Олег Смыслов - Асы против асов. В борьбе за господство Страница 49

«Если «пара» оправдает себя, а первые опыты убеждали в этом, у меня появятся веские основания утверждать, что она жизненна», — писал А. А. Новиков. Со временем воздушный бой велся уже на малых, средних и больших высотах, охватывая огромное пространство по горизонту. Радиус действия новых истребителей, возрастая, способствовал увеличению продолжительности ведения группового воздушного боя.

С возрастанием скорости и дальности полета, с увеличением маневренных качеств истребителей и его вооружения зарождался такой немаловажный способ боевых действий при прикрытии войск, как свободная «охота».

Герой Советского Союза А. Ф. Ковачевич привел мне очень интересные примеры об отсутствии опыта, о медленном его внедрении в тылу. Вот что он рассказывал: «У нас очень медленно внедрялся опыт боев в училищах, ЗАПах, а потом в УТАПах. Приходит полк, он абсолютно не знает ничего. Он не знает ни по тактике... Я помню, под Сталинградом вот такие полки приходили: два-три дня и их нет. Мы командующему говорили: «Ну давайте мы выведем. Мы уже здесь обстрелянные, слава богу. Давайте мы выведем». Вдруг звонок: «Давай, пришел полк, выведи!» День проводим с ними занятия по тактике ведения боя противником, свои приемы и т.д. На следующий день по эскадрильям я их вывожу. Завязываем бой, как положено. Смотришь, две-три недели полк стоит. «А почему ж вы там это не делали, в тылу?»

Я вам расскажу анекдотический случай. Вызывает меня командир полка Шестаков. Я заместитель командира 9-го гвардейского полка. «Вот полковник и три подполковника. Командир дивизии Козлов и три командира полка прибыли на стажировку с Дальнего Востока. Ввести в строй, ввести в бой!» «Есть!» И вот мы начинаем вводить их в строй. У нас был Як-7, двухместный. Я Козлову: «Ну пойдемте в зону». И он пилотирует. Я ему: «Делайте то-то и то-то!» Сижу и думаю: «Боже мой. Как же так. У нас уже давно от этого пилотажа отошли. У нас уже везде введен управляемый пилотаж». Тогда я ему по СПУ говорю: «Разрешите, я возьму». Начинаю и кручу ему такие боевые развороты, что в любом положении я могу вести огонь. Я бочку кручу. Он мне крутил ее семь минут, а я ему 18 секунд. То есть я в любой момент могу вести огонь. Сели. Он мне: «Мы так не пилотируем!» Я ему: «Будете так пилотировать, убьюг!» В общем по семь полетов провели. Потом повел я их на линию фронта. Завязался бой. Я кричу: «Поддержи!» Не поддержал! Приходим, Козлов говорит: «А чего мы крутимся, там же свои?» «Как это свои? Вы разве не видели «мессеров»?» В общем, семь боев, семь вылетов, и на седьмом только вылете он понял. И сказал: «Когда я приеду к себе, мне не поверят. Это что-то из области фантастики!»

В январе 1940 года был издан боевой устав истребительной и бомбардировочной авиации. Мы его начинаем изучать. А Смушкевич, начальник управления ВВС, пишет докладную, вверх, сколько самолетов таких-то, сколько на вооружении, сколько в училищах, и дальше написано, что изданы уставы истребительной и бомбардировочной авиации, в которых учтен опыт боевых действий на Халхин-Голе, в Испании и в Финляндии. Какой опыт?

Я был в Финляндии. Меня посадили на озеро Хурви-Ярви (смеется) и говорят: «Тут будешь сидеть». Сидел, сидел... «Ребята! Рыба должна быть в этом озере?» Копали, копали, до дна докопали, а оно замерзло. Там ни рыбы, ничего нет! Слава богу, было распоряжение самолеты сдать, а нам уйти оттуда и перегонять И-153. И мы гоняли в Громово и т.д.

Какой опыт? На чем же мы получили опыт? В Халхин-Голе мы задавили самураев только количеством. В Испании никакого опыта тоже нет. Потому что, будем так говорить, там развивалась авиация: истребительная, бомбардировочная. А я говорю о развитии истребительной авиации до войны. Ни одного воздушного группового боя нет!

Я участвовал в маневрах, где были сотни самолетов и что это за маневры, что это за бои были?! Через две минуты один за одним рассыпались по одному. А почему? Никто же не знал, что такое воздушный бой, групповой. Мы сказали об этом только во время войны (рисует). Вот идет ударная группа, над ней — прикрываемая группа, а над ней — резервная. И стоит задача: если ты вступаешь в бой, то я тебя обеспечиваю, но если ты идешь в бой, то я делаю маневр для того, чтоб тебя обеспечить. А резерв я ввожу, тогда, когда уже тяжело.

У нас никогда не было в 1942-м разделения, что идет группа, и идет она навстречу. Встретились, закрутились. Получилась карусель. Групповой воздушный бой тем характерен, что вот эти группы не рассыпаются. Они выполняли задачу. Одна атакует, выходит из атаки, и ее подкрепляет вторая группа. А эта уходит на прикрытие. И когда мы в 9-м гвардейском полку это дело внедрили, нам было очень непонятно. Как это так? Все идет по какому-то графику, плану. Эти атакуют, эти прикрывают, эти уходят, а резерв остается резервом. Аллелюхин получил двойную звезду. За что? Не знаете? — вдруг неожиданно задает мне вопрос Аркадий Федорович.

 — Обычно говорят, вот столько-то сбил, — отвечаю я.

 — Нет! Вот он вел эскадрилью, командовал, а сам не вступал в бой. А Толбухин это дело заметил. Комэск командует группой, а группа выполняет свою задачу. Он сказал: «Вторую Звезду!».

 — Об этом нигде не пишется, — неумышленно перебиваю я генерала.

 — Никто и не пишет. А я это знаю, потому что я заместителем командира полка был.

Мы не знали группового воздушного боя. В уставе было написано: группа прикрытия, ударная и т.д. Но что это такое и как, это не говорилось!»

Таким образом, можно утверждать, что подлинный опыт истребительной авиации стал накапливаться только с началом войны и горьких поражений. Этот опыт, появившийся все же благодаря отдельным лучшим советским летчикам, очень скоро стал видоизменять теорию на практике. Процесс был долгим и сложным, но в результате благодаря ему и множеству других факторов число советских асов стало увеличиваться многократно. Воевать в воздухе уверенно, а самое главное, наступательно и дерзко стало большинство. Новая авиационная техника только способствовала совершенствованию мастерства и расширению тактических возможностей.

5

В феврале 1995 г. на военно-исторической конференции в Кубинке президент ассоциации истребителей-асов Германии, бывший командующий ВВС бундесвера генерал-лейтенант Гюнтер Ралль, а в годы Второй мировой — командир 3-й группы 52-й эскадры, в своем выступлении подчеркнул: «Мы чувствовали поначалу, что вы слабее. Но с получением новых машин и с приобретением большого опыта на этих машинах мы поняли, что вы стали значительно сильнее и с вами надо быть внимательными и осторожными...»

Но прежде, даже имея хорошие машины и кое-какой опыт, сталинским соколам предстояло изучить «мессершмитт». Например, когда А. И. Покрышкин знакомился с трофеем, то его вооружение (две крыльевые пушки и два пулемета в носовой части) было ему уже знакомо. Больше всего его заинтересовала радиостанция: «Кнопка передатчика была вмонтирована в секторе газа. Как нам не хватает всего этого на истребителях! Наличие передних бронированных стекол в фонаре кабины могло спасти жизнь не одному советскому летчику».

Но это был сбитый «мессер». А спустя некоторое время Александру Ивановичу удалось полетать на точно таком же, но доставшемся невредимым. Вот что он написал по этому поводу: «За несколько дней в зоне я отрабатывал простой и сложный пилотаж и стал уверенно управлять «мессершмиттом». Надо отдать должное — самолет был хорош. Имел ряд положительных качеств по сравнению с нашими истребителями. В частности, на Me-109 стояла отличная радиостанция, переднее бронестекло было бронировано, колпак фонаря сбрасывался. Об этом мы пока только мечтали. Но были серьезные недостатки у Ме-109. Пикирующие качества хуже, чем у «мига». Об этом я знал еще на фронте, когда на разведке приходилось отрываться от преследующих «мессершмиттов». Он медленнее переходил из крутого пикирования на восходящие вертикальные маневры. Эти недостатки я зафиксировал, решил, что буду учитывать их, строя маневры в воздушном бою».

Герой Советского Союза И. А. Вишняков, также изучавший и летавший на «мессере», в своих мемуарах пишет: «Перевод винта с малого шага на большой и обратно, управление шасси, масляным и водяным радиаторами, а также оружием производились в отличие от наших самолетов с помощью электричества. «Мессершмитт» имел регулируемый стабилизатор, рычаг управления которым находился в кабине летчика, на левом борту. Фонарь кабины, имевший металлические переплеты, откидывался вправо; в прозрачности и удобстве пользования он уступал фонарям наших машин». Наконец Иван Алексеевич взлетел. Он вспоминает: «Я познавал чужую технику в сравнении со своей, и потому особенно чутко реагировал на необычайные проявления в ее работе. Например, еще на взлете ощутил неудобство ручного регулирования стабилизатора, заметил, что и фонарь кабины менее удобен, чем наш, для обзора воздушного пространства».