Сергей Цветков - Александр Первый Страница 54

3 марта Александр примчался в Бреславль. Король встретил его за городом. Не говоря ни слова, они бросились друг к другу в объятия, после чего верхом въехали в Бреславль под гром орудий и звон колоколов. 21 марта прусский король отдал визит, приехав в Калиш. Кутузов, не имея сил сидеть на коне, стоял во главе построенной для встречи армии. Фридрих Вильгельм отдал должное отличной выучке русских войск, но нашел их слишком малочисленными.

Михаил Илларионович с каждым днем все больше слабел. Все же без его воли не отдавалось ни одного распоряжения по армии. Когда здоровье не позволяло ему делать личный доклад государю, Александр сам приходил к нему в кабинет или спальню. Руководя военными операциями в Польше и Пруссии, Кутузов оставался при своем мнении относительно бесцельности заграничного похода и при всяком удобном случае напоминал об этом. Так, на военном совете, где решался вопрос, идти или нет за Эльбу, он с нарочито простонародной грубостью рубанул: "Самое легкое дело идти теперь за Эльбу. Но как воротимся? С рылом в крови!" Тем не менее Александр продолжал выказывать ему знаки расположения и настоял на том, чтобы Фридрих Вильгельм передал старому фельдмаршалу начальство над прусскими войсками. В Штейнау, пограничном силезском городе, жители поднесли Александру лавровый венок, который царь отослал Михаилу Илларионовичу, сказав, что лавры принадлежат ему.

Согретый последними лучами славы, Кутузов медленно угасал. 6 апреля он не смог следовать дальше за армией, слег и через десять дней скончался. Александр известил княгиню Кутузову о том, что она стала вдовой, в собственноручном письме: "Болезненная и великая не для одних вас, но и для всего отечества потеря. Не вы одна проливаете о нем слезы: с вами плачу я и плачет вся Россия!" А на докладе, где похоронить тело фельдмаршала, царь написал: "Мне кажется приличным положить его в Казанском соборе, украшенном его трофеями". Вместе с тем он испытывал огромное облегчение оттого, что последняя преграда к широким наступательным действиям исчезла. Командование русскими и прусскими войсками было возложено на графа Витгенштейна.

Тем временем опасения Кутузова начинали оправдываться: ситуация на театре военных действий менялась не в пользу союзников. Россия при самом большом напряжении сил не могла ни в 1812-м, ни в 1813 году выставить больше половины тех сил, которые ставил под ружье Наполеон. Сенат без затруднений вотировал все предложенные французским императором наборы. 140 тысяч юношей, подлежавших набору в 1813 году, были призваны досрочно и уже обучались в казармах военному делу; кроме того, досрочно был забран призыв 1814 года. "Я все еще могу расходовать триста тысяч человек в год", — удовлетворенно говорил Наполеон. Весной под его знаменами находилось 500 тысяч человек; правда, в большинстве своем это были отроки довольно хрупкого сложения, не достигшие двадцатилетнего возраста, тщательно распределенные императором между ветеранами. Сам Наполеон за последний год сильно постарел; им часто овладевала непреодолимая сонливость, верховая езда быстро утомляла его, желудочные и печеночные боли терзали его обрюзгшее тело. Однако личный престиж императора устоял, он все еще считался непобедимым.

Действительно, летняя кампания 1813 года подтвердила, что Наполеон остается лучшим полководцем мира. В Эрфурте он принял командование над 110-тысячным войском, только что прибывшим из Франции, во главе которого в середине апреля двинулся против союзников, чьи силы не превышали 72 тысяч человек (39 тысяч русских и 33 тысячи пруссаков). Отбросив русский авангард у Вейсенфельса, Наполеон двинулся к Лейпцигу, но союзники перерезали ему дорогу и 20 апреля близ Люцена на Позернской равнине атаковали французов.

Александр и Фридрих Вильгельм наблюдали за ходом боя с холма, расположенного неподалеку от места, где развертывалось сражение. На просьбу своей свиты удалиться в более безопасное место Александр ответил:

— Для меня здесь нет пуль.

Но его присутствие в который раз не принесло русским войскам успеха. Оба союзных государя только к ночи оставили отступавшую армию и направились ночевать в деревню Гроич, с трудом пробираясь между фурами с припасами и ранеными при помощи фельдъегеря, освещавшего путь фонарем. Александр не ложился всю ночь, справляясь о состоянии армии. Убедившись из донесений, что возобновлять наутро сражение нельзя, он пошел к дому, который занимал прусский король, и приказал разбудить его, чтобы сообщить эту неутешительную весть. Фридрих Вильгельм, заметно огорченный, отвечал с некоторой запальчивостью:

— Это мне знакомо. Если только мы начнем отступать, то не остановимся на Эльбе, но перейдем также и за Вислу. При таком образе действий я снова вижу себя в Мемеле.

А когда царь ушел, он вскочил с постели, подошел к окну и заметил как бы про себя:

— То же самое, как и при Ауерштедте.

Он успокоился только тогда, когда раненый генерал Шарнгорст убедил его в необходимости сохранить союз с Россией.

Союзная армия продолжила отступление. Было решено переправиться на правый берег Эльбы. Вскоре мимо штабс-капитана свиты его императорского величества Александра Ивановича Михайловского-Данилевского промчались в клубах пыли коляски Александра и его свиты. Волконский на минуту остановил свой экипаж и, бросив Михайловскому-Данилевскому: "Запиши в реляции, что мы идем фланговым маршем", — покатил дальше. "Какова должна быть история, основанная на подобных материалах, — подумал будущий историограф заграничного похода русской армии, — а к сожалению, большая часть истории не имеет лучших источников".

Действительно, в официальной реляции Люценское сражение было представлено как победа. Витгенштейн получил андреевскую ленту, а прусский маршал Блюхер — Георгия 2-й степени.

Витгенштейн остановил армию на дороге из Дрездена к Бреславлю, у Бауцена, заняв грозную позицию, на которой когда-то с успехом сражался против французов Фридрих II: с юга ее обрамляли утесистые склоны Исполиновых гор, с севера — необозримые болота, поперек дороги путь противнику преграждали две стремительные речки с крутыми берегами, а позади находилось плато Гогенкирхен, укрепленное многочисленными селами. Бауценская позиция, господствовавшая над дорогой, представляла собой настоящую арену, со всех сторон окруженную естественными и искусственными преградами. Подкрепления, которые привел Барклай-де-Толли, увеличили силы союзников, потерявших в предыдущем сражении около 20 тысяч человек, до 70 тысяч.

Наполеон, осмотрев позицию, решил вести сражение два дня. 8 мая он оттеснил союзников за первую реку; на следующий день оставалось прорвать их оборону на второй реке и овладеть плато Гогенкирхен.

В пять часов утра 9 мая Александр и Наполеон одновременно прибыли на поле боя и весь день оставались на виду друг у друга, заняв со своими штабами два противоположных холма. Витгенштейн, в отличие от маршалов Наполеона, ни разу не подъехал к войскам.

Сражение было жаркое и упорное, однако после полудня перевес французов стал очевиден. В четыре часа генералы предложили Александру прервать сражение. Раздосадованный Александр вскочил в седло.

— Я не желаю быть свидетелем этого поражения. Прикажите отступать, — сказал он Витгенштейну и дернул поводья.

К ночи сражение утихло. С обеих сторон из строя выбыло 30 тысяч человек, в том числе около 12 тысяч французов.

Союзные армии отступили к Рейхенбаху.

Александр ехал шагом, утешая отчаявшегося Фридриха Вильгельма.

— Я ожидал иного! — жаловался прусский король. — Мы надеялись идти на запад, а идем на восток!

Александр отвечал, что, несмотря на поражение, ни один батальон армии не расстроен вконец и что, глядишь, дела с Божьей помощью пойдут лучше.

— Если Бог благословит наши общие усилия, — вздохнул Фридрих Вильгельм, — то мы должны будем сознаться перед лицом всего света, что Ему одному принадлежит слава успеха.

Царь горячо пожал ему руку и сказал, что всецело разделяет его чувства.

Следствием бауценского поражения была смена главнокомандующего русской армией. Спустя четыре дня Барклай вступил в новую должность.

Развить военный успех летней кампании Наполеону помешало поведение Австрии. Меттерних зорко наблюдал за событиями. После гибели в России Великой армии его любимая мысль о посредничестве Австрии в европейских делах получила опору в реальной политической обстановке. Теперь Меттерних начал игру, о которой давно мечтал: он постарался встать над обеими враждующими сторонами, чтобы не допустить впредь преобладающего влияния ни Франции, ни России. Поздравляя Наполеона с победами, он в то же время заверял русского царя и прусского короля в ненависти к французскому владыке. Правда, речь пока не шла о свержении династии Наполеона; в лице австриячки Марии Луизы и ее сына, малолетнего "короля римского", Габсбурги надеялись иметь послушного им наследника французского престола, к тому же связанного с ними родственными узами.