В. Сиповский - Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII Страница 52

При всем добром желании царя и благомыслящих бояр искоренить это зло было весьма трудно: людей сведущих было крайне мало, а людей честных, способных служить «беспосульно» и «безволокитно», — еще меньше.

Недостаток образования, которое поднимает человека умственно и нравственно, сказывался уже весьма ощутительно, но немногие русские того времени понимали это. Иностранцы утверждали, что русские не любят никаких высших знаний и нельзя встретить во всей земле человека, который бы разумел по-латыни. (В те времена латинский язык был ключом ко всякому знанию: научные рассуждения тогда писались по-латыни.)

Если не понимали тогда на Руси цены образования в широком смысле, то нельзя того же сказать о знаниях прикладных, то есть применимых к житейскому обиходу, — их давно уже ценили русские и готовы были платить хорошие деньги разным иноземным «хитрым» рудознатцам, лекарям, пушкарям, оружейникам, золотых, серебряных и разных других дел мастерам.

Долгие войны со шведами и поляками особенно давали чувствовать русским цену европейского военного искусства, превосходство европейского вооружения и ратного строя над русским. При всей готовности умереть, сложить свои головы за царя и отечество, при всем мужестве, которому удивлялись иностранцы, русские войска нередко в открытом поле терпели поражения от неприятелей, слабейших числом, но лучше вооруженных и более искусных в ратном деле. Царь понимал вполне необходимость преобразования войска, приказывал, как мы знаем, обучать ратных людей иноземному строю, вербовать целыми тысячами иноземных солдат, на которых не жалели издержек.

При царском дворе служило много иноземцев: были тут лекари, аптекари, часовых и органных дел мастера и прочие. Один из них соорудил на диво русским такой искусный орган, что, в то время как он играл, пели птицы (соловей и кукушка), искусно сделанные на нем. Царю очень полюбилась эта диковинка, и он подарил мастеру за нее более двух с половиной тысяч рублей.

Начинали, очевидно, сознавать уже важность вообще науки: в грамоте ученому голштинцу Олеарию от имени царя Михаила Федоровича говорится:

«Ведомо нам учинилось, что ты гораздо научен и навычен астрономии, и географус, и небесного бегу, и землемерии, и иным многим надобным мастерствам и мудростям, а нам, великому государю, таков мастер годен».

География, видимо, занимала царя: он велел сделать дополнения и объяснения к карте «Большой чертеж Русской земли», составленной еще по приказу Бориса Годунова.

Хотя русские смотрели на иноземцев как на еретиков, боялись «иноземной прелести», как выражались тогда, но все-таки надобность в «иноземных мастерствах и хитростях» пересиливала эти опасения, и московское правительство беспрестанно призывало к себе иностранных мастеров и промышленников, давало им охотно всякие права и льготы, обыкновенно с условием, чтобы они «обучали русских своему делу и никакого ремесла от них не таили». Голландцу Виниусу позволено было в окрестностях Тулы устроить завод для выделки разных чугунных и железных вещей, литья пушек, ядер и прочего; другому иностранцу, Марселису, давалось право заводить железные заводы на Ваге, на Шексне и в Костроме «безоброчно» и «беспошлинно» на двадцать лет; третьему — шведу Коэту дано такое право на пятнадцать лет на заведение стеклянного завода; четвертому разрешено добывать золу и поташ и так далее. Очевидно, правительство старалось водворить в Русской земле новые полезные промыслы и производства и поднять промышленность.

В это время в Москве жило уже много иностранцев — одних протестантских семейств насчитывали до тысячи. Сначала они селились в городе где хотели, устраивали в своих дворах себе молитвенные дома (кирки), но скоро русские священники, опасаясь соблазна для православных, стали сетовать на это. Тогда было отведено для кирк особое место и велено сломать те, которые немцы устроили близ русских церквей.

Частые посольства русских за границу и от разных иностранных дворов в Россию должны были также все более и более знакомить русских с Западом. Много любопытного видели русские за границей, много было там и привлекательного для них — недаром русское духовенство так опасалось «иноземной прелести».

Иностранных послов принимали обыкновенно очень торжественно, с истинно русским широким гостеприимством и хлебосольством, но в то же время не всегда относились к ним доверчиво. Еще на границе встречали их царские пристава и сопровождали до Москвы, где уже происходил пышный, торжественный прием, причем считались с важностью и значением посольства.

Вот как описывает один из таких приемов Олеарий, бывший при голштинском посольстве (1634):

«13 августа мы приехали в последнее село пред Москвой. На другой день рано утром пристав с толмачом своим и писцом пришли к посланникам, благодарили их и всех нас за оказанные им во время пути благодеяния и просили у нас извинения, если они служили нам не так, как бы следовало. Послы подарили приставу большой бокал, а толмачу и писцу дали денег. Затем мы стали готовиться к въезду в Москву».

В стройном порядке, с конными стрельцами впереди, двинулось посольство к столице.

«Когда мы приблизились, — продолжает Олеарий, — к Москве, навстречу нам прискакали один за другим десять гонцов. Они беспрестанно уведомляли, где еще находились русские, которые должны были принимать нас, и привозили приказание продолжать наше шествие то скорее, то медленнее, для того чтобы одна часть не пришла в назначенное место раньше другой и чтобы, таким образом, не пришлось дожидаться которой-нибудь из них. Кроме того, мы встречали целые толпы всадников русских, прекрасно одетых; они быстро проносились на своих конях мимо нас и так же быстро возвращались. Между ними было и несколько наших знакомых из шведского посольства, которым, по-видимому, не дозволялось подъехать к нам и пожать нам руку; они только издали приветствовали нас. За четверть мили от Москвы встретило нас более четырех тысяч человек русских в богатых одеждах и на прекрасных лошадях; они поставлены были в строй, сквозь который мы должны были проходить.

Далее навстречу нам выехали верхами два пристава в золотых одеждах (кафтанах) и высоких собольих шапках, на прекрасных белых конях, у которых вместо уздечек висели огромные серебряные цепи; кольца их состояли из серебряных пластинок и при движении издавали громкий звук. За приставами следовал великокняжеский конюший с двадцатью белыми верховыми лошадьми и множеством конных и пеших людей. Когда съехались пристава с послами, те и другие сошли с коней, а старший пристав сказал:

— Великий государь, царь и великий князь Михаил Феодорович, самодержец всероссийский, владимирский, московский (следовал весь титул), приказал нам встретить и принять вас, великих послов герцога голштинского (следовал подробный титул), соблаговолил выслать вам своих лошадей для въезда и назначил обоих нас приставами служить вам на все время пребывания вашего в Москве и заботиться о доставлении вам всего необходимого.

Когда посланник ответил на это приличным образом, послам подвели двух рослых белых лошадей, оседланных шитыми серебром и золотом немецкими седлами и убранных разного рода дорогими украшениями.

Как только послы сели на лошадей, пристав и казаки, провожавшие нас от границы до Москвы, удалились. Послы ехали между двумя приставами, хотя у русских обыкновенно в случае, когда три и более человека идут или едут вместе, считается почетнейшим то место, где человек с правой стороны у себя не имеет никого другого. За лошадьми шли русские конюхи и несли седельные покрывала из леопардовой кожи, парчи и алого сукна. Подле посланников ехало на лошадях множество других москвитян, которые толпились и составляли густую массу, провожавшую послов до самого их помещения… Когда мы проезжали по Москве, все улицы и дома были усеяны бесчисленным множеством народа, собравшегося поглядеть на наш поезд. Улицы, впрочем, незадолго до нашего приезда были сильно опустошены пожаром, истребившим более пяти тысяч домов, так что многие жители вынуждены были разместиться в палатках.

Через полчаса по прибытии нашем в Москву из кухни и погреба великого князя присланы были нам в знак приветствия разные припасы, а именно: 8 овец, 30 кур, много белого и ржаного хлеба и, сверх того, 22 сорта дорогих напитков — вина, пива, меду и водки. Все это принесли нам 32 человека, которые шли в известном порядке, образуя длинный ряд. Такие же припасы и таким же образом получали мы после каждый день, только наполовину меньше: таков обычай у русских, что чужестранные послы получают двойное количество продовольствия в первый день их прибытия и в день, когда бывают у руки его царского величества.