В. Сиповский - Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII Страница 46

Прежде всего надо было позаботиться о расстроенном государственном хозяйстве, установить правильный сбор податей и разных пошлин. Собирать их было крайне трудно: многие города и села, как сказано уже, представляли груды развалин; уцелевшие жители разбежались; посадские люди, чтобы избавиться от платежа податей, кидали свои дворы и жили у своих родичей или друзей. Тяглые люди, крестьяне, закладывались за бояр, то есть шли к ним в холопы, записывались за монастырями и таким образом уходили от тяжелых налогов и повинностей. Со всех сторон по-прежнему шли в Москву жалобы на разорение, нищету, просьбы о помощи, о всяких льготах. То и дело приходили неутешительные вести, что с той и другой волости взять нечего, земля пуста стоит, крестьяне «разбрелись розно», то есть разошлись в разные стороны. Надо было их сыскивать и водворять на прежних местах. Шли также отовсюду жалобы на обиды и насилия воевод и приказных людей.

Первой заботой государя-патриарха было достоверно узнать настоящее положение Русской земли. Для этого решили сделать общую перепись государству, чтобы по имуществу и заработку распределить и платежи даней и пошлин. Уже раньше пробовали сделать перепись, но, на беду, по словам грамоты, «дозорщики дозирали и писали за иными по дружбе легко, а за другими по недружбе тяжело, и оттого Московского государства всяким людям была скорбь конечная». Решено было послать новых «дозорщиков» и «писцов» со строгим наказом, чтоб они «описали и дозрили все вправду, без посулов», «остановили переходы крестьян от одного владельца к другому, сыскивали бы про всякие обиды и разорения; чтобы всякие нужды, притеснения и всякие недостатки были ведомы и государь бы с патриархом начали промышлять, чтобы во всем поправить, как лучше». Эта мера, конечно, была очень разумна, но, на беду, трудно было найти таких «дозорщиков» и «писцов», которые делали бы дело по совести. Несмотря на то что они крест целовали поступать по правде, делать опись государства так, чтобы сильные и богатые не сбавляли с себя государственных тягостей, а на мелких и убогих людей не накладывали лишних, к несчастью, нашлось между «писцами» и «дозорщиками» много таких, которые с богатых брали взятки и писали не по правде. Хотя правительство приняло меры, чтобы исправить это зло, но все-таки жалобы на неправильность раскладки податей и повинностей долго и после того не прекращались.

Обратило внимание правительство также на притеснения и неправды воевод и приказных людей. Царская грамота строго запрещает им брать посулы и поминки с посадских и крестьян, не дозволяет им гонять людей на свои работы. За нарушение этого наказа назначена двойная пеня против несправедливо взятого. Иным городам и уездам дано старое право самим выбирать себе старост, которые заменяли воевод; но и свои выборные власти действовали иногда так сурово и несправедливо, как и наезжие из Москвы приказные люди. Нравственный упадок сказывался сильно во всех делах; трудно было найти честных и бескорыстных людей.

Велено было также во всех городах выбирать губных старост (судей), которые должны были ведать «губные дела» (воровство, разбои и убийства). Избирать их указано из дворян добрых, по спискам лучших людей, которые были бы «душою прямы, имением пожиточны и грамоте умели бы». Раньше в случае важных уголовных (губных) дел посылались из Москвы сыщики, но они часто творили много насилий народу.

Пополнение казны особенно заботило патриарха и царя: постановили, чтобы служилые люди и все жившие в посадах несли тягло (то есть подвергались бы всем повинностям) наравне с посадскими людьми. Установлены были таможенные и кабацкие головы для сбора доходов с таможенных и питейных заведений; на помощь им выбирались из местных жителей целовальники (то есть присягавшие, целовавшие крест в том, что будут действовать честно, соблюдать выгоды казны). Разные налоги и пошлины были увеличены; купцы и промышленники должны были сверх таможенных пошлин платить казне в городах полавочное (за лавку и склад товаров), на дорогах и перевозах — мыто (пошлины). Даже многие самые обычные занятия обложены были пошлинами, например водопой скотины, мытье белья на реке и прочее. Из местных жителей выбирались целовальники; им давался ящик за казенной печатью, куда и собирались деньги.

Все эти поборы, конечно, тяготили бедный люд, но иначе государству трудно было оправиться и приготовиться к встрече новых бед и опасностей. Богатая Сибирь в эту тяжелую пору часто выручала правительство из затруднений: оттуда шел богатейший пушной товар, который главным образом проходил через руки правительства, торговавшего мехами. Драгоценные собольи меха давали царю возможность, несмотря на все безденежье, делать щедрые подарки иноземным послам и государям: подарки в десять, двадцать сороков соболей стоили не одну тысячу рублей.

Сибирь понемногу заселялась вольными, гулящими людьми — им отводили земли, давали деньги на подмогу и льготы на несколько лет.

Приволжский край был тоже важен для казны: по Волге шла торговля с Востоком, особенно с Персией. Этот путь сулил в будущем большие выгоды — вот почему московское правительство так ревниво оберегало его от западных торговцев. Шелк, дорогие ткани, ковры и другие ценные товары шли из Персии в Москву по этому пути; город Астрахань благодаря этой торговле год от году рос и богател. Кроме персов, здесь торговали бухарцы, но турок сюда не пускали. Торговля велась тут большей частью меновая. На беду, Поволжье при Михаиле Федоровиче было еще мало заселено, и путь по реке был опасен: в ущельях гор, в лесах по правому берегу гнездились воровские ватаги казаков, нападавшие на плывущие суда при всяком удобном случае. Купцам приходилось возить свои товары большими караванами, целыми вереницами судов, под прикрытием вооруженных отрядов. На всем нижнем течении Волги до Астрахани было только три города: Самара, Саратов и Царицын, да и те были скорее сторожевыми острожками (небольшими крепостями), чем городами; населяли их по большей части стрельцы. Оседлых земледельцев в этом краю не было; по временам только кое-где по берегам селились рыбаки, которых привлекало сюда изобилие рыбы.

Чтобы собраться с силами, московское правительство старалось ладить со всеми соседями. Прежде всего Филарет, чтобы избавить южную украину от нового разорения, задабривает «поминками» крымского хана, который снова грозил набегом. Русским послам велено было говорить с крымцами «гладко и пословно, а не торопко, и где надобно жестко молвить, то покрыть глад остью, чтобы в раздор не войти». С ногаями тоже удалось уладить дело, даже прибрать их к рукам: русских пленников от ногайцев вывели тысяч с пятнадцать. Со Швецией сначала шли долгие споры о новых границах, но дело кончилось благополучно. Густав Адольф, занятый делами на Западе, искренне желал мира с Москвой и союза против Польши. Это было очень по сердцу царю и патриарху, и они выказывали полную дружбу Швеции, даже позволили шведам закупать в России беспошлинно хлеб, крупу, селитру и другие запасы для войны, которую вел король в Германии. Со всеми соседями Москва старалась ладить, дружелюбно сносилась также с Турцией и Персией.

К одному только соседу не угасала непримиримая вражда — это к Польше.

Сношения с Западом в это время еще более усилились. Снова явился в Москву Дж. Мерик — с той же просьбой: о свободном пути по Волге для беспошлинной торговли с Персией. Принят он был очень радушно, но просьбу его вторично передали на усмотрение русских торговых людей, и дело опять не сладилось.

Долг Англии в 20 тысяч отдали; дружеские отношения с ней остались прежние. Отделались от англичан — явились французы, затем голландцы, датчане, все с той же просьбой. Туги, неподатливы были русские в эту пору, но все же иноземцам удавалось добиваться кое-каких торговых выгод; свободного же пути в Персию никому не было дано.

Обмен посольствами и довольно частые сношения с Западом все более и более давали русским почувствовать свою отсталость, особенно в разных фабричных производствах и мастерстве. Сближение русских с Западом усиливалось.

Филарет думал было породниться с кем-либо из западных государей, хотел женить сына на польской королевне, но дело не сладилось; не удалось также сватовство и к датской принцессе.

Еще раньше, в 1616 году, когда царю наступил двадцатый год, решено было женить его. По обычаю, собрано было в Москву множество девиц — дочерей дворян и детей боярских. Выбор царя пал на Марию Хлопову, дочь дворянина. Она была уже взята «наверх» (то есть во дворец, в царский терем), уже ей стали оказывать царские почести, поминать имя ее в церквах; отец и дядя ее были призваны во дворец, но дело кончилось для них всех печально. Они не сумели угодить сильным Салтыковым, а те воспользовались незначительной болезнью царской невесты, пустили молву, что она больна неизлечимо, и успели сильно вооружить против нее мать царя. Собран был боярский собор, чтобы обсудить дело. Напрасно Хлопов здесь бил челом, просил «не отсылать царской невесты сверху», заверял, что болезнь ее пустая, произошла от «сладких ядей» (лакомств) и уже проходит. Бояре в угоду Марфе и Салтыковым приговорили, что Хлопова «к царской радости не прочна» и потому свадьбы не должно быть.