Анатолий Яковлев - Завещание Джона Локка, приверженца мира, философа и англичанина Страница 41

Важным элементом политики стабильности стал предложенный королем билль об освобождении от ответственности за прошлые преступления («о забвении»).

В январе 1690 г. король распустил парламент и назначил новые выборы, на которых, по мнению современников, верх взяли сторонники «церковной партии» (т. е. тори). В результате в отставку в апреле подал госсекретарь Шрусбери, в марте 1691 г. от своей должности был освобожден Джон Уайлдман. Состав правительства заметно изменился, пополненный умеренными тори.

Парадоксальным следствием этой политики стало появление в начале 1690-х гг. так называемых революционных яковитов, одним из первых представителей которых стал Роберт Фергюсон. Контакты с двором Якова II установили и такие в прошлом «пылкие» виги, как граф Монмут (т. е. Мордонт), поссорившийся с двором в конце 1693 г., а в 1697 г. посаженный в Тауэр по обвинению в заговоре, и Джон Уайлдман (впрочем, умерший уже в 1693 г.). В отличие от них Джон Хампден, потерявший место в парламенте в результате выборов 1690 г., не пошел по пути своих друзей, удалился от дел и, постепенно впав в полное отчаяние, в декабре 1696 г. перерезал себе горло. Это произошло в том же году, когда Локк принял приглашение лорда Сомерса войти в королевский Совет по торговле.

Вильгельм не стремился к подавлению вигов, как не был заинтересован и в возвышении тори. Многие виги были его сторонниками, получив наименование «вигов двора» (к коим по убеждениям и положению принадлежал и Локк). Среди них были канцлер казначейства Ричард Хампден (отец Джона Хампдена) и заместитель генерального атторнея, а в скором времени и генеральный атторней Джон Сомерс. Благодаря «вигам двора» и их прагматичной преданности короне партия вигов вновь получила шанс на власть в 1693 г. Сомерс внес в парламент билль о наказании всех, кто заявлял, что король и королева являются монархами всего лишь de facto. Предлагался также текст новой клятвы, включавший отречение от экс-короля.

Политика угождения всем партиям, которую проводили Вильгельм и вильгельмиты, в какой-то момент перестала служить своей главной цели – стабильности. Помимо набиравших силу «вигов двора», в конце концов взявших верх и получивших наименование «хунты» («junto»), важную роль начал играть Роберт Спенсер, граф Сандерленд, бывший госсекретарь при Якове II и архитектор политики сближения короля-католика с диссентерами. В свое время, чтобы понравиться королю Якову, он принял католицизм, однако после революции быстро перешел назад в англиканство, представив себя в качестве главного и тайного борца за дело протестантизма. Вернувшись из Нидерландов, куда он бежал после 1688 г., в 1690 г. Сандерленд вошел в доверие к Вильгельму. Именно Сандерленд, исповедовавший концепцию политической «целесообразности», посоветовал королю сделать ставку на молодое поколение вигов (т. е. на Сомерса). Напомним, что Сандерленд был членом Лондонского королевского общества с 1662 г.

В 1693 г. Вильгельм назначил Сомерса лордом-храните-лем печати, а пост второго госсекретаря отдал Джону Тренчарду, в свое время стороннику герцога Монмута. В том же 1693 г., подстегнутый военными неудачами на суше (поражением при Ландене во Фландрии) и на море (захватом французами английского торгового флота, следовавшего в турецкий порт Смирну), Вильгельм сместил Ноттингема и назначил командующим флотом Эдварда Рассела. В марте 1694 г. на свой пост вернулся Шрусбери. Летом того же года таможенное и акцизное управления были обновлены назначением в них вигов. Руководство акцизного управления (особенно интересного тем, что в нем служил Локк), во главе которого встали Эдвард Кларк (с марта 1690 г. член парламента) и Фут Онслоу, осуществило масштабную чистку и привело это учреждение в соответствие с голландской моделью, согласно которой акцизы были главным налоговым инструментом. Наряду с адмиралтейством, военным министерством, казначейством и таможней акцизное ведомство стало элементом новой военно-фискальной системы государственного управления.

Тори восприняли смену внутриполитической ориентации короля как нечто аналогичное событиям 1687–1688 гг.: король якобы вступил в сговор с диссентерами-фанатиками под руководством мошенника графа Сандерленда [288] . Однако при этом, в соответствии с принципом «целесообразности», в правительстве было сохранено большое число ставленников Кармартена (Данби). Новые выборы, проведенные в ноябре 1695 г., пополнили парламент оппозиционными «хунте» новыми вигами, заявлявшими о себе не как о сторонниках двора, а как о выразителях интересов всей «страны» («country whigs»). В глазах короля такое развитие событий ставило под сомнение способность «хунты» в полной мере управлять парламентом и правительством и обеспечить поступление денег на военные нужды.

Ситуацию на какое-то время спас яковитский заговор с целью убийства короля, раскрытый в феврале 1696 г., и обнаружившиеся планы французского вторжения. В новых обстоятельствах союз «вигов страны» с тори ради борьбы с «хунтой» выглядел малоаппетитно, и «новые виги» (в число которых входил лорд Ашли Купер, внук первого графа Шефтсбери), напуганные угрозой со стороны французов и яковитов, не решились продолжить кампанию дискредитации правительства. Впрочем, последовавший мирный договор с Францией 1697 г. вновь привел к расколу в лагере вигов и нарушил временный баланс сил.

После отставки выполнявшего важные посреднические функции Сандерлерда и ухода Шрусбери виги в лице лорда-канцлера Сомерса остались без дополнительной страховки в ведении дел с королем. Фатальную роль сыграл спор о постоянной армии, который разгорелся в парламенте в 1697–1699 гг. После Рисвикского мира война, как считалось, закончилась и необходимости в большой постоянной армии не было. Однако король, опасаясь новой войны с Францией, все же хотел сохранить не менее 35 тысяч солдат. При этом он не называл правительству желательной цифры, а парламент был настроен на сокращение постоянной армии до 10 тысяч человек. Свою роль в дискуссиях сыграли «новые виги», выступившие против «хунты» и Сомерса, в частности лорд Ашли Купер и англо-ирландец Роберт Молсуорт (член Лондонского королевского общества с 1698 г.), считавшие постоянную армию угрозой для английских свобод. «Что, если они [военные] выйдут… и скажут: вы должны выбрать этих и этих людей вашими представителями? И где тогда будет ваш выбор?! – восклицал Джон Тренчард в памфлете, написанном в начале парламентской сессии 1697–1698 гг. – Что, если они скажут: парламенты – подрывные и раскольнические собрания и потому должны быть ликвидированы?!»

Друг лорда Ашли Джон Толанд писал в предисловии к вышедшему тогда же изданию мемуаров Эдмунда Ладлоу: «Люди могли бы извлечь из кромвелевской тирании тот урок, что свобода и постоянная наемная армия несовместимы» [289] . Под давлением и тори, и новых вигов, заявлявших о том, что «хунта» предала принципы свободы, встав на сторону тиранического двора, влияние «вигов двора» в парламенте постепенно ослабевало, и в декабре 1698 г. парламент проголосовал за сокращение постоянной армии до 7 тысяч человек.

Еще одной «неудачей» «вигов двора» стал принятый в апреле 1700 г. Акт о возвращении (восстановлении), направленный против передачи конфискованных в 1691 г. ирландских земель в руки голландских фаворитов короля. Английское общество не только помнило, что в последние пятьдесят лет Англия и Нидерланды вели три войны (1652–1654,1665-1667,1672–1674) и между ними имело место жестокое торговое соперничество. Многие англичане испытывали самую настоящую антиголландскую ксенофобию, порой доходившую до обвинений Нидерландов в том, что после разгрома французов они сами хотели бы установить «универсальную монархию» и низвести Англию и другие государства до положения наций-рабов.

Наконец, свою роль сыграло парламентское расследование финансовой деятельности правительства и двора. Принятые в свое время решения о финансировании войны с Францией – не ограничиваться взиманием налогов, а найти дополнительные источники финансирования в виде высоких акцизов, государственных облигаций Банка Англии и голландских кредитов – вызвали подозрения. Разве не привели эти решения к повышению финансовой мощи двора, а возможно, и к злоупотреблениям? Разве не ограничили они свободу в принятии решений теми, кто стал держателем выгодных ценных бумаг? – ставила вопросы новая оппозиция.

Для этой оппозиции появление новой элиты, состоявшей из держателей облигаций и занимавшейся извлечением прибыли из сотрудничества с государством, означало усиление ее влияния на исполнительную власть. В отличие от землевладельцев, заявляли оппозиционеры, новый класс не мог быть независимым и, следовательно, выполнял все требования власти, что грозило нарушить баланс сил внутри страны. В памфлетах на эту тему говорилось, что большинство «вигов двора» были «никем» до 1688 г.: люди, возникшие из безвестности, «как грибы», недостойные типы, в одночасье превратившиеся в богачей, «негодяи, ставшие весьма состоятельными джентльменами», разъезжающими в богатых каретах и наживающимися на своей стране, а именно на системе государственного финансирования войны [290] .