Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор Страница 5

Ему было под пятьдесят, и по стандартам советского Политбюро Горбачев оставался еще «цыпленком». Андропов, который был почти на семнадцать лет старше, страдал от острой почечной недостаточности и умер в феврале 1984 г. Сменивший его Константин Черненко был на двадцать лет старше Горбачева: страдавший от проблем с сердцем и легкими, он умер в марте 1985 г. В конце концов кремлевские старцы решили положиться на новое поколение и проголосовали за Горбачева. Объясняя Раисе, почему он принимает это назначение, Михаил сказал: «Все эти годы было невозможно сделать ничего существенного, ничего масштабного. Это все равно что биться о стену. Но жизнь того требует. Так дальше продолжаться не может»[36]. Хотя что, собственно, надо делать, ему еще предстояло решить. Вначале Горбачев попытался провести антиалкогольную кампанию; после того как она провалилась, он стал искать более серьезные средства и новые лозунги, вначале остановившись на «ускорении», затем на «перестройке» и «гласности». Но за всем этим не последовали революционные изменения: Горбачев все еще оставался человеком партии и хотел реформировать советскую систему, чтобы сделать ее более жизнеспособной и конкурентоспособной: его девизом стало «Назад к Ленину».

Постоянные ссылки на Ленина отчасти объяснялись стремлением узаконить в глазах партии свою новаторскую перестроечную политику, так резко отличавшуюся от сталинской и брежневской практик, которые он считал отступлением от «социализма». Но еще больше это объяснялось тем, что он идентифицировал собственные взгляды на фундаментальную реформу Советской системы под лозунгом перестройки с ленинской концепцией Новой экономической политики в 1920-е гг., направляемой и ограниченной системы свободного предпринимательства. Его цель на этой стадии заключалась не в переходе к капитализму или к социальной демократии. Для него Ленин оставался источником для оправдания политических изменений в рамках Коммунистической партии Советского Союза (КПСС) и был настоящей купелью советской доктрины. Он хотел реструктурировать традиционные советские социополитические порядки «внутри системы», именно поэтому в рамках гласности он отдавал предпочтение «социалистическому плюрализму» перед полным «политическим плюрализмом» – и все для того, чтобы взбодрить Советский Союз[37].

Чтобы провести эту реформу и добиться обновления, Горбачеву было необходимо облегчить бремя военно-промышленного комплекса, лежавшее на советской экономике, чрезвычайно увеличившееся в 1980-е гг. из-за войны в Афганистане и вследствие несшейся по спирали гонки вооружений с Америкой.

И на самом деле советская командная экономика работала очень плохо, и тому были структурные причины – факт, который затушевывали глобальный рост цен на нефть в 1970-е гг. и обширные сибирские ресурсы страны, поддерживавшие в период между 1971 и 1980 гг. рост ВВП на уровне 2–3,5% в год. Но в следующее десятилетие, когда нефтяные цены обрушились, резко упал и национальный доход. На самом деле в период 1980–1985 гг. СССР демонстрировал рост, близкий к нулю. Растущая неудовлетворенность советских потребителей усиливалась из-за снижающегося уровня жизни и ограниченного доступа к высокотехнологичным товарам. Частично это было результатом недостаточной гибкости плановой экономики и отсутствия промышленной модернизации, но корнем проблемы было, конечно, то, что до четверти ВВП приходилось на военную индустрию в ущерб гражданскому производству[38].

Чтобы оживить домашнюю экономику, лишь слегка приоткрывая ее для внешнего мира, Горбачеву нужно было обеспечить стабильную международную среду, а также что-то сделать с «имперским перенапряжением» СССР в Восточной Европе и развивающемся мире. Это означало уменьшить враждебность США (выйти из гонки вооружений) и найти компромиссные решения для Третьего мира (включая идеологическое признание права на самоопределение). Таким образом, внутренняя политика оказывалась неразрывно связанной с внешней. В поисках менее конфронтационных отношений с Соединенными Штатами Горбачев готов был к переговорам с американским руководителем[39].

Однако на первый взгляд президент США Рональд Рейган казался для этого неподходящим партнером. Он родился в 1911 г. и был ровесником человеку, которому Горбачев сам только что пришел на смену, при этом Рейган являлся ярым антикоммунистом, принявшимся за усиление гонки вооружений сразу после прихода к власти в 1981 г. Он был печально известен тем, что назвал СССР «империей зла» и предсказал, что «марш за свободу и демократию» «оставит марксизм-ленинизм на пепелище истории»[40]. Такое тотальное идеологическое соревнование, полагал он, оправдывает военное строительство начальных лет его президентства. Но у Рейгана была и другая сторона – будущего миротворца, который видит в военной мощи основу для дипломатии в интересах «мира через силу». Даже более удивительно: оказалось, что этот твердолобый реалист лелеял утопическую веру в мир, свободный от ядерного оружия[41].

В течение первого срока своего президентства Рейган не мог начинать диалог с больным стариком в Кремле. Однако после восхождения Горбачева не только диалог, но и переговоры внезапно стали возможны. Во время четырех саммитов, начиная со встречи в Женеве в ноябре 1985 г. и до визита в Москву в мае-июне 1988 г., дискуссии нередко накалялись, но оба лидера постепенно выработали отношения, основанные на личном доверии и даже приязни. Радикальные предложения Горбачева о ядерном разоружении, сделанные в Рейкьявике в октябре 1986 г. – через шесть месяцев после ужасного происшествия в Чернобыле, – едва не были приняты Рейганом, к ужасу некоторых его твердокаменных советников. К моменту вашингтонской встречи в декабре 1987 г. они перешли на «ты». У этих новых отношений было наполнение. В Вашингтоне Рейган и Горбачев подписались под ликвидацией целой категории ядерного оружия в рамках Договора о ракетах средней и меньшей дальности (РСМД) – и это был первый случай, когда сверхдержавы согласились сократить свои ядерные арсеналы. Это был значительный шаг к преодолению холодной войны, делавший менее вероятным ядерный конфликт. Ученые-атомщики отвели стрелку своих знаменитых Часов судного дня на шесть минут от полуночи вместо трех. И 31 мая 1988 г., когда Рейгана на Красной площади спросили, ощущает ли он по-прежнему СССР «империей зла», тот ответил: «Я говорил так об ином времени, о другой эпохе»[42].

Рейган шел вперед – то же делал и Горбачев. Драматическое выступление в ООН шесть месяцев спустя утром 7 декабря стало для советского лидера переломным моментом. Он хотел предстать творцом международных отношений, но в отличие от Черчилля – выводящим мир из холодной войны. Он намеревался поразить американцев, особенно в период между двумя президентствами, когда их внешняя политика находится в подвешенном состоянии. «Американцы опасаются, что мы можем предпринять что-то в духе Рейкьявика». Он готовил свою речь несколько месяцев, с момента визита Рейгана, она прошла через несколько редакций и менялась до самой последней