Афганистан. Подлинная история страны-легенды - Мария Вячеславовна Кича Страница 43

Если калантар не информировал котвала о требуемом количестве мошенников, воров, убийц и иных преступников, это не означало, что его район соблюдает закон; это означало, что калантар плохо справляется со своими обязанностями – и его жалованье урезали. В случае ограбления, если виновного не удавалось найти, калантар сам выплачивал компенсацию жертве. Впрочем, котвалам тоже приходилось несладко. Например, котвалу грозило наказание, если он не замечал, что кто-то уклоняется от уплаты налогов. В лучшем случае котвал был вынужден погасить образовавшуюся задолженность из собственного кармана, в худшем – отправлялся в тюрьму или на эшафот.

Впрочем, эшафот представлял собой изящную аллюзию на афганскую систему наказаний. Болтунам, клеветникам и вольнодумцам, дурно отзывавшимся о монархе, вырывали языки и зашивали рты. Разбойников запирали в железных клетках, которые подвешивали на столбах, вкопанных вдоль дорог, – и оставляли умирать от голода. Заговорщиков привязывали к жерлам пушек и расстреливали в упор. Этот способ расправы под названием «дьявольский ветер» впервые применили британцы в Индии во время Восстания сипаев (1857–1858). Порох либо картечь разрывали тело преступника на куски, и смерть наступала мгновенно – но сам образ такой экзекуции вызывал у афганцев глубокий ужас. Страшнейшей карой считался «черный колодец» («сиа ча»): правонарушителя бросали в зловонную яму, куда предварительно помещали вшей, блох и крыс, – и он умирал там медленно, страдая от укусов и валяясь в собственных испражнениях. Вообще афганцев не впечатляли заурядные способы экзекуции вроде расстрела, повешения и отсечения головы – две англо-афганские войны это подтвердили; только воистину чудовищные наказания возымели должный эффект. Абдур-Рахман однажды похвастался британским дипломатам, что в его стране совершается меньше преступлений, чем в Англии, – и, вероятно, не солгал.

Воюя со старейшинами, эмир параллельно сражался с муллами и прочими священнослужителями, чья сила и власть были обусловлены народными привычками и традициями. У исламского духовенства нет жесткой иерархии, поэтому Абдур-Рахман не мог подчинить себе мулл, убив их вожака. Тогда правитель атаковал врагов гораздо более хитрым и изощренным образом. Он включил мулл в платежную ведомость, тем самым усыпив их бдительность.

Теперь любой самопровозглашенный мулла (а других в Афганистане попросту не было) получал государственное жалованье, если убеждал котвала в своей преданности монарху. Многим это удавалось, и муллы охотно брали деньги – ведь у них не было причин выступать против эмира. Государь не насаждал западные ценности, не потворствовал разврату и не отклонялся от шариата – наоборот, он ратовал за ислам и являлся истинным «защитником веры» – грозным и категоричным. Тем не менее Абдур-Рахман придерживался невысокого мнения о муллах и не стеснялся называть их «невежественными». В один прекрасный день «железный эмир» заявил, что муллы должны доказать свои знания. Придворные муфтии под чутким руководством Абдур-Рахмана составили вопросы для квалификационного экзамена – и сотни чиновников колесили по стране, проверяя компетенцию местных духовных лидеров. Около 90 % мулл провалились. В ходе инспекции вскрылись ужасные вещи – например, предполагалось, что муллы умеют читать и писать, но книг (даже экземпляров Корана) в Афганистане было мало, и тысячи мулл со временем позабыли грамоту, если вообще когда-либо ее знали.

Продемонстрировав дремучесть мулл, эмир постановил, что их надо лицензировать. Нелицензированный мулла не мог получать зарплату, а любой, кто исполнял функции муллы без лицензии, подлежал наказанию. Однако из сострадания к своему темному народу великодушный государь учредил систему медресе, где студенты приобретали знания, необходимые для успешной сдачи экзамена. Разумеется, во всех учебных заведениях преподавали благонадежные знатоки ислама, верой и правдой служившие монарху. Столичные медресе находились под неусыпным надзором эмира и высокопоставленных чиновников – поэтому выпускники получали лицензию на основании диплома. В дальнейшем такие муллы транслировали волю Абдур-Рахмана на местах; они же восхваляли заботливого повелителя, давшего им «путевку в жизнь».

Разобравшись с муллами, Абдур-Рахман взялся за казиев и муфтиев. Эмир назначил одного казия верховным судьей, ввел его в правительство и наделил полномочиями по изменению и отмене решений других судей. Также была создана единая судебная система, где решения выносились в соответствии с шариатом – причем в том виде, в каком его понимал сам Абдур-Рахман. В конце концов государь созвал комиссию для выбора официального мазхаба (исламской правовой школы). У суннитов четыре мазхаба (маликитский, шафиитский, ханбалитский и ханафитский) – и комиссия выбрала последний; сегодня большинство афганцев (да и вообще мусульман в мире) являются суннитами и ханафитами. Некоторые муллы, казии и муфтии отчаянно сопротивлялись государственному контролю. Все они были изгнаны из страны, брошены в темницу, замучены в тюремных застенках или убиты. Несмотря на это, Абдур-Рахман продолжал гордо именовал себя «защитником веры» и «самым правоверным мусульманином».

Власть «железного эмира» зиждилась на ордах госслужащих: казиев и мулл, солдат и шпионов, калантаров и котвалов, губернаторов и должностных лиц вилаятов и округов, не говоря уже о мирзах в Кабуле. Для содержания десятков тысяч чиновников всех мастей и рангов Абдур-Рахман нуждался в гораздо большем количестве доходов, чем любой предыдущий правитель сумел выжать из Афганистана. Он обложил налогами абсолютно все: с афганцев взимались пошлины за землю и животных; за посев и сбор урожая; за коммерческую прибыль и плодовые деревья; за торговлю и поездки. В любой сделке продавцы и покупатели должны были что-то отдать государству. Молодожены платили налог на брак, живые – налог на погребение умершего родственника. Абдур-Рахман собирал в четыре раза больше налогов, чем Шир-Али. Ненасытная потребность монарха в деньгах обусловила его зависимость от огромного бюрократического аппарата – ведь чиновники следили за тем, чтобы никто не уклонялся от выплат. Однако эмир не боялся, что котвалы вступят в сговор с местными жителями, дабы обмануть его, – ведь шпионская сеть имела несколько уровней, все агенты контролировали друг друга, и каждому из них всегда было что сообщить.

Шпионы составляли особое подразделение министерства внутренних дел. Его руководитель Мир Султан специализировался на ночных арестах. Любой стук в дверь после наступления темноты заставлял афганцев дрожать. Никто не знал, кого арестуют следующим, кого уже арестовали, почему это случилось и что происходит с задержанными. Люди просто исчезали. Мир Султан сеял такой ужас, что влиятельные вельможи, включая наследника престола, попросили эмира прекратить это безумие. Абдур-Рахман согласился. Министр внутренних дел проделал колоссальную работу – но теперь он был весьма ценен как козел отпущения. Следуя проверенной схеме, государь вызвал «архитектора террора» в суд, где сказал следующее: «Он [Мир Султан] убил 60 тыс. человек, и я говорю всем, кто здесь присутствует, что приговорил максимум 15–20 из них. Остальных он убил по собственному усмотрению и по личным причинам. Скажите, братья, что мне делать с этим человеком?» Судьи дали правильный ответ, Мир