Михаил Щербатов - О повреждении нравов в России Страница 5

Но, невзирая на таковое любление истины, он ни на отвращение его ото лести, не мог государь вкрадывающейся сей яд искоренить. Большая часть окружающих его ни в чем не смели ему противуречить, но паче льстили, хваля все соделанное им и не противуреча его изволениям, а иные и угождая страстям его. Хотя он знатным образом никогда обманут и не был, однако князь Яков Федорович Долгоруков никогда не нашел в супротивлениях своих государю в сенате себе помощников. И тщетно он суровыми и спра-ведливыми своими предложениями два определения, подписанные государем, отменил, о привозе на переменных лошадях провианту в Петербург на армию, и о набрании посохи, на содержании народном, для делания Ладожского канала, в обоих случаях, ни в других, никто соучастником его твердости и справедливости быть не хотел; единый сам государь терпел его грубые, но справедливые предложении, и, хотя с стиснением сердца, превозмогая себя, на оные соглашался. Я слышел от очевидных свидетелей, и Василей Никитич Татищев в истории своей сие вместил, что бывши государь в Кронштадте в едином пиршестве, окружающия его вельможи начели превозносить его хвалами, говоря, что он более отца своего. Между таковых похвальных воплей единый князь Яков Федорович Долгорукой в молчании пребывал. Приметя сие, государь требовал его мнения. Сей остроумный и твердый муж не мог вдруг ответствовать на такой вопрос, где состояло суждение между царствующего государя и его отца, обеих отличных их качествами. Взяв несколько времени подумать, сказал следующее. Исчислил он все подробно, что Петр Великий сделал для пользы отечества, исчислил его труды и подвиги, и наконец сказал, коль велик он есть во владыках земных; но, продолжая, говорил, все сии труды, все сии установлении не утверждают еще внутреннего спокойствия государства, и безопасность гражданскую в жизни и в имениях; отец же твои, говорил, при тихости нравов, начинал многое, но паче всего, что он сделал, уложенье, которое ныне, по перемене обычаев, перемены требует, когда окончишь ты все свои подвиги благими узаконениями, тогда справедливо можно будет сказать, что весьма превзошел твоего отца. Государь восчувствовал всю справедливость его глаголов и согласием своим мнение его утвердил.

Чего же ради никто другой ни в беседах, ни в сенате, и нигде инде таковой правды не говорил, как сей бессмертия достойный князь Долгоруков? Того ради, что они более желали приобрести милость государскую, нежели, говоря правду, его почтение, желали чинов и имений. Ибо в самом деле не видно, чтобы любимец его, князь Меншиков, когда ему строгую правду представлял, чтобы Гаврило Иванович Головкин, государственный канцлер, отвратил его от переписки с Гилембурхом, с Горном и с английскими и шкотланскими сообщниками претендента, ни Остерман, бывший тогда в малом чину и написавшей требуемое письмо, несовместимость сего поступку представил, чтобы Иван Мусин-Пушкин его от какого дела удержал; чтобы адмирал Апраксин, имеющий толикую поверенность, что вопреки сказал государю. Но все токмо согласие свое изъявляли и впускали вкореняться лести и рабству для свойственных своих прибытков; чему и сам государь и князь Яков Федорович Долгорукий противуборствовали. А с другой стороны, духовный чин, который его не любил, за отнятие своей власти, гремел во храмах божиих его панегириками. Между сими Прокопович, которой из духовенства, хотя нелюбви к государю не имел, но был совершенно ослеплен честолюбием, яко в другия царствовании ясно оказал, выспренный сий глас на хвалы государевы вознес. Достоин он был многих похвал; но желательно было бы, чтобы они не от лести происходили, а похвалы Прокоповича, сего непостриженного монаха, сего честолюбивого архиерея, жертвующаго закон изволениям Бирона, сего иже не устыдился быть судьею тайной канцелярии, был архипастырем церкви божией, были лестны, яко свидетельствует его собственное сочинение: «Правда воли монаршей», – памятник лести и подобострастия монашеского изволения государскому.

Сказал я, что сластолюбие и роскошь могли такое действие в сердцах произвести, но были ещё и другия причины, происходящия от самых учрежденей, которые твердость и добронравие искореняли. Разрушенное местничество (вредное впрочем службе и государству) и не замененной никаким правом знатным родам, истребило мысли благородной гордости во дворянах, ибо стали не роды. почтенны, но чины и заслуги и выслуги; и тако каждый стал добиваться чинов, а не всякому удастса прямые услуги учинить, то, за недостатком заслуг, стали стараться выслуживаться, всякими образами льстя и угождая государю и вельможам; а при Петре Великом введенная регулярная служба, в которую вместе с холопями их писали на одной степени их господ в солдаты, и сии первые по выслугам, пристойным их роду людям, доходя до офицерских чинов, учинялиса начальниками господам своим и бивали их палками. Роды дворянския стали разделены по службе так, что иной однородцов своих и век не увидит. То могла ли остаться добродетель и твердость в тех, которые с юности своей от палки своих начальников дрожали, которые инако, как подслугами, почтения не могли приобрести, и быв каждый без всякой опоры от своих однородцов, без соединения и защиты, оставался един, могущий предан быть в руки сильного.

Похвально есть, что Петр Великий хотел истребить суеверии в законе, ибо в самом деле, не почтение есть богу и закону суеверие, но паче ругание. Ибо приписывать богу неприличные ему деянии, сие есть богохулить. В России бороду образом божиим почитали, и за грех считали ее брить, а чрез сие впадали в ересь антропоморфитов. Чудеса, без нужды учиненные, явленные образы, редко доказанные, повсюду прославляли, привлекали суеверное богомолие и делали доходы развратным священнослужителям. Все сие Петр Великий тщился отвратить; указами повелел брить бороды, а духовным регламентом положил преграду ложным чудесам и явлениям, равно как и неблагопристойным сборам при поставленных на распутиях образах. Зная, что закон божий есть к сохранению рода человеческого, а не ко истреблению его без нужды, благословением от синода и от вселенских патриархов учинил позволенно есть мясо в посты в нужде, а лаче в морской службе, где и без рыбы довольно люди к скорбутике подвержены, повелевая самоохотно жертвующих жизнию своею таковым воздержанием, во время приключившихся им болезням, в воду кидать. Все сие очень хорошо, а окроме что последнее несколько сурово. Но когда он сие учинил, тогда, когда народ еще был непросвещен, и тако, отнимая суеверии у непросвещенного народа, он самую веру к божественному закону отнимал. Сие действие Петра Великого можно применить к действию неискусного садовника, которой у слабого дерева отрезывает водяные, пожирающие его сок, ветви. Естли бы оно было корнем сильно, то сие обрезывание учинило ему произвести хорошия и плодовитые ветви, но как оно слабо и больно, то урезание сих ветвей, которые чрез способ листьев своих, получающих внешнею влагу, питали слабое дерево, отняв ее, новых плодовитых ветвей не произвело, ниже соком раны затянуло, и тут сделались дуплы, грозящие погибелью древу. Так урезание суеверий и на самые основательные части веры вред произвело, уменьшились суеверия, но уменьшилась и вера. Исчезла рабская боязнь ада, но исчезла и любовь к богу и .к святому его закону; и нравы, за недостатком другого просвещения исправляемые верою, потеряв сию подпору, в разврат стали приходить.

Со всем почтением, которое я к сему великому в монархах и великому в человеках в сердце своем сохраняю, со всем чувствием моим, что самая польза государственная требовала, чтобы он имел, окроме царевича Алексея Петровича, законных детей преемниками его престола. Не могу удержаться, чтобы не охулить развод его с первою супругою, рожденной Лопухиной, и второй брак, по пострижении первой супруги, с пленницею Екатериною Алексеевною, ибо пример сей нарушения таинства супружества, ненарушимого в своем существе, показал, что без наказания можно его нарушать. Пусть монарх имел к тому сильные причины, которых однако я не вижу, окроме склонности его к Монсовым и сопротивления жены его новым установлениям; но подражатели его имели ли государственные причины подобное делать. Павел Иванович Егузинской, постригши первую свою жену и женясь на другой, рожденной Головкиной, имел ли государственные причины стараться иметь себе потомство, в нарушение божественных законов? Многия и другия сему подражали и не токмо из вельмож, но и из малочиновных людей, яко князь Борис Солнцев-Засекин сие учинил.

И тако, хотя Россия чрез труды и попечения сего государя приобрела знаемость в Европе и вес в делах, войски ее стали порядочным образом учрежденны, и флоты Белое и Балтийское море покрыли, коими силами победила давных своих неприятелей и прежних победителей, поляков и шведов, приобрела знатные области и морские пристанищи. Науки и художествы, и ремеслы в ней стали процветать, торговля начала ее обогащать, и преобразовались россиане из бородатых в. гладкие, из долгополых в короткополые, стали сообщительное, и позорищи благонравные известны им учинились. Но тогда же искреннея привязанность к вере стала исчезать, таинства стали впадать в презрение, твердость уменьшилась, уступая место нагло стремящейся лести, роскошь и сластолюбие положили основание своей власти, а сим побуждено и корыстолюбие к разрушению законов и ко вреду граждан начало проникать в судебные места.