Симон Шноль - Герои, злодеи, конформисты отечественной НАУКИ Страница 54

12 лет спустя, когда в 1948 г. состоялась мрачно знаменитая сессия ВАСХНИЛ (см. очерк), из защитников генетики остались в живых Дж. Меллер (так как - американский гражданин - уехал в США), М. М. Завадовский, Н. П.Дубинин. Мученической смертью погибли Н. Вавилов, Г. Левитский, Г. Карпеченко и многие другие. Тогда, на сессии 1936 г., могло показаться, что истинная наука победила - так слабы и демагогичны были нападки на генетику Лысенко и его своры. Н. И. Вавилов писал: «Думаю, что общее впечатление таково, что здание генетики осталось непоколебленным, ибо за ним стоит громада точнейшей проконтролированной работы». Н. К. Кольцов так не думал. Он обратился с письмом к президенту ВАСХНИЛ А. И. Муралову В этом письме есть замечательные слова: «...великая ответственность ложится на нас... если мы в такой тяжелый поворотный момент не поднимем своего голоса в защиту науки. С нас прежде всего спросит история, почему мы не протестовали против недостойного для Советского Союза нападения на науку. Но что история! Нам и сейчас стыдно за то, что мы ничего не можем сделать против тех антинаучных тенденций, которые считаем вредными для страны. ...потому-то я не хочу и не могу молчать...». Муралов не ответил Кольцову по существу, а в большом письме упрекал Кольцова за его работы по генетике человека - евгенике. 26 марта 1937 г. было собрание актива ВАСХНИЛ, посвященное итогам Пленума ВКП(б) (23.02-5.03 1937). Пленума, на котором Сталин обосновал необходимость массовых репрессий тем, что классовая борьба обостряется по мере строительства социализма. «...Нужны теперь не старые методы, не методы дискуссий, а новые методы выкорчевывания и разгрома». И вот на этом собрании Муралов вновь обрушился на «политически вредные» теории Кольцова и Н. М. Тулайкова (академик Тулайков (1875-1938) был арестован вскоре после этого собрания и затем расстрелян). Понимал ли Кольцов обстановку в стране в этот страшный период ночных арестов и расстрелов, когда по всей стране шли собрания трудящихся, требовавшие смерти «врагам народа»? Конечно, понимал. И тем замечательнее его слова: «Я не отрекаюсь от того, что говорил и писал, и не отрекусь, и никакими угрозами вы меня не запугаете. Вы можете лишить меня звания академика, но я не боюсь, я не из робких...» [5]. Нужно было быть смелым человеком, чтобы еще в начале 1920-х годов начать работу по активной регуляции — управлению размножением человека. Кольцова чрезвычайно увлекала идея сознательного конструирования генома людей. Он изучал родословные выдающихся людей и генетику наследственных болезней человека. Кого этим сейчас удивишь? Сейчас, когда многими десятками исчисляются люди, «зачатые в пробирке». А тогда «евгеника» многим казалась за пределами научной этики. Несколько легче принять «евгенику» под названием «медицинская генетика» — нет большего горя для родителей, чем рождение несчастного неизлечимо больного ребенка. Но здесь есть неразрешимая тайна — вот он больной и несчастный — разве можно пожелать, чтобы его вовсе не было? Тайна нерожденных жизней... Но Кольцова упрекали не по этим сложно-философским основаниям. Евгенику в 1930-е годы демагогически стали отождествлять с фашизмом — с расизмом. Это был удобный предлог для преследований.

Кольцов вместе с Ю. А. Филипченко основал «Русское евгеническое общество» и 20 октября 1921 г. на первом его заседании выступил с докладом «Улучшение человеческой породы». Они издавали «Русский Евгенический журнал» (С 1922 по 1930 гг. вышло 7 томов этого журнала). Это замечательно интересный журнал. Работы по медицинской генетике сначала проводились в Кольцовском институте, а потом были продолжены в Медико-генетическом институте, руководимом С. Г. Левитом. (Левит и ряд сотрудников этого института были арестованы и расстреляны в 1937 г.). Работы по евгенике послужили главным предлогом Н. К. Кольцов в послед- д^ преследования Кольцова. Первая цель этих пресле- ние годы жизни. „ т/. 1939-1940 довании - снять Кольцова с поста директора созданного им Института Экспериментальной Биологии. «4 марта 1939 г. президиум АН СССР рассмотрел вопрос „Об усилении борьбы с имеющимися лженаучными извращениями" и постановил создать комиссию для ознакомления с работой Института Экспериментальной Биологии и его руководителя Н. К. Кольцова». — это и далее — цитаты из статьи [2]. — Все это полная аналогия с судом инквизиции. Кольцов отстаивает высокий смысл медицинской генетики «родители должны подумать о детях, должны дать здоровое потомство...» Ему в ответ - «Если он не выступит открыто и развернуто с критикой своих прежних мракобесных писаний и не вскроет их теоретических основ, то оставлять его на высоком посту члена-корреспондента Академии наук СССР и академика ВАСХНИЛ, а также директором института нельзя, политически недопустимо». Члены комиссии — суда инквизиции - академик А. Н. Бах, академик Т.Д.Лысенко, профессор X. С. Коштоянц, профессор Колбановский и ряд других столь же симпатичных лиц. А руководил этими заседаниями О. Ю. Шмидт — о нем я пишу в очерке о Чижевском. Шмидт требует от Н. К., чтобы он заявил в «общепринятой форме», т. е. «дав соответствующий разбор своих лжеучений в том или ином научном журнале, или еще лучше, во всех тех журналах, где печатались ранее лжеучения, во всех журналах, где они нашли отклики... это долг всякого советского ученого, элементарный долг перед партией». Как-то душно становится даже сейчас, когда я переписываю эти строчки из статьи В. В. Бабкова. Как эта сцена похожа на допрос Джордано Бруно или Галилея! Но Кольцов не сдался, «не разоружился» как тогда говорили. Его сняли с поста директора. Но не арестовали. Возможно именно потому, что он не шел ни на какие компромиссы. Осенью 1940 г. Кольцов поехал в Ленинград, В гостинице «Европейская» у него произошел инфаркт сердца. В этот момент он писал текст речи «Химия и морфология» для юбилейного заседания Московского общества испытателей природы. 2 декабря он умер. Его жена Мария Полиевктовна написала о смерти Н. К. письмо в Москву и ... умерла. Мне рассказывал В. П. Эфроимсон, что они - молодые ученики и сотрудники Н. К. — посмеивались, считая экзальтацией уверения М. П., что она не переживет утрату Н. К. Полные раскаяния и печали стояли они в зале Института Экспериментальной Биологии в Москве перед двумя гробами, усыпанными цветами. Кончилась жизнь великого человека, а им, его ученикам, еще предстояло множество испытаний, в которых он всегда был для них нравственным эталоном. Странный поступок Д.А.Сухарева и Д.А.Сахарова Высокочтимые мною поэт Дмитрий Сухарев и физиолог Дмитрий Сахаров поразили меня недавно художественной публикацией [11] с осуждением моей оценки жизни Н.К.Кольцова (а также Н.В.Тимофеева-Ресовского и профессора М. Г. Удельнова — о них я выскажусь в соответствующих главах этой книги; см.гл. 13 и гл.41). Причина этой публикации — трагическая участь X. С. Коштоянца. Выше, в тексте этой главы, видно, что я лишь упомянул о том, что X. С. Коштоянц был членом комиссии, осудившей Н. К. Кольцова за его работы по евгенике. Все последующие годы жизни X. С. Коштоянца его участие в этой комиссии и авторство в статье в Правде «Лжеученым не место в Академии» отравляли ему жизнь. Я не хотел привлекать повышенное внимание читателя к этой трагедии. Художественный текст Д. Сухарева и Д. Сахарова заставляет меня сделать это. На вызовы надо отвечать. X. С. Коштоянц — заведующий кафедрой Физиологии животных биофака МГУ с 1943 до 1961 гг. Автор ценных научных исследований и книг. Автор книг и трудов по истории физиологии в России [10]. Я, студент, с нетерпением ждал его лекций. Мне говорили, что это замечательный лектор. Но когда пришло время нашему курсу (1947-1948 гг.), он к лекционной деятельности явно охладел. Ему было скучно. Он часто замолкал и недоуменно смотрел на аудиторию. Лекции были мало полезны. А книга его по сравнительной физиологии была живой и интересной. Мы, естественно, не знали причин этой очевидной депрессии. Сколько могу судить, его основной научный вклад состоял в утверждении особой роли состояния сульфгидрильных групп в белках в физиологических процессах и участии белков-ферментов в распространении возбуждения по нерву. Этому посвящены его статьи, в том числе в Nature в 1946 г. Д. Сахаров считает эту идею и мысль о роли белков в качестве рецепторов достойной Нобелевской премии. Я бы не стал так высоко ценить эти премии — суета это. А о центральной роли сульфгидрильных групп в биохимии и в жизни клетки много было сказано и ранее. Так, российский эмигрант Лев Рапкин (Париж) в 1920-е и 1930-е годы публиковал замечательные работы об этом. Допущение Коштоянцем особой роли ферментов в распространении возбуждения, по-видимому, ошибочно. Это не упрек автору допущения, это — жизнь науки. Казалось бы — лучшее учебное заведение СССР — Московский Университет, замечательная кафедра, которой ранее руководили выдающиеся люди, в том числе И. М. Сеченов, налаженный учебный процесс (уникальный «Большой практикум»), любознательные студенты, возможность научных исследований, благожелательность администрации и партийных органов - чего еще желать для полного счастья... Но X. С. был мрачен и удручен.