Владимир Мединский - Скелеты из шкафа русской истории Страница 5

В сущности, никакого «стрелецкого бунта» не было и в помине. Стрельцов Петр сильно не любил с тех пор, как они во время очередного возмущения убили на его глазах любимого дядьку Матвеева. И став неограниченным монархом, велел разослать стрельцов подальше от Москвы. Семьи с собой брать запретили, жалованье задерживали, временами и вовсе не выдавали.

Стрельцы двинулись на Москву — рассказать царю о своих бедах. А царь тем временем был в Голландии.

Стрельцов на подходе к Москве остановили, рассеяли буквально первыми же залпами пушек. Признаков бунта не нашли, а неподчинение приказу — совсем другой проступок. Тем не менее 56 стрельцов все же «для острастки» повесили, остальных разослали обратно, по гарнизонам.

Следствие вел князь Ромодановский, «И. о. Царя» в период отсутствия Петра. «Зело жесток, лицом страшен, пьян беспробудно» — это современники о нем. Кого-кого, а Ромодановского заподозрить в милосердии и либерализме было трудно.

Но Петру не хотелось, чтобы дело обернулось такой банальностью. Ему нужен был страшный заговор в армии, мятеж, бунт, попытка свержения конституционного строя, сношения с ненавистной Софьей, английской и японской разведками, троцкистско-зиновьевской оппозицией, попытки прорытия канала Лондон-Бомбей через Кремль… ой, что-то я увлекся… Это уже из следственной практики другой эпохи… В общем, едва Петр вернулся из Голландии, стрельцов с места службы потащили обратно в Москву.

Многое в дальнейшем объясняется личными особенностями характера Петра и его иррациональной ненавистью к стрельцам. Петр был исключительно пристрастен. Стрельцов пытали страшно, причем царь делал это собственноручно. Дело было настолько отвратительное, что Петр изо всех сил пытался скрывать от иноземцев и масштаб, и методы следствия.

Сотрудники датского посольства как-то проявили любопытство: проникли в Преображенское, чтобы подсмотреть, что же там делается, насколько правдивы почти невероятные слухи о пытках фактически невинных людей.

Казни стрельцов в 1698 г. Гравюра из «Дневника путешествия в Московию (1698 и 1699 гг.)» И. Г. Корба.

Гравюра на первый взгляд не производит устрашающего впечатления. Как будто какой-то орнамент. И только приглядевшись, понимаешь, что детали «орнамента» — бесконечные виселицы и плахи.

Датчане осмотрели несколько пустых изб, где нашли лужи крови на полу и в сенях и заляпанные кровью орудия пыток, когда «крики, раздирательнее прежних, и необыкновенно болезненные стоны возбудили в них желание взглянуть на ужасы, совершающиеся в четвертой избе. Но лишь вошли туда, в страхе поспешили вон», потому что застали Петра с приближенными, который стоял возле голого человека, вздернутого на дыбу.

«Царь обернулся к вошедшим, всем видом показывая свое недовольство, что его застали за таким занятием». Иноземцы выскочили прочь, но князь Нарышкин побежал за ними, спрашивая, кто они такие, откуда взялись и зачем пришли? Датчане молчали, и Лев Кириллович им объявил, что они должны немедленно идти в дом князя Ромодановского.

Чиновники посольства, осознавая свою неприкосновенность, «пренебрегли этим довольно наглым приказанием. Однако в погоню за ними пустился офицер, намереваясь обскакать и остановить их лошадь». Датчан было много, и они все-таки убежали.

Когда в пытошные избы на другой день пришел Патриарх просить пощады для стрельцов, Петр буквально вышвырнул его вон.

Как нетрудно понять, в личном участии царя и его ближайших подручных в пытках никакой практической государственной нужды не было. Не удивительно, что Петру хотелось это скрыть от европейцев, как скрывают постыдную страсть половые извращенцы. Петру попросту хотелось пытать ненавистных стрельцов.

Так же иррационально жестоко вел себя Петр и во время знаменитой стрелецкой казни. Не было никакой государственной необходимости в том, чтобы любоваться всем процессом — как везут, как отрывают от жен и детей, как волокут на плаху.

В те страшные дни убили 799 человек. Сохранилась легенда, что один из первых в истории Орловых, некто Степан Орел, откатил ногой уже отрубленную голову, чтобы пройти. Этот жест до такой степени понравился царю, что он тут же, на залитой кровью площади, велел Степану Орлу явиться в Преображенский приказ и стать одним из его гвардейцев.

Петр присутствовал на площади от начала до конца и приказал боярам лично участвовать в казнях. Не привычные к палаческим должностям бояре и не умели толком убить человека, и испытывали более чем понятные нравственные затруднения (которых было тем больше, чем больше было сомнений в виновности стрельцов).

В результате после того, как некоторые бояре убивали стрельцов, их потом уводили с площади под руки и укладывали в постель. Князь Долгорукий неловко ударил «своего» стрельца посередине спины и перерубил его почти пополам. Стрелец претерпел бы ужасные муки, но рядом оказался Меншиков, который быстро и ловко отрубил несчастному голову.

Нескольких полковых священников казнили только за то, что они молились за несчастных. Казнили их на специальной виселице в форме креста, а палачом был придворный шут, ряженный попом.

Жена мелкого чиновника, проходя мимо трупов стрельцов, повешенных на стенах Кремля, бросила: «Кто знает, виноваты ли вы?» — и перекрестилась. На несчастную донесли, ее и ее мужа пытали; вина их в чем бы то ни было не доказана, но обоих выслали из Москвы.

Петр хотел, чтобы стрельцы дали показания против Софьи, чтобы побег из голодной Астрахани выглядел попыткой государственного переворота. Конечно же, вскоре Ромодановский принес необходимые «доказательства»: мол, переписывались стрельцы с царевной Софьей! Тогда взялись за людей, близких к царице, в том числе и за двух ее сенных девушек. Тут Петр выступил прямо-таки как гуманист — велел не сечь кнутом одну из них, находившуюся на последней стадии беременности. Правда, повесили потом обеих, в том числе и беременную. За что? Совершенно непонятно… Связь Софьи со стрельцами не доказана, в «бунте» девицы никак не могли участвовать.

Что характерно, ни одно письмо от стрельцов к Софье и наоборот в руки следствия не попало. Классическая история: мол, Петр велел повесить трех самых злых стрельцов под окном у Софьи, чтобы она все время видела своих «сторонников». А к рукам стрельцов он велел привязать ее, Софьи, письма… Все это правда и именно так все изображено на картине Репина. Только вот одна деталь не соответствует истине: не было собственноручных писем. К рукам стрельцов прикрутили не письма Софьи, а листы бумаги с их показаниями насчет того, что были такие письма…

Так печально кончился стрелецкий «бунт на коленях».

Страшный удар по русской демократии

Петр I совершил непоправимое: разорвал нацию надвое, противопоставив дворянство народу.

Он же установил на Руси рабство, введя так называемую «подушную подать», ввел порку и продажу людей, увеличил налоги в шесть с половиной раз, а численность нации сократилась при нем на одну пятую.

Реформы Петра I вызывают очень разное отношение. Для одних они — прорыв в будущее. Для других — разрыв культурной традиции, отказ от духовной самостоятельности России.

Но ВСЕ историки сходятся в двух важных пунктах: 1) Петр I преобразовывал общество и систему управления под влиянием идеи «регулярного государства».

2) Петр I окончательно разделил русское общество на две неравные части: на дворянство и на народ.

Идею «регулярного государства» разрабатывали немецкие ученые, среди которых главным следует назвать Готфрида Лейбница. По словам последнего, «как в часах одно колесо приводит в движение другое, так и в великой государственной машине одна коллегия должна приводить в движение другую, и если все устроено с точною соразмерностью и гармонией, то стрелка жизни будет показывать стране счастливые часы».

Фактически Петр перенял не только идеи «регулярного государства», но и идею колониализма. А как еще назвать политическую систему, при которой возвращается общество времен Судебника 1497 года с его разделением всего на два класса да еще с новой идейной подоплекой? Служилые люди в России Петра I объявляются носителями идей европеизации «кондовой и дикой» России. Они по долгу службы личным примером должны загонять в Европу всех остальных. Обязаны брить бороды, носить европейскую одежду, знать немецкий, голландский и французский языки.

И служить с пятнадцатилетнего возраста до глубокой старости или до смерти. Потому они и служилые.

Тяглые люди — это все, кроме дворян и священников. Они потому и тяглые, что дикие и отсталые, им надо тянуть ярмо, а по ходу дела — просвещаться и цивилизовываться.