Петр Северов - Морские были Страница 41

Однако за стенами тюрьмы у Хвостова и Давыдова было немало верных друзей. Ночью открылись двери камер, матросы вручили своим командирам запас провизии, обувь, одежду и два ружья. Стража тюрьмы крепко спала. Ей было хорошо уплачено за этот сон.

В молчании друзья провожали Хвостова и Давыдова далеко за окраину городка. На взгорье, где черной стеной поднималась тайга, матросы в последний раз обняли своих командиров.

Свежий соленый ветер дул с моря, и темные кроны елей, как паруса, гудели над головами двух моряков...

Жадно дыша ветром свободы, Хвостов спросил негромко, почему-то с трудом выговаривая слова:

- Скажи мне, Гаврила Иваныч, по чести, как друг... Ты не жалеешь о том, что было?.. О наших походах в Аниву и на Итуруп?

Давыдов вздохнул легко и свободно.

- Ты спрашиваешь так, Николай Александрович, будто мы служили Резанову или Бухарину. Но ведь мы, Коля, служили родине, на ее восточных форпостах. Нет, нам не о чем жалеть!

Руки их встретились и не разнялись. Поддерживая друг друга, упрямо взбираясь по крутой каменистой тропе, друзья поднимались на сопку, в холодный и хмурый рассвет...

Так после доблестной победы в океане, на самом краю родной земли, звериными тропами обходя города и заставы, возвращались они в Петербург. На Балтике опять полыхал огонь войны, и моряки спешили под флотские знамена...

А из Охотска, обгоняя их в пути, сибирскими трактами, в Якутск, Иркутск, в столицу одна за другой летели депеши Бухарина:

"Задержать!.. Судить!.. Заковать в кандалы!.."

Долго еще бесновался этот тупой сановник, угрожая:

- Я им создам славу!.. На всю Россию, на целые сто лет!..

Однако ничтожный самодур и в сроке ошибся. Имена командиров "Юноны" и "Авось" и сегодня не забыты на Курилах...

Советские воины, стоящие в дозоре у океана, труженики промыслов и строители, разведчики недр и охотники айнских селений помнят об отважных моряках, которые почти полтора столетия назад, защищая открытия своих отцов и дедов, штурмовали эти каменные вершины, чтобы навечно поднять над ними русский флаг

МОРЕПЛАВАТЕЛЬ ИЗ ГОРОДА НЕЖИНА

В бескрайних просторах Тихого океана, вдали от берегов, на половине пути между Китаем и Америкой, лежит небольшой островок, отмеченный на всех картах мира фамилией Лисянского...

Когда-то на этом острове находили себе пристанище стаи перелетных птиц, никем не пуганные тюлени часами лежали на его берегах, вблизи которых виднелся цветной узорчатый лес кораллов...

Но теперь не садятся здесь перелетные птицы, смирные тюлени брошены в чикагские жиротопки, рыба ушла от отравленных нефтью берегов... Тяжелые военные корабли высятся на задымленном рейде...

Лишь заметив остров на новой карте, дельцы из Нью-Йорка, Лос-Анжелеса, Фриско (Сан-Франциско) бросились сюда в поисках добычи, сорвали флаг, водруженный моряками далекой страны, открывшими этот остров, и подняли свой...

Но имя острова осталось прежним. С мировой географической карты его никому не стереть.

Остров Лисянского...

Издалека занесено сюда это имя, с благодатных степей Поднепровья, из города Нежина. Здесь родился Юрий Федорович Лисянский, отважный моряк, первым ступивший на ту неизведанную землю.

Большие дороги странствий открыты не только из портовых городов. Радость исследований и открытий дана отважным сердцам.

В Нежине, маленьком и глухом в то время городке, пожалуй, не было даже человека, который видел бы море и корабли, идущие из океана... Городок жил своими делами. В нем главными событиями были женитьбы, рождения, похороны, молебны и крестные ходы, вражда помещиков, редкие наезды важного губернского начальства.

В среде свирепых собственников, хитроумных подьячих, мелких сутяг и горемычных крепостных жил мальчик, мечтавший о морских походах...

Его отец приносил откуда-то журналы, в которых рассказывалось о плаваниях знаменитых капитанов, об открытии новых земель и неведомых народов, о тропических джунглях и покрытых вечным льдом островах, и все это казалось маленькому Юрию увлекательной сказкой.

Отец и сам никогда не видел моря, хотя, оставшись вдовцом, разоренный ловкими дельцами, иногда говаривал в раздумье, что, если бы не годы да не дети, ушел бы он на корабле куда-нибудь подальше от этих мест... Соседи о нем судачили: "Фантазер... мечтатель... совсем выживает из ума..."

Отец грустно качал головой.

- Темные люди! Скажи им, что земля - это шар, не поверят. Они ведь ничего не видели дальше горизонта...

Но в действительности он таки был немного фантазером. Где-то в Киеве случилось ему как-то познакомиться с проезжим капитаном, и уж сколько он об этом порассказал! Словно сам гостил и в Турции, и на греческих островах, и в земле арабов... Слушая эти рассказы, можно было подумать: вот уж бывалый моряк.

Впрочем, событиями на море увлекался не только он. Юрий и два его брата, Иван и Ананий, тоже слушали отца, затаив дыхание. Это было самое радостное время в семье, когда свободным вечером отец зажигал лампу и торжественно раскрывал на столе новый, долгожданный журнал...

Перед юношами словно открывались безбрежные морские просторы, - еще невиданные, таинственные и манящие...

Мечты о морской службе все больше овладевали Юрием Лисянским.

События того времени помогли осуществиться им.

Турки на юге и шведы в Прибалтике все более откровенно грозили России войной. Шведский король, тупой самодур Густав III, вздумал отнять у русского народа завоевания Петра и возродить "великую северную державу Карла XII".

Сам-то он, конечно, не решился бы бросить вызов России, но за его спиной стояли правители Англии и Франции, которые всячески подстрекали шведского короля и турок к нападению на "северного великана".

В том, что Россия вышла на Черное и Балтийское моря, англичане и французы видели серьезную опасность для своего морского владычества.

И на западных границах России не было спокойно. Хищная Пруссия тоже готовилась к захвату русских земель.

В России хорошо понимали, что на этот раз в отражении вражеского нашествия военно-морскому флоту предстояло играть выдающуюся роль.

Федор Лисянский был искренним патриотом - он хотел видеть своих сыновей на передовых позициях битвы за родину.

Прослышав, что шведы уже готовят огромный флот, а их король похваляется сжечь Кронштадт, высадить десант у Галерной гавани и снести памятник Петру, Федор Лисянский в ярости швырнул на землю шапку и приказал запрягать лошадей. Сыновьям он сказал строго:

- Собирайтесь поскорее - едем в Петербург...

В тот же день отправились в дорогу. В столице Лисянский выхлопотал письменное распоряжение адмирала, и Юрий был зачислен в кадеты Морского корпуса. Морской шляхетный корпус был основан еще в 1701 году указом Петра Первого. В 1783 году он был значительно расширен и стал серьезной школой морских офицеров. В то время, когда сюда поступил Юрий Лисянский, в корпусе воспитывалось около шестисот будущих моряков. Среди них был и Иван Крузенштерн, с которым в одном из учебных плаваний молодой Лисянский сдружился на долгие годы.

В свободные от вахты часы в маленькой, тесной каюте, где отчетливо слышался певучий звон волн, подолгу читали они описания морских путешествий, мечтали о странствиях по неизведанным океанам, строили планы дальних походов...

Но обоих друзей еще ожидало боевое крещение в морских сражениях со шведами, суровые испытания в штормах.

Назначенный на боевой корабль прямо со школьной скамьи, мичман Лисянский не раз отличался и выдержкой и отвагой. Сам командир корабля Гревенс крепко пожал руку молодому моряку и, ласково улыбаясь, сказал:

- Будет у тебя еще, Лисянский, время и вокруг света плавание совершить... Ведь это твоя мечта, не так ли?

- Так точно! - ответил Лисянский. - Надеюсь, Карл Ильич, это время придет...

В 1798 году лейтенант Лисянский, как исполнительный и знающий свое дело моряк, был зачислен в группу офицеров, отправляющуюся в Англию для прохождения дальнейшей морской службы. (Морская практика русских офицеров в английском флоте была заведена еще во времена Петра Первого). В письмах к брату Лисянский писал о своих английских впечатлениях:

"Коротко сказать - всякий шаг наш здесь стоит не менее шиллинга. Съехавши в Гулль, взяли с нас по гинее за несколько рубах и мундир, которые были в чемодане у каждого из нас, взяли за то, что мы - русские, за то, для чего едем в Лондон, и, по крайней мере, по гинее за то, отчего мы не говорим по-английски. На дороге же в Лондон всяк, кому токмо было время, драл с нас бессовестно..."

Из Лондона на английском фрегате "Луазо" Лисянский вскоре отбыл в Америку. В далекой Вест-Индии он увидел, как жестоко обращаются колонизаторы с порабощенным туземным населением.

"Я бы никогда не поверил, - писал он брату, - что англичане могут так жестоко обходиться с людьми, ежели бы не был сам тому свидетелем на острове Антиго*, где нередко случалось видеть несчастных арапов, употребляемых вместо лошадей".