Андрей Снесарев - Жизнь и труды Клаузевица Страница 4

Только при советской власти капитальный труд Клаузевица появился на русском языке, если не в образцовом, то все же в грамотном и доступном для понимания виде. Над изданием этого труда Государственное военное издательство дало возможность переводчику и редактору работать десяток лет». К этому тексту он сделал следующее примечание: «Первоначальный перевод прошел через руки нескольких редакторов, последним из которых, сверившим весь текст перевода с немецким оригиналом и составившим предметный указатель, является автор этих строк», т. е. А. А. Свечин[8]. О Снесареве ничего не говорится, но этого Свечин и не мог сделать, так как в то время имя его единомышленника было уже предано остракизму.

Снесарев считал, что без обширного вступления перевод книги Клаузевица будет труден для глубокого восприятия военными кадрами РККА и по причине их тогдашней невысокой общей подготовки, и, особенно, по причине сложности, незавершенности гениального творения Клаузевица — самого выдающегося европейского военного философа и военного теоретика. К этому добавлялось предвзятое отношение к нему Жомини, признанного крупного военного теоретика, который пользовался в России заслуженным авторитетом и популярностью. Жомини, автор целого ряда трудов, вошедших в историю военной мысли, не считал Клаузевица выдающимся военным мыслителем. Он не только не признавал его первенства в решении ряда военно-философских и теоретических проблем, но и не считал себе равным, даже обвинял в плагиате своих идей. Похоже, сложилось что-то подобное «ситуации Моцарта и Сальери», описанной гениальным Пушкиным в его «Маленьких трагедиях». Только это соперничество талантов повлияло на общественное мнение России не в пользу Клаузевица.

Именно с констатации этого факта А. Е. Снесарев и начинает свое исследование жизни и творчества Клаузевица. Далее он продолжает его путем тщательного хронологического и документального анализа интеллектуальной биографии Клаузевица. Перед читателем разворачивается многолетний процесс творческого осмысления Клаузевицем деталей и фрагментов войны. В результате его наблюдений военных событий и размышлений об их явных и скрытых сторонах, изучения военной истории, анализа творчества предшественников и современников, из этих деталей и фрагментов войны была создана грандиозная историческая панорама войны как общественного явления. Панорама оказалась трудно обозреваемой. Понимая это и подводя итог своим трудам, Клаузевиц в сочинении «О войне» как бы сворачивает эту необозримую панораму деталей и фрагментов войны в целостную картину, доступную индивидуальному пытливому человеческому взору. Эта великая и благородная цель оказалась чрезвычайно трудной и совершенно непосильной для одного человека даже таких выдающихся способностей, которыми обладал Клаузевиц. Но то, что он сделал, двигаясь к этой цели, оказалось грандиозным, хотя и незавершенным интеллектуальным сооружением, обессмертившим его имя.

Что касается существа, смысла и технологии отдельных деталей и фрагментов войны, то они как до Клаузевица, так и после него с такой же и даже большей тщательностью и глубиной были представлены многими военными мыслителями. Что же касается общей многоликой картины войны, ее природы и обусловленных ею принципов технологии подготовки и ведения военной борьбы, то в этом Клаузевицу принадлежит исключительное место. Он оставил новым поколениям существенно более совершенный, чем имелся до него, интеллектуальный инструментарий познания войны — сложнейшего, многоликого, изменчивого, всегда покрытого тайнами, мифами и ложью судьбоносного общественного явления.

Время и могучий талант Снесарева позволили ему не только оценить то, что сделал Клаузевиц, но и сделать крупный шаг вперед в исследовании войны как трагической и героической, особо ответственной полосы человеческой истории, в прошлом переворачивавшей и даже завершавшей историю отдельных народов, а в наше время способной положить конец истории человеческого рода. Снесарев показал, что Клаузевиц рассматривал войну через призму всей истории, а не в зеркале отдельной эпохи или только своего времени. Это хорошо делали и другие. Например, лучше Клаузевица понял наполеоновские войны Жомини, хотя оба они были их современниками и участниками. Но зато Клаузевиц, как подчеркивает Снесарев, «устанавливает тот исходный базис, который является особенностью его творения и делает последнее всеобъемлющим и великим. Он устанавливает природу войны не только как „чисто военного“ явления, а как общесоциального, лежащего в природе человеческих отношений и, в особенности, природы самого человека. Этот широкий базис дает ему возможность сблизить войну с другими явлениями и вложить ее в общую сумму человеческих деяний, страданий и радостей». Именно поэтому книга Клаузевица «О войне» «сразу получила необъятные горизонты, она этим-то выдвинулась на первое место среди груд сырья и посредственности».

В то же время Снесарев показал, что созданная Клаузевицем система знаний о войне далека от завершения. Он подходил к его творчеству с учетом всего того нового, что проявилось после Клаузевица в войнах XIX и первых двух десятилетий XX в., с позиций глубокого знания им истории этих войн, политики и военной стратегии не только Запада, но и великих воителей Востока: Чингисхана, Тамерлана и др. Его знания и анализ истории и географии войн, военной мысли и военных действий были поистине энциклопедическими. Высота времени, равная почти веку, а главное, высота таланта позволили Снесареву дать одну из лучших, а возможно, и самую лучшую из существующих, в смысле верности и полноты, оценку творчества Клаузевица, показать «бессмертность» его вклада в раскрытие войны как общественного явления.

В книге А. А. Свечина о Клаузевице есть много совпадений с подходом к этой теме А. Е. Снесарева, но есть и различия. Сейчас есть возможность сравнить эти две работы выдающихся русских военных мыслителей на тему жизни и творчества военного философа. Безусловно, это послужит общему делу развития науки о войне, что сегодня крайне актуально. В этом деле без обращения к Клаузевицу, его понимания А. Е. Снесаревым и А. А. Свечиным не обойтись.

А. Е. Снесарев в своем труде стремится сделать глубокие и непростые мысли и выводы Клаузевица. понятными и доступными русскому читателю, постигнуть эвристичный характер его творчества. Именно в этом характере творчества кроется секрет современности Клаузевица по прошествии более 170 лет после выхода его основного труда «О войне». Каждая новая эпоха войн открывает эвристичность Клаузевица заново. Так было после Первой мировой войны. Так было и после Второй мировой войны. Так есть и после Холодной войны, в эпоху постиндустриальной глобализации, с ее необычными войнами по целям, средствам и методам ведения, причудливым смешением традиционных и нетрадиционных средств и методов ведения военной борьбы.

Вклад Андрея Евгеньевича в исследование войны относится к числу таких, которые вписывают имена их творцов навсегда в историю. Имя Снесарева надолго вычеркнули из нее еще при жизни. Но не вычеркнута из истории война, а следовательно, не вычеркнута и потребность в ее познании в интересах безопасности. Если в начале XXI в. мировая военно-философская мысль в качестве первого западного (европейского) классика выделяет Клаузевица, а в качестве первого восточного — китайца Сунь-Цзы, то уверен, что, когда будет изучено и по достоинству оценено творческое наследие А. Е. Снесарева, такая почетная роль среди военных философов Евразии будет отведена именно ему.

В первом издании рукописи А. Е. Снесарева, которое состоялось в 2001 г. в Военной академии Генерального штаба Вооруженных Сил Российской Федерации тиражом 100 экземпляров, были допущены досадные ошибки по причине спешки и трудности прочтения рукописи. К тому же рукопись не была окончательно подготовлена А. Е. Снесаревым к печати. Текст ее не имел структуры. Это затрудняло чтение и восприятие материала.

Но подвернулся счастливый случай повторить издание, хотя и снова микротиражом. Таким случаем стал российско-германский теоретический семинар по проблемам жизни и творчества Клаузевица, проведенный в 2004 г. в той же Академии ГШ совместно с Академией управления бундесвера. В новое издание удалось внести исправления замеченных неточностей. Кроме того, мы позволили себе выделить и озаглавить разделы и части, которые диктовались содержанием рукописи. Несомненно, что-то подобное сделал бы сам автор, если бы довел рукопись до публикации.

Во втором издании предисловие к первому было воспроизведено и дополнено, поскольку стали известны дневниковые записи, относящиеся к данной работе Андрея Евгеньевича. Кроме того, была приведена история обнаружения самой рукописи.