Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930) - Шэрон Ковальски Страница 48

по любой другой уголовной статье. Согласно статистике, собранной криминологом А. Н. Учеватовым, преступления, связанные с самогоном, в 1921 году составляли 4,5% от общего числа, а к 1923 году — уже 25,2% [Учеватов 1925: 21][248]. Более того, 55,7% всех преступлений, расследованных милицией в 1923 году, были преступлениями против порядка управления, 65% из них были связаны с производством и продажей самогона [Халфин 1924: 24][249]. Только с апреля по июнь 1924 года милиция РСФСР рассмотрела 69 328 дел самогонщиков — это составляло 47% всех преступлений, зарегистрированных за этот период [Семенов 1925: 38]. Это означало, что на борьбу с самогоном были брошены значительные ресурсы. Согласно официальной статистике за 1924 год, приговоры за преступления, связанные с самогоном, составляли 40,4% всех экономических преступлений и 29,3% общего числа приговоров, вынесенных в СССР [Статистика осужденных 1927: 88-95][250]. Разумеется, как отмечает Тарновский, такой рост совсем не обязательно был связан с ростом числа лиц, которые гнали самогон и торговали им, скорее с масштабными усилиями советских правоохранительных органов, направленными на борьбу с этим преступлением [Тарновский 1923: 114][251].

Масштабный успех кампании, о чем свидетельствовало большое число вынесенных приговоров, привел в начале 1924 года к пересмотру подходов к ней и к внесению новых изменений в статью 140 — возможно, это стало откликом на неспособность системы справиться с таким количеством правонарушителей. Изменения давали право выносить более мягкие приговоры (принудительные работы на короткий срок) в тех случаях, когда причиной совершения преступления были тяжелые материальные условия [Аронович 1924: 191]. Кроме того, в конце 1925 года государство вернуло себе монополию на производство и продажу алкоголя. Выбросив на прилавки дешевую водку в больших количествах, правительство нанесло тяжелый удар по самогоноварению, фактически искоренив в городах этот рынок. Этот успех повлек за собой очередной пересмотр законов, направленных против самогоноварения, внесение новых изменений в Уголовный кодекс в начале 1927 года: преступления, связанные с самогоном, более не предполагали уголовного преследования, на чем кампания против самогонщиков и завершилась [Литвак 1992: 77][252].

Как оценивали криминологи самогонщиков, которые буквально наводнили тюрьмы по ходу этой кампании? Вопреки собственному утверждению, что в сельской местности чаще происходят тяжкие преступления, криминологи классифицировали связанные с самогоном преступления как «сельские», то есть те, которые не предполагают никаких насильственных действий, однако происходят по большей части на селе[253]. То, что производство самогона практически не требовало никаких особых навыков, дополнительно укрепляло его связь с типично «сельской» преступностью. Это подтверждала и официальная статистика согласно которой в 1924 году 79,9% всех дел против самогонщиков были связаны с сельской местностью [Статистика осужденных 1927: 90-91].

Более того, большое число осужденных крестьян-самогонщиков повлияло и на общую картину преступности, придав ей явственно сельский характер [Характер 1930: 54]. С. Крылов, рассуждая в 1925 году об успехах кампании против самогонщиков, отмечал, что по большей части этим промыслом занимаются крестьяне и кулаки, которые переносят свои действия из городов в деревни — там проще промышлять втайне [Крылов 1925: 61-62]. Рассмотрев небольшую выборку дел сельских самогонщиков, некий В. Мокеев пришел к выводу, что крестьянство по-прежнему не изжило устаревшего мировоззрения, согласно которому на праздниках предполагается распитие спиртных напитков. Бедные крестьяне, рассуждал он, варят самогон, потому что им нужно сыграть свадьбу или отметить иное торжество, а при этом купить водку им не по средствам. Только культурно-просветительская работа на селе и экономическое стимулирование деревни способны искоренить это мировоззрение, пока же в рамках «невежества, некультурности и общей отсталости нашего крестьянства показательны правонарушения, направленные против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности» [Мокеев 1925: 419-420].

Кроме того, криминологи выяснили, что в самогоноварении задействовано изрядное число женщин, что послужило дополнительным подтверждением «сельского» характера этого преступления. Как писал Учеватов, число женщин, участвовавших в самогоноварении и торговле спиртным, значительно увеличилось всего за несколько лет [Учеватов 1927: 120]. Например, в 1922 году 41,5% всех женщин-преступниц совершали преступления, связанные с самогоном, 26,6% женщин-рецидивисток возвращались в тюрьму именно за это преступление — мужчин, для сравнения, среди них было только 18,3% [Ходаков 1923: 89]; [Куфаев 1924: 106][254]. В 1923 году из всех преступников за самогоноварение было осуждено только 6,3%, при этом около 60% всех женщин-заключенных были осуждены по статье 140, мужчин же — лишь чуть больше 23% [Учеватов 1924: 55; Укше 1924: 41; Родин 1924: 130][255]. В разгар антисамогонной кампания в 1924 году около 40% всех женщин, осужденных за преступную деятельность, сидели за преступления, связанные с самогоном, — при том что среди мужчин таких было всего 15% [Ширвиндт 1927: 7][256]. Действительно, тюремная перепись 1926 года показала, что среди самогонщиков 48,3% составляют женщины — такого высокого процента не наблюдалось больше ни по одной статье — и 21,5% всех женщин-заключенных получили сроки именно за преступления, связанные с самогоном [Статистика осужденных 1930: 18; Утевский 1928: 40][257]. Высокая степень вовлеченности женщин в эту преступную деятельность способствовала тому, что незаконное производство и продажа спиртных напитков стали считаться типично «женскими» преступлениями.

Как отмечали криминологи, самогоноварение и торговля спиртным были для женщин относительно доступными способами сводить концы с концами. Статистические данные подтверждают, что «выделкой самогона заняты преимущественно женщины <…> в целях увеличения своих скудных доходов»[258]. В 1924–1925 годах 51% осужденных домохозяек получили срок именно за самогоноварение; в совокупности с преступлениями против собственности они составляли до 84% преступлений, совершенных домохозяйками [Тарновский 1926; 677][259]. Кроме того, как отмечает Учеватов, половина из всех безработных женщин, оказавшихся в тюрьме, совершили правонарушения, связанные с самогоном [Учеватов 1925: 50][260]. Более того, у большинства самогонщиц было на иждивении двое или более детей и среди них был высокий процент вдов. Столь большой пропорции вдов не наблюдалось больше ни в какой категории преступников — как отмечал криминолог Б. Н. Змиев, это стало результатом войны, в которой много мужчин погибло на фронте[261]. Кроме того, женщины чаще совершали преступления, связанные с самогоном, повторно. Согласно данным тюремной переписи 1926 года, среди рецидивистов 18,8% мужчин и 31,6% женщин были приговорены за самогоноварение. Более высокий процент рецидивизма среди женщин Утевский объяснял тем, что самогоноварение — это прежде всего женское преступление, не требующее специальных навыков [Утевский 1927а: 46-47][262]. Статистик Родин придерживался той же точки зрения, отмечая, что преступления, связанные с самогоном, характерны для женской преступности, большинство осужденных по этой статье женщин преступили закон впервые, а самогоноварением занялись, потому что это