Павел Остапенко - История тайной войны в Средние века. Византия и Западная Европа Страница 42

Нужно было как-то выходить из затруднительного положения и находить способы продолжения грабительской войны на Востоке. «Воинам Христовым» уже было не до щепетильности в религиозных вопросах. Так что, когда французское войско в конце сентября 1147 года подошло к Константинополю, в нем раздались голоса о необходимости взять силой столицу Византийской империи (неважно, что она христианская) и таким образом покончить с этим препятствием на пути к достижению конечной цели похода.

В окружении французского короля, сообщает летописец Одон Дейльский, высказывалась мысль о том, что нужно снестись с Рожером II, который уже вел войну против Византии, и, объединившись с королем Сицилии, сообща завоевать Константинополь. Особенно настойчиво такой план действий предлагал епископ Готфрид Лангрский. Он прямо обращал внимание рыцарей на то, что укрепления Константинополя находятся в ветхом состоянии, а сил для защиты города у византийцев немного, так что долгой осады город не выдержит и скоро окажется в руках крестоносцев.

Благочестивого епископа нисколько не останавливало, что Византия — христианское государство. Человек «святых нравов», по отзыву хрониста, епископ Лангрский изощрялся в доказательствах того, что захват Константинополя не нанесет ущерба делу Креста. Завоевание Константинополя, — по словам епископа, — только по видимости будет противоречить христианству, но на деле, раз византийский император неоднократно поддерживал мусульман и воевал с сирийскими крестоносцами, захват Константинополя дело чуть ли не богоугодное. Такова была нехитрая логика этого «весьма мудрого», как утверждает Одон Дейльский, человека.

Истоки этой «мудрости» найти несложно. Еще первые пропагандисты крестовых походов — Григорий VII и Урбан II — думали о том, чтобы при помощи «священной войны» создать подходящую обстановку для подчинения византийской церкви папству. И предложение захватить Константинополь, впервые внесенное видным сановником католической церкви в таком неприкрытом виде, было лишь одним из наиболее циничных проявлений старых антивизантийских замыслов папского престола.

В 1147 году эти планы не удалось претворить в жизнь. Французские бароны отвергли советы папского клеврета, хотя многие одобрительно отнеслись к предложению Готфрида Лангрского.

Наиболее ярко моральный облик «воинства Христова» во Втором крестовом походе проявился во время осады Дамаска в 1148 году. Этот город осадила армия французских крестоносцев во главе с королем Людовиком VII, ополчение германских феодалов во главе с императором Конрадом III и армия Иерусалимского королевства.

Дамаск защищали высокие стены с восточной и южной стороны; с запада и севера располагались густые и обширные сады, со всех сторон огороженные изгородями, земляными стенами и маленькими башнями, где можно было разместить стрелков. Когда началась осада, горожане отрыли еще и окопы.

Вообще, сады представляли собой густой лес, перерезанный узкими тропинками, где два человека с трудом могли бы пройти рядом. Крестоносцы, готовясь начать осаду, на военном совете определили прежде всего овладеть садами. Король Иерусалима Балдуин III шел первым во главе своей армии и рыцарей ордена тамплиеров; за восточными христианами выступили французские крестоносцы, предводительствуемые Людовиком VII. Император Германии, во главе своих войск, оставался в резерве и должен был защитить тылы.

Воины короля Балдуина III тщетно старались несколько раз прорвать ряды защитников садов; повсюду они встречали яростный отпор. Тогда германский император с небольшим количеством людей вышел вперед. Под неистовым напором его отряда враги устоять не смогли. Но один мусульманин, гигантского роста, вооруженный с ног до головы, преградил путь императору. Конрад принял бой. Обе армии прекратили сражение, наблюдая за поединком. Конраду удалось сбросить противника с коня, а потом одним ударом разрубить его тело на две части. Победа Конрада удвоила силы христиан и посеяла ужас среди защитников Дамаска, которые укрылись в городе и оставили сады во власти крестоносцев.

Восточные писатели рассказывают, до какой степени несчастные жители города боялись победы христиан. Умоляя Аллаха о пощаде, они теперь спали на пепле, посреди главной мечети был выставлен Коран; женщины и дети собирались около священной книги, взывая к Магомету о помощи против их врагов. Осажденные уже думали покинуть город; они загородили улицы со стороны садов толстыми бревнами, цепями и кучами камней, чтобы замедлить продвижение осаждавших и дать себе время бежать через северные и южные ворота.

Христиане были так убеждены в том, что вот-вот захватят город, что их предводителей теперь занимал только один вопрос: под чью власть будет отдан Дамаск. Теодорих Эльзасский, граф Фландрии, приходивший два раза в Палестину еще до этого похода и оставивший своему семейству все свои владения в Европе, настоятельнее других просил для себя Дамасское княжество, в конце концов он одержал верх над остальными соискателями и соперниками. В результате в стане крестоносцев возникли разногласия. Одни впали в безразличие, другие вообще старались тайно помешать успеху предприятия, которое теперь не давало им никакой выгоды.

Когда в Дамаске узнали о разброде среди крестоносного воинства, осажденные начали тайные переговоры. Их угрозы, обещания и особенно подарки свели на нет последние остатки рвения и энтузиазма у христиан. Особенно они давили на баронов Иерусалимского королевства, убеждая их не доверять пришельцам с Запада, которые, по их словам, хотят овладеть христианскими городами в Азии. Предводители мусульман угрожали передать Дамаск в руки султана Мосула или новому властителю Востока, Нуреддину. Семена измены пали на благодатную почву. Бароны Иерусалимского королевства предложили такой план действий, который уничтожил все надежды не только на овладение Дамаском, но и возлагавшиеся на весь крестовый поход.

На военном совете иерусалимские сеньоры посоветовали переменить место нападения. «Соседство садов и реки, — говорили они, — препятствует выгодному размещению армии». Они настаивали, что на этой позиции христиан легко захватить врасплох и окружить, поэтому необходимо изменить направление действий и атаковать с южной и восточной стороны.

Большинство предводителей западных крестоносцев имело больше отваги, чем благоразумия, и поэтому, не догадываясь о тайных планах иерусалимских баронов, ради поддержки которых и была начата эта война, они согласились с этим планом. Переменив направление атаки, христианская армия оказалась перед неприступными стенами, к тому же местность, которую она теперь занимала, была безводной и бесплодной.

Едва крестоносцы расположились лагерем на новом месте, как Дамаск принял в свои стены подкрепление из 20 тысяч курдов и турок, решившихся защищать его. «Осажденные, храбрость которых возвысилась от присутствия этих союзников, облеклись, — говорит арабский историк, — щитом победы и сделали несколько вылазок, при которых одержали верх над христианами. Крестоносцы несколько раз подступали к городу и были постоянно отражаемы. Стоя на бесплодной почве, они испытывали недостаток во всем… Христианская армия готова была сделаться добычей всех ужасов голода. Между осаждающими вспыхнул раздор; в лагере крестоносцев только и говорили о вероломстве и измене; христиане Сирии и христиане европейские не соединяли более своих сил при нападении на город. Вскоре узнали, что султаны Алеппо и Мосула появились с многочисленной армией; тогда совсем отчаялись овладеть Дамаском, и осада была снята».

Большая часть арабских писателей и латинских хронистов подробно описывают осаду Дамаска, и хотя они приводят противоречивые сведения, тем не менее все сходятся во мнении, что отступление христиан было результатом измены. Анонимный автор «Деяний Людовика VII», сам очевидец, уверяет, что вожди Дамаска вели тайные переговоры с баронами Сирии, обещая им великие сокровища, если только они согласятся убедить короля Франции оставить место, занимаемое армией. «Эти бароны, имен которых история не желала произносить, — говорит автор, — чтобы спасти их потомство от стыда подобных воспоминаний, советовали Людовику перейти на другую сторону Дамаска. О горе! Их совет был принят». По свидетельству одного восточного историка, король Иерусалимский принял от жителей Дамаска значительные суммы, но был обманут осажденными, которые доставили ему свинцовую монету, «покрытую листовым золотом».

Но горькие уроки Второго крестового похода, похоже, не пошли впрок. Во время Третьего крестового похода (1189— 1192), когда отряды Фридриха Барбароссы, накануне похода договорившегося было с византийскими послами в Нюрнберге о свободном продвижении германцев через владения Византии, открыли по сути дела военные действия против нее; сам германский император стал помышлять об осаде Константинополя. В ноябре 1189 года Фридрих Барбаросса писал своему сыну: «Направь послов в Геную, Венецию, Анкону, Пизу и другие места с просьбой о помощи, — пусть они в марте встретятся вместе с нами у Константинополя, и мы атакуем этот город с суши и с моря». В свою очередь византийский император Исаак II Ангел подписал союзный договор с главным врагом участников Третьего крестового похода — султаном Саладином. Барбароссе в результате ничего не оставалось, как завязать отношения с Иконийским султанатом. Фридрих Барбаросса заручился обещанием султана Килидж-Арслана, враждовавшего тогда с Саладином, что немецкие рыцари смогут без особых затруднений пересечь Малую Азию. Так в 1189 году оба христианских императора оказались в союзе с мусульманскими султанами.