Михаил Брук - Четвёртый ингредиент Страница 41

     «Но ведь это тривиальная истина, - упирались его противники. – Как это сделать и можно ли вообще? И если человек не в состоянии исправить то, что натворил, значит, закон Мальтуса верен!»

      «Нет, такого закона! – слышалось в ответ. – Мы не избавимся от засух, коли не научимся разумно распределять влагу. Прежде всего, необходимо сузить и спрямить судоходные реки. Уничтожить на них мели, перекаты, укрепить осыпающиеся берега и пески лесными посадками. Загородить плетнями устье оврагов. На малых реках построить плотины и запасаться водой впрок»…

     Вы давно путешествовали по средней России? И наверняка любовались игрушечными пейзажами ухоженных полей, окруженных небольшими водоемами, реками, обрамленными склонившимися плакучими ивами, прудами, сохранившими талые воды до самого жаркого месяца… Н-Е-Т?

 Н-Е-Т! И еще раз, Н-Е-Т!?

     Тогда наверняка видели, как горели поля и леса, деревни и торфяники. Ведь видели? Ну, хотя бы на телеэкране? А первые люди государства выполняли свои «непосредственные обязанности»… тушили пожары.

     Выходит, все-таки не прислушались. Как еще раньше, пропустили мимо  ушей очевидные истины: «Не убий!», «Не укради!»…Какие, в наш век информатики, плетни, деревья, моральные нормы?  Кому нужны анахронизмы? Погорельцы, жертвы обмана и насилия, понятно, не в счет.

     Стоп! Пожалуй, я не прав. Лет 60-70 назад, под «мудрым руководством партии и правительства и САМОГО…» мы пытались исправить «недоделки» природы.  Осушали болота, строили водохранилища… Правда, слегка перестарались. Дела соответствовали величию замысла. И вместо небольших прудов на свет родились Цимлянское, Каховское и прочие моря (а вокруг них засоленные земли), сухие торфяники (те, что горели  в знойные 1972, 2010 и другие годы), превосходящие своей площадью европейские государства...  

     Впрочем, не стоит все списывать на недавнее прошлое. Нашего МЕССИЮ, как и положено, встретили непониманием задолго до того, как превратили в икону, символ веры и… исказили его «откровения» до неузнаваемости. Имперский министр сельского хозяйства, Ермолов, обвинил Докучаева в прожектерстве. Подсчитав: одни лесные посадки в степи обойдутся в миллионы рублей, спрямление и суживание рек и того больше. Убытки от засухи в его расчеты почему-то не вошли. Но в отличие от своего предшественника, жившего почти две тысячи лет назад, чиновный прокуратор оказался в безвыходном положении. Казнить нельзя!

      Библейское иносказание «глас вопиющего в пустыне», его образы грозили обратиться безжалостной реальностью, в которой существовали бы и одинокий, непонятый СПАСИТЕЛЬ, и  настоящая пустынь (обезлюдевшая степь), а заодно и сам министр, добавивший к своей должности приставку «экс».

     Скрепя сердцем и без всякой надежды на успех, маловер издал приказ о создании «Особой экспедиции по испытанию и учету различных приемов лесного и водного хозяйства в степях России», которую и возглавил тот, кого в иных условиях побили бы «камнями» казенных фраз и распяли бы на «кресте» из циркуляров.

       Распоряжение последовало 22 мая 1892 года. И уже через несколько дней облеченный чрезвычайными полномочиями начальник выехал в пострадавшие губернии. Унылая картина открылась ему. Незасеянные поля, пустые, вымершие деревни, толпы голодающих и бездомных, просящих подаяние вдоль обочин. Короче, не раз помянутые в нашем рассказе образы, ставшие привычными для этих мест.  И в дневнике появляется первая запись: «В южных частях России крайности степного климата – черные зимы, бешеные ливни, страшные весенние бури и летние, знойные суховеи, губящие за сутки десятки тысяч десятин лучших хлебных посевов,  выражены, к сожалению, с чрезвычайной резкостью».

        Смягчить крайности могли лишь срочные меры. Он понимал: «Нужны примеры, способные перевернуть представления людей о земле и природе в целом». Открытые степи, где еще сохранились островки лесов, пожалуй, идеальные места для начала подобной работы.

       Первая остановка – «Каменная степь» под Курском. «Казалось, - вспоминал Докучаев, - сама судьба предназначала его для «Особой экспедиции». Местные дубы облюбовал еще Петр Великий для стругов, но пощадил, велел не трогать.  Есть здесь и девственная степь, и богатырские лесные массивы».

       Но время не ждет. После краткого осмотра почв и растительности, ученый снова в пути. Чем дальше на юг, тем ниже травы, а деревья попадаются лишь в поймах рек. Стоит сильная сушь. Проселочные дороги покрыты тонкой смешанной с мелом пылью, слепящей, забивающей нос и рот, оседающей на одежде. Позади остался сонный городок Беловодск. Впереди долина реки Деркул с удивительно холодной для жаркого лета водой. 

     Трудно сказать, что производило здесь большее впечатление. То ли «суровость степного климата», то ли … необыкновенное, можно сказать, пророческое видение! Иначе и не назовешь то, что довелось узреть нашему герою и его спутникам. На крутом берегу реки, на возвышенности, росло одинокое дерево. Его корни пронзали хилый чернозем, впивались в меловые пласты в поисках влаги. Искривленный ствол и узловатые ветви не вызывали сомнений в том, что оно влачит жалкое существование. Но… ЖИВЕТ!

     Мне приходилось бывать в тех местах. Минуло восемьдесят лет со времен «Особой экспедиции». Уже не одно, множество деревьев росло на террасах и водоразделах Деркула. Дубы и ясени с пышными кронами окружали ровные квадраты полей. Высокие колосья щекотали животы лошадей. Подчиненные воле объездчиков животные  не смели передвигаться ни галопом, ни рысью среди вызревающих хлебов, а лишь осторожно ступали шагом, выискивая свободные пространства между  растениями.

      На фоне непривычного для здешних мест буйства зелени выделялась лесная полоса, заложенная Докучаевым. Под ней хранились самые богатые и мощные черноземы лесничества. Их перегнойный слой вдвое превышал мощность других почв округи. И это удалось там, где раньше находился совершенно голый кряж бурьянной степи, отданный на волю ветрам, зною и засухе.

     Иллюзия чуда неожиданно рассеивалась открытым пространством не защищенных земель с редким и низкорослым ячменем. Оазис заповедного участка занимал всего пятьсот пятьдесят гектаров. С середины прошлого века он не прирос ни пядью земли, ни единым деревом. Сегодня сведений о нем не найти даже во всезнающей «Википедии»…

      Описания знойных буранов похожи одно на другое. И в Деркуле и в Каменной степи они наваливали горы черной земли, опустошали поля. Лишь на маленьком «островке» Велико-Анадоля картина выглядела иначе. Ни в 1885, ни 1891, ни даже в засуху 1946 года, превзошедшей жестокостью прежние удары стихии, местные черноземы не оставляли людей своей милостью.

     Здесь-то, неподалеку от Азовского моря, «Особая экспедиция» и нашла свой третий участок. Выращивать лес в этих краях начал Виктор Егорович Графф, в середине позапрошлого столетия. Степняков в ту пору занимала иная проблема. Дефицит древесины. Без нее на юге, как без воды. Ни дом построить и обогреть, новомодные железные дороги нуждались в деревянных шпалах, паровозы в дровах, флот в мачтах и прочей оснастке, угольные шахты Донбасса в опорах и  настилах. 

    Деревья в Велико-Анадоле, понятно, не могли обеспечить все нужды. Идея привлекла внимание, но не получила развития. Строевой лес не вырастал до нужных кондиций, печи и топки пожирали поленья быстрее, чем удавалось возобновить их запасы. Но дубы, клены, ясени, ели и сосны  проявили иные способности. Они побороли засуху, спасли черноземы, подарили высочайшие для тех времен (двадцать центнеров зерна с гектара) урожаи… Урожаи, когда в открытых степях все ждали  «конца света». Тонны хлеба, когда в соседних волостях бури превращали день в ночь. Повторяю, БОГАТЫЕ УРОЖАИ (!), когда большинство железных дорог юга парализовано, и поезда с продовольствием не способны пробиться сквозь черные заносы к голодающим.  

      Странно, в девятнадцатом веке, об этом не желали знать. Проявляли какое-то удивительное равнодушие, выделяя мизерные средства для  спасения степей. Затем, в 1948-1953 годах, бросили все силы и средства на выполнение умопомрачительного «Сталинского плана преобразования природы», желая покрыть лесными полосами все засушливые районы Советской империи. Но гигантские лесные системы (120 миллионов гектаров, территория, равная почти все Западной Европе) предназначались для изменения климата, а не для сохранения почв. Как видите, цели совершенно разные.

     В миниатюрном хозяйстве учитывается каждая особенность. Здесь балка и овражек, там возвышенность и пруд. Но увеличьте свой «огород» до масштабов страны и увидите: невозможно считаться с каждой «мелочью». То, что работало, спасало, сохраняло и умножало урожаи на малом пространстве, на территории, измеряемой тысячами километров, само требует забот и нечеловеческих усилий. Леса не могут расти где угодно и добывать воду с глубины в десятки метров. А в степи вода нужна всем. Ее не хватает. И, сколько не преграждай путь ветрам и атмосферным фронтам, из них не выжмешь необходимой влаги.