Владимир Мединский - Скелеты из шкафа русской истории Страница 6

И служить с пятнадцатилетнего возраста до глубокой старости или до смерти. Потому они и служилые.

Тяглые люди — это все, кроме дворян и священников. Они потому и тяглые, что дикие и отсталые, им надо тянуть ярмо, а по ходу дела — просвещаться и цивилизовываться.

Произошло колоссальное упрощение структуры общества и государственного управления. Страна оказалась отброшена почти на два столетия назад.

Цель Петра состояла в том, чтобы взять у Европы ее технические достижения, какие-то внешние формы и осуществить мечту о построении «регулярного государства».

За 36 лет его правления, с 1689 по 1725 год, было уничтожено многое, что развивалось весь долгий XVII век, — ростки рыночной экономики, начатки личной свободы человека, разработанный свод законов, проекты освобождения крепостного крестьянства.

Российская империя 1725 года станет страной, в которой несравненно меньше свободы, порядка, богатства, чем было в Московии до Петра.

Дума, существовавшая с X века, упразднена. Личная свобода уничтожена во всех слоях, в обоих оставшихся общественных классах. Горянин отмечает: «Петр отдал крепостных на произвол своих помещиков уже тем, что возложил на последних ответственность за поставку рекрутов и за сбор подушной подати. Еще важнее было то, что при Петре свободу действий утратили почти все. Дворяне под страхом наказания не имели права уклоняться от государственной службы, не могли перемещаться по стране по своему усмотрению».

В разоренной стране исчезнет пятая (по некоторым оценкам — даже четвертая) часть населения, множество людей побежит в Сибирь, на Дон, в Речь Посполиту — куда угодно, только подальше от правительства России, ее столицы, ее царя, в 1721 году ставшего императором.

Б. Франк «Лейбниц».

Большой любитель «идеального» государства, где все министерства-ведомства-службы «аки колесики в швейцарских часах» друг за друга цепляются и приводят в движение. В современных российских условиях мог бы претендовать на должность советника премьера по «административной реформе».

Громадность изменений налицо, нет более возможности спорить о принимаемых государственных решениях. Оспаривать можно только направление этих перемен и их ценность. Поражает масштаб бедствий и творимого почти открыто зла и разрушений. Не случайно же в народе, вовсе не в одной старообрядческой среде, Петра упорно называли Антихристом.

Размер ущерба особенно поражает, если принять изначально точку зрения противников Петра и считать направление «реформ» выбранным неправильно, а уничтожение наработанного за весь XVII век ничем не оправданным. Получается, что 36 лет страна шла в совершеннейшее никуда, постепенно разрушаясь, теряя сотни тысяч людей и расточая накопленные раньше богатства. Сегодня почему-то больше и больше исследователей соглашаются с такой оценкой, и нехорошее слово «антихрист» утрачивает эмоциональность, становясь чуть ли не диагнозом.

Европой мы так и не стали, но дух нации — растоптали, свободу — почти потеряли.

«Петровская армия вела себя в России, словно в завоеванной стране», — ставит свой диагноз современный писатель Александр Бушков.

Бушков, например, описывает следующие случаи. В Костроме полковник Татаринов выгнал за город всех членов городского магистрата, то есть высшего органа городской гражданской администрации. Коломенского бургомистра некий драгунский офицер в невеликих чинах велел своим солдатам высечь, что и было исполнено. Доходило и до смертоубийства.

Во время какого-то из бюрократических экспериментов в провинцию были посланы гвардейцы с предписанием: губернаторам непрестанно докучать, чтобы они готовили ведомости. В противном случае гвардейцы должны были губернаторов, вице-губернаторов и прочих подчиненных сковать за ноги и на шею намотать цепь, и по то время не освобождать, пока те не изготовят отчетность.

Такая вот армейская дисциплина.

В результате за пределами крупных городов, в стороне от больших дорог царила почти полная анархия, и были уезды, по которым вообще нельзя было проехать. Никак. Число разбойников в этих уездах, как горько шутили, превосходило число законопослушных подданных.

Иные разбойничьи шайки контролировали приличные куски территории Российской империи — целые волости. Эти шайки вели неплохое хозяйство, а некоторые атаманы вводили в бой сотни людей. Известны случаи, когда разбойники брали уездные города и освобождали своих захваченных солдатами товарищей (при этом часть солдат уходила с ними). В таких случаях утрачивается вообще представление, где тут разбойничьи шайки, а где — повстанческие армии…

Местных крестьян эти разбойники чаще всего не трогали, ограничиваясь поборами, но всех проезжих грабили неукоснительно, а дворян вообще не выпускали живыми.

Если назвать вещи своими именами, то получится — несколько десятилетий правительство Российской империи контролировало только часть своей территории, и даже те, которые вроде бы подчинялись Петербургу, делали это очень относительно.

28 января 1725 года закрыл глаза царь Петр I, которого еще при жизни одни подданные нарекли земным богом, а другие, как уже говорилось, — Антихристом. После этой смерти Российскую империю трясло еще несколько десятилетий: буквально от самого часа смерти Петра и до того, как в 1762 году жена его внука, Петра III, убила мужа и сама заняла престол. Ведь и правда — период истории Российской империи с 1725 по 1762 год вполне официально назывался «периодом дворцовых переворотов».

По словам вполне прозападного и пропетровского историка-либерала В. О. Ключевского, Петр «надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку… хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства — это политическая квадратура круга, загадка, разрешаемая у нас со времени Петра два века и до сих пор неразрешимая».

Добавлю — эта квадратура неразрешима и по сей день, через 100 лет после Ключевского.

«Подкинутое сословие» и перевернутое сознание

Слой в одинаковой степени беспочвенный и бестолковый…

Одним из своих подданных Петр приказал стать европейцами. Другим он велел остаться туземцами. Никакой добровольности.

Ни малейшего права выбора.

Европейцам было велено сесть на шею туземцам и никогда с нее не слезать. Туземцы обречены были оставаться туземцами без малейшего шанса как-то изменить свое положение. Их дело — работать и обеспечивать русских европейцев.

Начался фактический раскол нации на два субэтноса, а то и два народа. И один из них находился в полном подчинении, в истинном рабстве у другого.

Русских европейцев даже к 1917 году было очень немного. Дворян при Петре — всего порядка 100 тысяч человек. К началу XIX века их уже тысяч 300–320. К началу же XX столетия — порядка 1 миллиона 300 тысяч. Если в 1700 году на одного дворянина приходилось примерно 140 худородных русских людей, то к 1800 году уже только 100–110 человек, а в 1900-м — 97–98 человек.

Интеллигентов, то есть неродовитых русских европейцев — побольше. Это верхушка купечества, предприниматели, весь образованный слой, начиная с окончивших гимназии. Всякий служилый и всякий образованный традиционно, со времен Петра — «европеец» по определению. «Европейцев» к 1917 году уже порядка трех миллионов. Фактически именно они и только они имеют монополию на всякую вообще интеллектуальную деятельность.

Мы до сих пор изучаем историю всех 100 % россиян по высказываниям и мнениям этих 1–2–3 % населения. И каким мнениям! Сама наука как форма общественного сознания родилась в среде русских европейцев. И родилась в России в ту эпоху, когда многие «русские европейцы» перестали не только писать и говорить, но и думать по-русски.

Психология Московии определялась позитивным мифом: о Москве — Третьем Риме, Москве — Новом Иерусалиме, о величии своей национальной идеологии и превосходстве над иноземцами. Достаточно сказать, что на иконах и на фресковых росписях в церквах бесов изображали бритыми и в немецких кафтанах. У бесов изо рта и носа шел дым.

Когда Петр шел по Москве в немецком мундире с трубкой во рту, он не мог придумать более выразительного образа, который бы напрямую указывал, что он — воплощение Антихриста.

Когда солдаты Преображенского полка тащат в тюрьму старообрядца, что видят люди? Что существа в немецких мундирах, с не по-православному выбритыми подбородками, изрыгая дым из пастей, ругаясь матом, волокут на муки, в своего рода «земной филиал» ада, русского человека… И за что волокут-то? За веру! Русский европеец мог быть вполне искренним патриотом, верным слугой Царя и Отечества. Он испытывал к своей стране естественные сыновние чувства и от души стремился исполнить свой долг. Но страна и народ делились для него на две части: на русскую Европу, к которой он принадлежал и с которой был связан тысячами нитей. И на русскую Азию, которая окружала со всех сторон его Россию, но оставалась чужой.