Элизабет Херинг - Ваятель фараона Страница 41

- Оттуда родом и я, - сказал он. - Однако уже с незапамятных времен я не был дома, и теперь у меня там никого больше нет.

- И я был еще очень молод, когда уехал оттуда. Мой отец рано умер, и мать я взял к себе.

- Как звали твоего отца?

- Руи.

- Руи? - голос Небвера зазвучал как-то странно. - Значит, твою мать зовут Тени?

- Да, Тени.

- И своего отца ты потерял после суда, когда против него возбудили дело жрецы Амона?

- Ты знал его?

- Это был мой брат.

Редко выпадает в жизни случай, когда совершенно чужой человек внезапно оказывается близким родственником! Само собой разумеется, Небвер немедленно отправился вместе с Тутмосом. Тому не терпелось как можно скорее познакомить своего дядю с женой и сыном и отвести его к матери, которая, конечно же, страшно обрадуется неожиданной встрече со своим деверем.

Эсе сначала удивилась, но вскоре в ее глазах засветилась радость. До чего же все-таки она любила, когда вокруг нее были люди! Никакие хлопоты, связанные с приемом и угощением гостей, не были ей в тягость. До чего однообразна и скучна жизнь, если до слуха не доходит ни один голос и никто не расскажет, что происходит за четырьмя стенами их дома, в городе и во всей стране.

Маленький Руи очень испугался незнакомого человека и спрятал свою головку в складках материнской одежды.

- Похож он на своего деда, имя которого носит? - спросил Тутмос. - Моя мать находит у них много общего.

- Женщины всегда находят тысячи общих черт, - ответил, улыбаясь, Небвер, но потом уже вполне серьезно добавил: - Получил бы он в жизни больше счастья, чем досталось моему брату.

Последним, кто вышел приветствовать гостя, была Тени.

- Знаешь ли ты, кто я? - спросил Небвер.

Но глаза старой женщины ровно ничего не выражали.

- С ней надо говорить громче, - сказал Тутмос Небверу. - Она ведь почти глухая.

- Я - Небвер! - закричал гость своей невестке прямо в ухо. - Брат твоего мужа!

Наконец Тени поняла все. Но, к безграничному удивлению Тутмоса, в глазах ее так и не засветилось никакой радости.

- Мир тебе, Небвер! - сказала она безразлично и даже не задала гостю ни единого вопроса.

Небвер, пожав плечами, отвернулся, не вслушиваясь более в бормотание глухой старухи.

Эсе распорядилась зарезать утку, испечь свежих лепешек, поставить на стол вино и фрукты. Она деловито сновала взад и вперед. Вызывало удивление, как легко и грациозно она двигается. Тутмос с нежностью смотрел на ее нескладную теперь фигуру. В таком положении другие женщины становятся неповоротливыми и зачастую угрюмыми, а Эсе сохранила уверенность в движениях и жизнерадостность.

И речи не могло быть о том, чтобы Тутмос отпустил гостя, не накормив его как следует. В конце концов Небверу предложили вообще остановиться в их доме. Все вместе они смогли бы хорошо отметить приезд царицы-матери. Для них этот праздник, отмечаемый всем Ахетатоном, был бы праздником их семьи.

- Я должен подумать, - сказал дядя. - В доме Ани, где меня поселили, я так сердечно принят, что переездом к вам боюсь обидеть хозяина, которого знаю очень давно, еще с тех времен, когда был мальчиком и Ани посвящал нас в искусство письма. Тогда царствовал четвертый Тутмос, дед нашего нынешнего царя, и Ани был еще молод. Но и тогда он не делал нам никаких поблажек. "Уши юноши находятся на его спине, - говорил Ани, - и он слушает, когда его бьют".

Небвер погрузился в мысли о далеком прошлом. Немного помолчав, он заметил:

- Не часто человек, перед которым ты раньше дрожал, оказывается потом почти на одной ступеньке с тобой. Он шутит, он болтает, и ты замечаешь, что сделан он из такого же мяса и в жилах у него течет та же кровь, что и в твоих. Возраст смягчил характер Ани. При нынешнем дворе он последний из тех, кто служил еще четвертому Тутмосу. Это один из немногих старых царедворцев, кто не отказался сопровождать молодого царя. Мне бы не хотелось его обижать.

Наступает пауза...

Видно, что Небвер снова погрузился в воспоминания, а между тем Тутмосу давно уже не дают покоя вопросы, которые он не мог обсудить ни с кем из окружающих.

- Дядя, - решился он наконец, - скажи мне, почему возле царя остались лишь немногие из его прежних советников? Разве истины, которые он провозгласил, не настолько очевидны, чтобы каждый, кто не слеп, мог их воспринять? Разве Рамосе, когда он еще занимал должность верховного сановника при третьем Аменхотепе, не употребил все свои силы на то, чтобы подорвать влияние жрецов Амона, которые не могли примириться с тем, что царь избрал своего первого советника не из их среды. И разве не пора было покончить со всеми притязаниями этих лживых жрецов на власть? И разве наш царь не увенчал дело всей жизни Рамосе, когда лишил влияния всех его противников? А верховный сановник! Он "отблагодарил" царя тем, что сложил свои полномочия. Так сделали и многие другие слуги его отца, хотя они и не были друзьями жрецов Амона! Я этого не понимаю!

Небвер ответил не сразу. Он подпер голову руками и задумался.

- Все это не совсем так, - сказал он наконец медленно и спокойно. Одно дело - подорвать влияние и создать противовес, а другое - вообще столкнуть с чаши весов. Если ты это сделаешь, то как удержишь равновесие?

Тутмос не мог с этим согласиться:

- Что же ты думаешь, дядя, нужно было обуздать слуг Амона, чтобы их власть и влияние не превысили власти и влияния трона и царь не стал бы игрушкой в их руках, но совсем не лишать их власти?

- Нужно было ограничить их доходы, но не следовало превращать их в нищих. Искусство политики Небмаатра в том и состояло, что он сумел привязать их к трону и в то же время ограничить необузданные притязания. Одновременно он предоставил поле деятельности другой партии: жрецам Она и светским советникам. Сталкивая их друг с другом, можно удержать весы в равновесии ценой незначительных усилий. Для того чтобы властвовать, нужно держать вожжи в руках и не превращаться самим в подвластных. В этом и должна состоять политическая игра царя.

- Не думаешь же ты, что Эхнатон, наш божественный царь, сын Атона, всего лишь мяч в игре...

- В руках тех, кому он дал больше, чем нужно! Да, он игрушка в руках своих военных наемников-чужеземцев, с помощью которых вырвал страну у жрецов. Вместо того чтобы управлять страной, они опустошают ее. Он игрушка в руках своих советников. Они не сообщают ему об истинном положении в стране, чтобы избежать ответственности.

- Ну, а царица-мать? Разве она не приняла сторону своего сына? Она приехала в его город, чтобы показать Обеим Землям, что она тоже чтит Атона и готова всеми силами поддержать дело жизни Эхнатона.

- Никто лучше не ориентируется в обстановке и политической игре, чем Тэйе, мать нашего царя. Это хорошо знал старый царь и поэтому допустил ее к участию в своих делах. Она поддерживала отношения с царями Митанни и хеттов, с правителями Арцавы и Амурру. Она следила за тем, чтобы дары, направляемые чужеземным дворам, не выглядели убогими, потому что золото повышает авторитет того, кто его посылает, и приводит к покорности того, кто его получает.

Почему Эхнатон послал Тушратте статуи богов не из чистого золота, как ожидал царь Митанни? Ведь они оказались деревянными, лишь покрытыми золотыми пластинками. Этим он подорвал свой авторитет в глазах союзников. И наконец, почему он не привлек к своему трону сына верховного жреца Амона, слабовольного Небамуна, после того, как тот принял на себя полномочия своего отца? Он мог бы ограничить его влияние так, как только бы захотел. Но он должен был ему оставить то, что тот боялся потерять, и этим сделал бы жреца сговорчивым и услужливым. С его помощью царь мог бы обуздать тех жрецов, которые продолжают еще сопротивляться. Теперь же Интеф и Джхути взяли верх, а Небамун мертв, и неизвестно, сам он покончил с собой, убили его царские наемники или, может быть, даже кто-то из его собственного окружения. Царь же лишился всех возможностей оказывать влияние на непокорных.

- Но все же он их усмирил, отнял у них власть, пользуясь которой они всегда могли бы стать на его пути!

- Отнял у них власть? Доходов он действительно их лишил, но не приверженцев. Одетый как самый бедный земледелец, в одной набедренной повязке, босым бродит Интеф по стране. Никто не знает, где он обосновался. Он появляется то здесь, то там. Но везде, где Интеф, возникает недовольство и ропот. А где сейчас Джхути? И где Панефер, жрец из Она, нашего родного города? Я этого не знаю, но скажу тебе, что это знает больше людей, чем ты себе представляешь.

- Мне кажется, дядя, что ты говоришь о призраках!

- О призраках? С того времени, как царь ушел в изгнание... Не возражай, Тутмос! Я знаю, что ты хочешь сказать, но ведь выезд его из прежней царской столицы - не что иное, как поступок своенравного мальчика.

Его клятва никогда не покидать новой столицы - не что иное, как добровольный уход в темницу! Он хотел наказать город, который ему не повиновался, и он его наказал, но город не стал послушнее. И разве сам он не испытывает еще большей обиды от всего этого?