин и ремесленник в своей нормальной хозяйственной деятельности искали себе пропитания и ничего больше. Возражений, направленных против этого моего воззрения, поскольку их вообще пытались обосновать, главным образом выдвигали два, но оба они неосновательны.

1. Отдельные ремесленники всегда стремились выйти за пределы своего «пропитания», расширяли свое дело и достигали своей хозяйственной деятельностью прибыли. Это верно. Но это только доказывает, что всегда есть исключения из правил, и эти исключения и здесь подтверждают правило. Пусть читатель вспомнит, что я говорил о понятии «преобладания» определенного духа. Никогда не господствовал только один дух.

2. История европейского средневековья учит нас, что во все времена в широких слоях хозяйствующего населения также господствовала сильная жажда денег. И это я признаю. И в дальнейшем ходе изложения я сам буду иметь повод говорить об этой растущей жажде денег. Но я утверждаю, что она не смогла потрясти в своих основах дух капиталистической хозяйственной жизни. Наоборот, как раз новым доказательством отвращения духа капиталистического хозяйства от всякого стремления к прибыли является то, что всякая страсть к наживе, всякая жажда денег стремится к своему удовлетворению за пределами процесса производства благ, транспорта благ и даже большей частью и торговли благами. Люди бегут в рудники, копают клады, занимаются алхимией и всякими волшебствами, чтобы добыть деньги, потому, что их нельзя добыть в рамках обыденного хозяйствования. Аристотель, который наиболее глубоко познал существо докапиталистического хозяйства, совершенно правильно поэтому считает наживу денег за пределами естественной потребности не принадлежащей к хозяйственной деятельности7. Совершенно так же и богатство, заключающееся в наличных деньгах, не служит хозяйственным целям: о необходимом пропитании ведь несут заботу o cioV, a он, напротив, способен лишь к внехозяйственному, «безнравственному» употреблению. Всякое хозяйствование имеет меру и границы, а денежная нажива их не имеет (Pol. Lit). 1).

Если теперь спросить, в каком духе, согласно этим руководящим положениям, слагается хозяйствование крестьян и ремесленников, то достаточно представить себе, кто были эти хозяйствующие субъекты, которые всякую приходившуюся на них работу, руководящую, организующую, плановую и исполнительную, выполняли сами или давали выполнять небольшому числу помощников. Это были простые средние люди с сильными стихийными инстинктами, с сильно развитыми склонностями чувства и характера и относительно слабо развитыми интеллектуальными данными. Несовершенство мышления, недостаток умственной энергии, недостаток духовной дисциплины встречаются у людей того времени не только в деревне, но и в городах, которые в течение долгих столетий фактически еще являются большими разросшимися деревнями.

Это были те самые люди, слабо развитую интеллектуальную сторону которых мы наблюдаем и в других культурных областях. Так, Кейтген а одном месте очень тонко замечает о характере правообразования в средние века: «Дело только в недостатке умственной энергии, часто заметном в наших старых памятниках права, происшедших от лиц, не привыкших к интенсивной умственной работе… Стоит только напомнить, какою поражающей неполнотой в отношении различных сторон правопорядка отличаются наши городские Уложения более раннего периода» (6).

Аналогичное этому явление в сфере хозяйства представляет слабо развитый навык к числовому учету, к точному измерению величин, к правильному орудованию цифрами. Это применимо даже в отношении деятельности купца. В действительности вовсе и не стремились быть «точными». Это специфически современное представление, что счета необходимо должны «сходиться». Во все предшествующие времена, при новизне числовой оценки вещей и цифрового способа выражения, обходились всегда только весьма приблизительным описанием соотношения величин. Каждый, имевший дело со средневековыми счетами, знает, что при проверках показываемой ими суммы часто получаются весьма отклоняющиеся друг от друга цифры. Невнимательность и арифметические ошибки встречаются сплошь и рядом (7). Перемена цифр в назначенной к примерному счету цене является почти общим правилом (8). Мы должны поэтому представить себе, что людям того времени держать в голове цифры хотя бы короткое время казалось неимоверно трудным, как теперь детям.

Весь этот недостаток желания и умения точно обращаться с цифрами находит себе наиболее ясное выражение в средневековой soidisant8 бухгалтерии. Кто перелистает записи какого-нибудь Тельнера, Вика фон Гельдерсена, Виттенборга или Отто Руланда, тот с трудом представит себе, что составители их были видными коммерсантами своего времени. Потому что все их счетоводство ни в чем другом не состоит, как только в беспорядочной записи сумм их покупок и продаж, как ее теперь делает всякий мелкий торговец маленького провинциального городка. Это в подлинном смысле только «журналы», «мемориалы», т. е. записные книжки, заменяющие узлы на носовых платках у крестьян, едущих на рынок в город. И сверх того, еще полные неточностей. К тому же мягкие и либеральные в закреплении сумм долгов и требований. «Также и один парень в перчатках, но я не знаю, сколько он должен», «также есть и еще один, который покупал вместе с вышеуказанными; остался мне тоже должен 19 гульденов чистых».

Этому недостатку счетных навыков соответствует, с другой стороны, чисто качественное отношение хозяйствующих субъектов к миру благ. Производят (если употреблять современную терминологию) еще не меновые ценности (определенные чисто количественно), но исключительно потребительные блага, т. е. качественно различаемые вещи.

Труд настоящего крестьянина, так же как и настоящего ремесленника, есть одинокое творчество: в тихой погруженности он отдается своему занятию. Он живет в своем творении, как художник живет в своем, он, скорее всего, совсем бы не отдал его на рынок. С горькими слезами на глазах крестьянки выводят из стойла любимую пегашку и уводят ее на бойню; старик-кустарь воюет за свою трубку, которую у него хочет купить торговец. Если же дело доходит до продажи (а это, по крайней мере, при наличности хозяйственной связи обмена должно составлять общее правило), то произведенное благо должно быть достойным своего творца. Крестьянин, так же как и ремесленник, стоит за своим произведением; он ручается за него честью художника. Этим объясняется, например, глубокое отвращение всякого ремесленника не только к фальсификатам или хотя бы суррогатам, но даже и к массовой выделке.

В столь же малой степени, как и умственная энергия, развита у докапиталистического экономического человека и энергия волевая. Это выражается в медленном темпе хозяйственной деятельности. Прежде всего и главным образом люди стремятся держаться как можно дальше от нее. Когда только можно «прогулять» день — его «прогуливают». Люди относятся к хозяйственной деятельности примерно так же, как ребенок к учению в школе, которому он, конечно, не подчиняется, если его не заставят. Нет ни следа любви к хозяйству или к хозяйственному труду. Это основное настроение мы без дальнейших доказательств можем вывести из известного факта, что во все докапиталистическое время число праздников в году было громадным. Любопытный обзор многочисленности праздников в баварском горном деле еще в течение XVI столетия дает Н. Peetz (9). По его данным, в различных случаях было: