Валерий Сойфер - Власть и наука Страница 50

"В эту ночь пострадали две дождевые трубы на здании лаборатории: их сорвали для спасения растений, "ограбили" чью-то жилую квартиру и в теплицу притащили еще одну печь-колонку. Наспех установили ее. Не хватало дров, "незаконно" добывали доски, бревна, тут же в теплице превращая их в дрова... В сизом дыму, в бликах раскаленных докрасна печей мелькали силуэты людей, бросавшихся от одной печки к другой, поддерживая огонь, тягу, предотвращая аварии, восстанавливая разрушенное. К утру, несмотря на все усилия, температура в нескольких местах упала до -3оС. В этих местах почва ящиков промерзла" (57).

Остановимся на секунду на этом месте и задумаемся над вопросом, который Лысенко и его единомышленники должны были себе задать: зачем был нужен этот героизм? Не был ли он изначально никчемным? Что за великую цель преследовали эти люди? Кого и что они спасали? Ведь наверняка и им самим было уже кристально ясно, что никакого сорта -- ни плохого, ни хорошего -- к сроку не получить. К тому же к прежним бедам добавилась новая.

"В период налива зерна стали обнаруживаться растения, пораженные твердой голо- вней", --

отмечает Долгушин (58). Шутка Бернарда Шоу сбылась: сохранить положительное свойство Гирки -- устойчивость к головне -- не удалось.

К весне было собрано всего полкилограмма семян "гибрида 1163", чуть больше -- "гибрида 1055", семян остальных двух "гибридов" получили по полтора килограмма. Эти крохи высеяли весной 1935 года в поле, и якобы их посевы демонстрировали участникам июньской выездной сессии ВАСХНИЛ. Но их ли? Ведь из описания самого Долгушина следовало, что хвастать было нечем.

При полевом посеве старые беды выявились с новой силой, а наивное объяснение пороков растений за счет "недохватки" тепла или влаги в теплицах не выдержало проверки практикой:

"Всходы показали большую изреженность и неравномерность..." (59).

Сомнений не оставалось -- шестое поколение подряд страдало неравномерностью всходов, плохой завязываемостью семян, что могло быть только следствием генетических дефектов. Торжественное обещание вывести за два с половиной года раннеспелый сорт пшеницы, унаследовавший от родителей одни положительные свойства, не оправдалось. "Теорию" эксперимент не подтвердил. К тому же и с практикой успех не вытанцовывался. Да и сортоиспытания провести не удалось.

Вот тогда-то Лысенко и проявил себя в блеске. Как учили лидеры нового общества, планы и обязательства, взятые на себя торжественно, должны выполняться беспрекословно, во что бы то ни стало. Любой ценой. И Лысенко не стал мучиться сомнениями. 25 июля 1935 года из Одессы в Москву отбили огромную телеграмму с победным рапортом, начинавшуюся словами:

"ЦК ВКП(б), зав. сельхозотделом тов. Я.А.Яковлеву

Наркому земледелия СССР тов. М.А.Чернову

Зам. наркома земледелия СССР - Президенту Всесоюзной Академии с.х. наук им. Ленина тов. А.И.Муралову

При вашей поддержке наше обещание вывести в два с половиной года, путем скрещивания, сорт яровой пшеницы для района Одесщины, более ранний и более урожайный, нежели районный сорт "Лютесценс 06"2 -- выполнено. Новых сортов получено четыре.

Лучшими сортами считаем безостые "1163" и "1055". Меньшее превышение урожая сорта "1163" в сравнении с остальными новыми сортами объясняем сильной изреженностью посевов этого сорта из-за недостаточного количества семян весной.

Семян каждого нового сорта уже имеем от 50 до 80 кг. Два сорта -- "1163" и "1055" -- высеяны вторично в поле для размножения" (60).

Это было лишь начало длинной телеграммы. Лысенко всеми силами стремился создать впечатление, что его четыре "гибрида" -- и на самом деле сорта, а не разваливающиеся от генного дисбаланса уродцы. Дальше шло предложение, в котором рассказывалось о якобы проведенных сортоиспытаниях. Так и говорилось: "Данные сортоиспытания (трехкратная повторность)". Сообщались цифры прибавок урожая над стандартом -- сортом Лютесценс 062. Цифры давались абсолютные -- в центнерах с гектара (12 и 14 ц/га, соответственно, для сортов 1163 и 1055) и относительные -- в процентах по отношению к стандарту. Не сильно напрягаясь, можно было сообразить, что все эти цифры -- липовые, ибо в той же телеграмме говорилось о наличии всего 50 и 80 килограммов семян, то есть ни о каких гектарах и собранных с них 12 и 14 центнерах и заикаться было нечего. Да и трехкратные повторности не были повторностями посевов одного поколения за другим (как того требовали правила сортоиспытания), а тремя делянками посевов в один год, с которых собрали однократно весь урожай и вывели среднее значение. Поскольку разброса данных по повторностям не сообщалось (да и был ли на самом деле этот повтор делянок?), то никакого смысла в словах "трехкратная повторность", кроме желания обмануть, выдать словесную фикцию за повтор, не существовало!

Лысенко и его помощники не переставали восхвалять достоинства своих "сортов" и позже (61), сообщая каждый раз всё более фантастические цифры. Тем не менее тщетность всех надежд была скоро выявлена. Три "сорта" сами лысенковцы были вынуждены отбросить как непригодные, а тот, на который Лысенко особенно уповал, "1163", и который в приказном порядке срочно размножали, буквально через год был раскритикован специалистами. Но, взявшись за выполнение программы, нереальной с точки зрения науки, Лысенко выигрывал в другом: прочно завоевывал доверие высшего руководства.

Однако самое большое место в телеграмме (по количеству слов и смысловой нагрузке) занимал рассказ -- почти на страницу текста -- о разработанной новой фундаментальной теории селекции и семеноводства, о которой еще никому в науке не было ничего известно. Говорилось об этом таким тоном, чтобы всем стало понятно: выведение четырех первоклассных сортов в рекордные сроки -- не более чем приятный пустяк, а вот новая теория -- событие эпохальное. Уж она-то даст стране огромную прибыль и спасет Россию от недорода.

Сообразно с хорошо продуманной тактикой Лысенко и вставил в телеграмму об успехах с сортами сведения о новой теории. Он добивался этим главного -- рапортовал, радовал, веселил сердца и вселял уверенность. "Не прекращается ни на миг научный поиск" -- этот газетный штамп мог быть приложен к данному случаю в полной мере:

"Наши теоретические предпосылки (практически еще не проверенные), -- сообщалось в телеграмме, -- дают нам основание надеяться на громадную практическую эффективность обновления семян сортов самоопылителей. Эту новую работу считаем наиболее ударной в тематике института и строим ее с таким расчетом, чтобы в случае оправдания этого мероприятия в наших опытах в 1936 г., уже в 1937 г. иметь в совхозах и колхозах элитные семена основных районных сортов, а в 1939 г. основные хозяйственные площади засеять обновленными семенами.

Надеемся и в дальнейшем на ваше руководство и большую поддержку наших новых начинаний.

Научный руководитель селекционно-генетического института

акад. Т.Д.Лысенко

Директор Института Ф.С.Степаненко

Секретарь комитета ВКП(б) Ф.Г.Кириченко

Председатель рабочкома Лебедь

25 июля 1935 г." (62).

Совмещение в одной телеграмме сведений о двух новинках могло бы кому-то показаться проигрышем. Дескать, почему сначала не выдоить всё, что может принести первая новинка, а затем уже выступать со второй. Но Лысенко еще раз показал этим, что он -- выдающийся политикан, гений фальсификации. Он хорошо знал, что никаких сортов нет, поэтому неродившуюся новинку (новые сорта) он замещал другой новинкой (теорией обновления сортов). Жонглирование предложениями рождало в глазах начальства уверенность в неисчерпаемости научного поиска Лысенко, в его огромной творческой мощи.

Этот феномен жонглирования новинками сопровождал его всю жизнь. И каждый раз, строго следуя выработанной и проверенной годами тактике, он сначала трубил о грядущем успехе, а затем, выдавая на-гора другую новинку, принимался обвинять в провале предыдущей своих научных противников, вредителей или нерадивых колхозников, указывая, что все эти люди -- враги социалистического строя.

Наверняка, в день получения телеграммы и в ЦК партии и в Наркомземе царил душевный подъем: мудрые предначертания встретили должный отклик у тружеников и завершились грандиозными трудовыми успехами3. Должны были порадоваться и в Академии сельхознаук: все-таки академический институт выполнил соцобязательства (64). Стоит ли говорить о том, как подобные успехи Лысенко поднимали его в глазах руководства над всеми маловерами.

Летние посадки картофеля

Сопоставление дат обнародования всех последовавших за яровизацией "открытий" Лысенко показывает, что идеи, положенные в основу их, были сформулированы в течение примерно года -- начиная с конца 1932 года. Научный багаж Лысенко за это время не мог существенно возрасти -- времени на учебу не было. Но он быстро столкнулся с непреложным правилом: каждый раз, стоило ему выдвинуть очередную новинку, как генетические законы оказывались препятствием. В то же время, войдя в обойму новаторов, признанных партийным руководством, поддерживаемых прессой, он должен был всё время сохранять этот имидж, и поэтому должен был сделать выбор между двумя взаимоисключающими возможностями -- удовлетворять требованиям генетики (и из-за этого потерять ядро своих предложений) или же преуспеть в делании карьеры, но отвергнуть генетику как таковую. Конечно, рассмотреть обе возможности серьезно он не мог по простой причине: для этого надо было знать, как минимум, основы генетики. Поэтому на путь отвергания генетики он вступил неосознанно. Тем не менее он всё более определенно и решительно стал утверждать тезис о недоказанности законов генетики и вредоносности этой науки для дела социалистического переустройства деревни. Вера в то, что новая колхозная и совхозная практика непременно подтвердит правоту его идей и автоматически докажет нежизненность (любимое его словечко) генетических теорий, сформулированных буржуазными (а значит, идеалистически мыслящими) учеными стали лейтмотивом всех выступлений. Ведь генетики не могли предвидеть, что наступит такой золотой век, когда на необозримых просторах возникнут новые общественные структуры -- колхозы и сов�