Дмитрий Бантыш-Каменский - Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов Страница 53

Что въ богатствъ и честяхъ?

Что въ великости моей,

Если мысль, Тебя не зръть,

Духъ ввергаетъ въ ужасъ.

Стой и не лети, ты, время!

И благъ нашихъ не лишай.

Жизнь наша путь есть печалей:

Пусть въ ней цвътутъ цвъты{327}.

Императрица изъявила признательность свою Потемкину, который съ благоговънiемъ палъ на колъна передъ Нею, схватилъ Ея руку, оросилъ оную слезами, нъсколько минутъ держалъ съ особливымъ душевнымъ умиленiемъ......

Такъ удивлялъ Потемкинъ своимъ великолъпiемъ жителей береговъ Невы; между тъмъ берега Дуная обагрялись кровiю Христiанъ и Оттомановъ. Онъ откладывалъ отъъздъ въ армiю, жертвовалъ славой своею и безъ пользы терялъ только время, Уже Репнинъ разбилъ на голову, 28 Iюня, при Мачинъ Верховнаго Визиря Юсуфъ-Пашу, подписалъ съ Турецкими Полномочными, 31 Iюля, предварительныя мирныя статьи, какъ наконецъ прибылъ въ Галацъ Князь Таврическiй. Въ досадъ на храбраго Полководца, исхитившаго у него побъду Потемкинъ уничтожилъ постановленный имъ договоръ, считая оный не соотвътственнымъ достоинству Имперiи. Предписывая тягостныя условiя Турцiи, онъ готовился къ новой брани, въ то время, какь смерть невидимо носилась надъ главою его а предвъстники ея, изнуренiе силъ, тоска увеличивали душевныя страданiя! Въ Галацъ скончался Принцъ Виртембергскiй: выходя (12 Августа) изъ церкви, разстроенный, огорченный Потемкинъ сълъ, вмъсто своихъ дрожекъ, на дроги, приготовленныя для мертваго тъла. .... Въ Яссахъ постигла его лихорадка: искусство медиковъ, Тимана и Массота, осталось недъйствительнымъ. Потемкинъ, своенравный, привыкшiй къ роскошнымъ объдамъ, давалъ пишу своей болъзни. Между тъмъ дъятельность его не ослабъвала; онъ продолжалъ вести обширную переписку; курьеры летали во всъ концы Европы чаще обыкновеннаго; Польскiе вельможи, недовольные новыми перемънами, послъдовавшими въ ихъ отечествъ и бояре Молдавскiе - искали его покровительства. Но внутренняя скорбь не давала ему покоя; онъ чувствовалъ приближенiе своей кончины; прiобщился Св. Тайнъ 19 Августа и 27 Сентября{328}; простился съ окружавшими одръ его и, черезъ нъсколько дней, изъявилъ желанiе выъхать изъ Яссъ, говоря: "по крайней мъръ умру въ моемъ Николаевъ."

4 Октября 1791 г., въ 8 часу утра, положили Потемкина въ коляску. Онъ отъъхалъ въ тотъ день не болъе двадцати пяти верстъ; былъ довольно веселъ; утъшалъ себя мыслiю : что оставилъ гробь свой{329}. Наступила ночь: болъзнь усилилась. Потемкинъ безпрестанно спрашивалъ: скоро ли разсвътетъ? Въ шесть часовъ (5 Октября) велълъ вынесть себя въ коляску; повезли его далъе: смертельная тоска продолжала его безпокоить; онъ приказывалъ останавливаться, вопрошалъ: нътъ ли въ близидеревни? - велълъ ъхать скоръе и на тридцать восьмой версть отъ Яссъ, въ двънадцатомъ часу по полуночи, при усилившемся мучительномъ безпокойствъ и томленiи, произнесъ слабымъ голосомъ: "Будетъ. Теперь не куда ъхать: я умираю. Выньте меня изъ коляски; хочу умереть на полъ." - Исполнили волю его: положили умиравшаго на разостланный плащь близь дороги. Здъсь лежалъ онъ три четверти часа, обращая умилительный взглядъ поперемънно на Небо и на предстоявшихъ и въ двънадцать часовъ тихо опочилъ на рукахъ любимой своей племянницы, Графини Браницкой, въ силъ мужества, имъя только пятьдесять пять лътъ отъ-роду{330}. Ночью повезли его обратно въ Яссы, въ томъ же самомъ экипажъ, окруженномъ факелами.

Екатерина оплакала кончину Потемкина, повелъла въ день мирнаго торжества съ Портою Оттоманской (1793 г.): въ память его заготовить грамоту съ прописанiемъ въ оной завоеванныхъ имъ кръпостей въ прошедшую войну и разныхъ сухопутныхъ и морскихъ побъдъ, войскалш его одержанныхь; грамоту сiю хранить въ Соборной церкви града Херсона, гдъ соорудить мраморный памятникъ Таврическому, а въ арсеналъ тогожъ града помъстить его изображенiе и въ честь ему выбить медаль.

Гробница Потемкина поставлена на катафалкъ въ склепу, обитомъ чернымъ бархатомъ и находящемся подъ алтаремъ Соборной церкви воздвигнутаго имъ Херсона{331}. Нынъ сооруженъ ему въ этомъ городъ колоссальный памятникъ, изваянный славнымъ художникомъ нашимъ, Мартосомъ.

Князь Григорiй Александровичь Потемкинъ-Таврическiй имълъ прекрасную, мужественную наружность, кръпкое сложенiе тъла, ростъ величественный. Въ молодыхъ лътахъ повредилъ онъ себъ одинъ глазъ, но это не уменшало красоты лица его. Онъ выходилъ изъ круга обыкновенныхъ людей своего въка, отличаясь разительными противоположностями: любилъ простоту и пышность; былъ гордъ и обходителенъ; хитръ и довърчивъ; скрытенъ и откровененъ; расточителенъ и часто скупъ; съ жестокостiю соединялъ состраданiе, робость съ отважностiю. Ничто не могло равняться съ дъятельностiю его воображенiя и его тълесною лъностiю. Въ его дълахъ, удовольствiяхъ, нравъ, походкъ - примътенъ былъ какойто безпорядокъ. Иногда мечталъ онъ о Герцогствъ Курляндскомъ, коронъ Польской; въ другое время желалъ быть Архiереемъ, простымъ монахомъ; строилъ великолъпные дворцы и, не окончивъ, продавалъ оные; посылалъ курьеровъ въ отдаленнъйшiя мъста за нъкоторыми потребностями для своего стола и часто, прежде нежели посланные возвращались, терялъ охоту отвъдать привозимое ими{332}. То занимался онъ одною войной, окруженный офицерами, Козаками и Татарами, или политикою: хотълъ дълить Оттоманскую Имперiю, завоевать Персiю, взволновать кабинеты Европейскiе; въ другое время проводилъ цълый мъсяцъ вечера въ гостяхъ, забывая, по видимому, всъ дъла. То затмъвалъ придворныхъ блестящею своею одеждой, орденами разныхъ Державъ, алмазами величины необыкновенной; давалъ, безъ всякой причины, очаровательные праздники - и послъ нъсколько недъль сряду оставался дома, въ кругу родныхъ и приближенныхъ, лежа на софъ въ шлафрокъ, съ босыми ногами, обнаженной шеей, съ нахмуреннымъ челомъ, повислыми бровями и молча игралъ въ шахматы или карты. Онъ любилъ объщать, но не всегда держалъ данное слово. Никто не читалъ меньше его; не многiе могли равняться съ нимъ въ знанiяхъ. Они были поверхностны, но весьма обширны. Въ разговорахъ онъ изумлялъ литтератора, артиста, богослова. Слогъ его былъ отрывистый, сильный. - "Презирайте происки Французовъ" - писалъ онъ (1783 г.) въ Константинополь къ Посланнику нашему Я. И. Булгакову - "върьте, что все обратится къ стыду ихъ и гибели. Французы у васъ мутятъ, здъсь кланяются, а дома погибають." - Любя пламенно Отечество, онъ отдавалъ полную справедливость достоинствамъ Суворова, писалъ къ нему: "Върь мнъ, другъ сердечный! что я нахожу мою славу въ твоей." Дорожилъ солдатами: "Они не такъ дешевы, - упомянулъ въ одномъ письмъ къ томужъ Полководцу - "чтобы ихъ терять по пустякамъ." - Императрица Екатерина II удостоивала Потемкина неограниченной довъренностью, пожаловала ему кромъ значительныхъ суммъ и подарковъ, множество деревень. Увъряютъ, будто въ десять лътъ (съ 1774 по 1784 г.) получено имъ наличными деньгами и драгоцънными вещами на восьмнадцать миллiоновъ рублей. Онъ имълъ бланки отъ Государыни, и могъ, сверхъ того, обращаться въ Казенныя Палаты съ своими требованiями. Въ началъ 1791 года опредълилъ онъ на умноженiе капитала Московскаго Университета, въ которомъ обучался, доходы съ Ачуевской своей дачи{333}.

"Потемкинъ былъ Мой воспитанникъ - говорила Императрица Екатерина II. "Я произвела его во всъ чины: изъ унтеръ-офицера до Генералъ-Фельдмаршала. Онъ имълъ необыкновенный умъ, нравъ горячiй, сердце доброе; глядълъ волкомъ и потому не былъ любимъ; но, давая щелчки, благодътельствовалъ даже врагамъ своимъ. Его не льзя было подкупить; трудно найти другаго, подобнаго ему{334}."

Императрица также отзывалась о Потемкинъ: что онъ страстно любилъ Великаго Князя Александра Павловича и называлъ его Ангеломъ, воплощеннымъ для блаженства Имперiи Iе Рrinсе dе sоп соеиr.

Суворовъ говорилъ, что Потемкинъ быль: великiй человъкъ и человъкъ великiй; великъ умомъ, великъи ростомъ; не походилъ на того высокаго Французскаго Посла въ Лондонъ, о которомъ Канцлеръ Баконъ сказалъ: что чердакь обыкновенно худо меблируютъ{335}.

Къ числу знаменитыхъ подвиговъ этого исполина ХVIII столътiя, принадлежитъ и преобразованiе суровой Запорожской Съчи въ общежительное сословiе Черноморскихъ Козаковъ. Онъ хлебнулъ только нъсколько ложекъ ухи съ Кошевымъ Атаманомъ и батько Грицко (такъ называли Князя Таврическаго Запорожцы) сдълался властелиномь необузданной вольницы, безпокоившей до того предълы Россiи.

29-й Генералъ-Фельдмаршалъ и 3-й Генералиссимусъ

Князь Александръ Васильевичь Италiйскiй, Графъ Суворовъ-Рымникскiй

Князь Александръ Васильевичь Италiйскiй, Графъ Суворовъ-Рымникскiй, сынъ Генералъ-Аншефа, Сенатора и кавалера ордена Св. Александра Невскаго, Василiя Ивановича Суворова{336}, родился въ Москвъ 13 Ноября 1729 года. Отецъ его, человъкъ просвъщенный и зажиточный, приготовлялъ сына къ гражданской службъ; но Суворовъ, съ самыхъ юныхъ лътъ, оказывалъ предпочтенiе военной: обучался съ успъхомъ Отечественному языку, Французскому, Нъмецкому, Италiянскому, Исторiи и Философiи, и съ жадностiю читалъ Корнелiя Непота, Плутарха, описанiе походовъ Тюреня и Монтекукули; говорилъ съ восхищенiемъ о Кесаръ и Карлъ XII, заставилъ отца своего перемънить намъренiе. Онъ былъ записанъ лейбъ-гвардiи въ Семеновскiй полкъ солдатомъ (1742 г.)., продолжая учиться въ Сухопутномъ Кадетскомъ Корпусъ. Между тъмъ попечительный родитель преподавалъ ему самъ инженерную науку; каждый день читалъ съ нимъ Вобана, котораго Василiй Ивановичь перевелъ въ 1724 году съ Французскаго на Россiйскiй языкъ по приказанiю своего крестнаго отца, Петра Великаго; заставлялъ сравнивать переводъ съ подлинникомъ. Одаренный отъ природы необыкновенною памятью , молодой Суворовъ зналъ Вобана почти наизусть{337}.