Василий Сиповский - История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1 Страница 54

Отношеніе Ивана Ивановича къ себѣ.

Это умѣніе "поддерживать свое достоинство" основывалось y Ивана Ивановича на томъ уваженіи, которое онъ имѣлъ къ себѣ,- къ своему маленькому чину и званію. Къ тому же онъ совершенно серьезно считалъ себя "прекраснымъ человѣкомъ", угоднымъ Богу и заслуживающикъ уваженія со стороны людей. Это «фарисейство» Ивана Ивановича — характерная его черта. Онъ не былъ сознательнымъ «тартюфомъ» — онъ жилъ наивнымъ лицемѣромъ и умеръ довольный собой, съ полной вѣрой въ себя, не омраченный сомнѣніями, не обезпокоенный внутренней борьбой, которая рождается въ душѣ человѣка, сознательно смотрящаго въ жизнь.

b) "Дѣйствительный Иванъ Ивановичъ.

И, между тѣмъ, этотъ «богомольный» и «добрый» человѣкъ полжизни отдалъ на тяжбу съ другомъ-сосѣдомъ изъ-за слова «гусакъ»; онъ прибѣгалъ и къ лжи, и къ клеветѣ, и къ подкупамъ, — онъ обнаружилъ въ своей «праведной» душѣ бездну дряни. Итакъ, хорошихъ качествъ души Ивана Ивановича онъ не доказалъ- передъ нами человѣкъ ничтожный и потому мелочно-самолюбивый, праздный, любопытный, скупой, черствый и пустой, съ большимъ самомнѣніемъ. И читатель разстается съ нимъ, окончательно разувѣрившись въ томъ, что это — "прекрасный человѣкъ".

Иванъ Никифоровичъ а) какимъ онъ казался жителямъ Миргорода. "Хорошій человѣкъ". b) "Дѣйствительный" Иванъ Никифоровичъ.

Меньше мѣста отводитъ разсказчикъ Ивану Никифоровичу. Этотъ «обыватель» не отличался свѣтскими достоинствами Ивана Ивановича, но, съ точки зрѣнія согражданъ, онъ былъ тоже "хорошій" человѣкъ, хотя бы потому, что грузный и неподвижный, въ полусонномъ состояніи пролежалъ y себя большую часть своей жизни, ничѣмъ не интересуясь, никого не трогая. Въ маленькомъ городкѣ и это уже большое достоинство, когда человѣкъ не дѣлаетъ зла другимъ людямъ; вѣдь здѣсь, въ этой мелочной сферѣ, изъ пустяка могутъ разыграться "великія событія"! Но дальнѣйшее повѣствованіе о жизни Ивана Никифоровича объ его столкновеніяхъ съ бывшимъ другомъ обличаютъ и въ его душѣ массу мелкихъ, злыхъ качествъ. Это существо, почти полу-животное, оказывается и скупымъ, и упрямымъ, и великимъ сутяжникомъ. Приливъ злости даже даетъ ему силы и энергію на веденіе судебнаго дѣла. И мы убѣждаекя, что не любовь связывала друзей, a «привычка», — только благодаря случайности ихъ «дружба» была такъ продолжительна и благодаря случайности (пріѣздъ къ Ивану Никифоровнчу Агафіи Ѳедосѣевны, которая окончательно разссорила друзей) вражда сдѣлалась упорной… Немудрено, что Гоголь, освѣженный интересами высшей культурной жизни, не могъ глядѣть на своихъ героевъ глазами «разсказчика», глазами Миргорода, — ему грустно дѣлалось за тѣ милліоны человѣчества, которые вездѣ, не только y насъ въ Россіи, ведутъ жизнь Миргорода, и y него вырвалось горькое восклицаніе: "скучно на этомъ свѣтѣ, господа!"

Судья. Городничій. Жизнь города.

Кромѣ двухъ друзей Гоголь вывелъ въ повѣсти еще нѣсколько типичныхъ образцовъ. Судья, который, во время судебнаго разбирательства, разговариваетъ о дроздахъ и, не слушая дѣла, его подписываетъ и берегь взятки обѣими руками; городничій, выслужившійся изъ солдагь, добродушный грабитель, который каждый день спрашиваетъ квартальныхъ, не нашлась ли пуговица отъ его мундира, потерянная имъ уже два года; чиновники и обыватели города, отъ самыхъ сановитыхъ до мелкихъ — все это обрисовано мастерски. Всѣ эти образы, сцены изъ жизни города (повѣтовый судъ, ассамблея въ домѣ городничаго) — фонъ безотрадной пошлости и мелочности, на которомъ такъ ярко выдѣляются два друга — "честь и украшеніе Миргорода". Если въ "Старосвѣтскихъ помѣщикахъ" подкупала читателя голубивая чистота героевъ, отсутствіе y ннхъ претензій, то въ этой повѣсти пошлость жизни не прикрывается ничѣмъ. Простота безсознательности смѣнилась здѣсь смѣшнымъ искаженіемъ прежней патріархальной жизни новыми понятіями о чести, о достоинствѣ дворянина и чиновника — понятіями смутными, неосновательными, уродливыми, которыя еще яснѣе, еще очевиднѣе и безотраднѣе представляютъ бездну пошлости, сказывающейся за этими претензіями.

Сравненіе этой повѣсти съ "Старосвѣтскими помѣщиками". Гуманность Гоголя въ этой повѣсти.

Такимъ образомъ, если мы сравнимъ эту повѣсть съ повѣстью "Старосвѣтскіе помѣщики", мы убѣдимся, что ни тѣни сочувствія къ этой жизни незамѣтно въ отношеніяхъ къ ней автора. Здѣсь Гоголь послѣдовательно и сознательно осудилъ "пошлость пошлаго человѣка". Здѣсь впервые опредѣленно сказалась его способность "вызывать наружу все, что ежеминутно передъ очами и чего не зрятъ равнодушныя очи, — всю страшную потрясающую тину мелочей, опутавшихъ нашу жизнь, всю глубину холодныхъ, раздробленныхъ, повседневныхъ характеровъ". Такимъ образомъ, въ этой повѣсти мы должны отмѣтить наличность характерной особенности гоголевскаго смѣха, — "смѣхъ сквозь слезы". Здѣсь нѣтъ той поэтической идеализаціи жизни, которую мы встрѣчаемъ въ "Вечерахъ на хуторѣ", — не съ праздничной, a съ будничной, пошлой стороны рисуетъ Гоголь въ этихъ очеркахъ свою Украйну. Это уже не тотъ беззаботный юморъ, которымъ освѣщены многія повѣсти "Вечеровъ на хуторѣ близъ Диканьки", — это горькій смѣхъ человѣка, тоскующаго о духовной скудости человѣка. Для Гоголя, какъ человѣка, сочиненіе такой повѣсти очень характерно: если юношей онъ рвался изъ этой сферы пошлыхъ обывателей въ какой-то другой лучшій міръ "истинныхъ людей", то теперь, озаренный идеалами этихъ лучшихъ людей, Гоголь спустился въ міръ «существователей», чтобы разобраться въ ихъ душахъ, посмотрѣть на нихъ "не равнодушными очами", a взоромъ человѣка, настроеннаго гуманно. Вотъ почему въ обрисовкѣ героевъ Миргорода нѣтъ сатиры, нѣтъ обличенія, нѣтъ суда, — есть только сожалѣніе къ нимъ, жалость къ человѣчеству вообще…

Литературная исторія повѣсти. "Два Ивана" — повѣсти Нарѣжнаго.

Литературная исторія этой повѣсти вполнѣ ясна. Живыя впечатлѣнія захолустной малороссійской жизни, собранныя Гоголемъ въ 1882 г., когда онъ побывалъ на родинѣ, дали ему краски для обрисовки тѣхъ образовъ, ничтожность которыхъ онъ чувствовалъ еще юношей. Уже до него Нарѣжный въ повѣсти "Два Ивана, или страсть къ тяжбамъ" взялъ сюжетомъ сутяжничество, которое свойственно человѣку, живущему мелочными интересами. To обстоятельство, что и y Гоголя выведены въ лицѣ героевъ два Ивана и изображено то же явленіе, очевидно, характерное въ мароссійскомъ захолустьѣ — страсть къ тяжбамъ — позволяетъ утверждать, что повѣсть Гоголя, въ литературномъ отношеніи, зависѣла отъ произведенія Нарѣжнаго. Но стоитъ сравнить оба произведенія, чтобы убѣдиться, что для Гоголя повѣсть Нарѣжнаго была только темой, — канвой, по которой онъ расшилъ самостоятельные рисунки, — намекъ y него обратился въ художественное произведеніе.[137]

"Тарасъ Бульба". Отношеніе Гоголя къ этому сюжету.

Человѣкъ, съ опредѣленными стремленіями идеализировать старину, — Гоголь, вѣроятно, съ особой любовью писалъ повѣсть "Тарасъ Бульба". Современная жизнь Украйна казалась ему сѣрой и скучной,[138] — здѣсь не было мѣста для размаха его воображенія, не было людей «интересныхъ» въ романтическомъ вкусѣ; не видалъ здѣсь Гоголь, повидимому, никого кромѣ «существователей», прозябающихъ безсознательной жизнью. Этотъ недостатокъ (неимѣніе цѣлей въ жизни, непониманіе ея смысла) всегда особенно возмущалъ Гоголя. Вотъ почему его больше настоящаго интересовало прошлое Малороссіи — то время, когда она жила бурной исторической жизнью, когда полна «смысломъ» была жизнь всякаго казака, когда не было ненавистныхъ ему пошляковъ, a были «борцы» за родину, за вѣру. Оттого, сочиняя своего "Тараса Бульбу", Гоголь, вѣроятно, отдыхалъ душой, — сѣрая дѣйствительность окружающей жизни не тормозила его воображенія, — и свободно создавало оно героическіе образы и картины, возвышающія душу. Благодаря этому, Гоголю удалось въ своей повѣсти создать "эпопею казачества". Въ самомъ дѣлѣ, размахъ его творчества въ этой повѣсти чисто-эпическій, — цѣлую эпоху народной жизни сумѣлъ онъ воплотить въ грандіозномъ обликѣ Тараса; въ лицѣ своего героя ему удалось уловить яркія національныя черты своего народа. Въ нѣкоторыхъ частностяхъ этой повѣсти (описаніяхъ, сравненіяхъ) Гоголь подымается до пріемовъ эпическаго творчества.[139]

Гоголъ, какъ историкъ.

Оцѣнивая съ этой точки зрѣнія произведеніе Гоголя, Е. А. Котляревскій называетъ автора "не историкомъ, a слагателемъ новой былины, y которой онъ иногда даже заимствуетъ обороты".

Но это замѣчаніе едва ли вполнѣ вѣрно: будучи поэтомъ-художникомъ, который былъ воодушевленъ народными преданіями и пѣснями и оттуда вынесъ свое проникновеніе въ духъ народа, въ его силы и героевъ, Гоголь, конечно, въ то же время, былъ и историкомъ. Интересъ къ исторіи Малороссіи былъ y него чѣмъ-то органическимъ: среди юношескихъ его опытовъ встрѣчаемъ мы уже начало повѣсти изъ жизни казаковъ; эти казаки постоянно фигурируютъ въ его «Вечерахъ», то подымаась до героическаго образа пана Данилы (въ повѣсти "Страшная месть"), то опускаясь до комическихъ очертаній Чуба и др. Какъ настоящій историкъ, всматривался Гоголь и въ причины, создавшія казачество, и старался оцѣнить тѣ слѣдствія, которыя неизбѣжно вытекали изъ этого сложнаго явленія. Мы знаемъ, что Гоголь собирался написать даже обширную исторію Малороссіи; въ своихъ «Арабескахъ» характеризуя "малороссійскія пѣсни", онъ много говоритъ о тѣхъ историческихъ условіяхъ, которыя создали богатырскій размахъ русской души, выразившійся въ образованіи Запорожской Сѣчи. Да и въ повѣсти "Тарасъ Бульба" не разъ Гоголь отклоняется въ сторону исторіи, — многіе факты изъ жизни своихъ героевъ объясняетъ условіями тогдашней жизни. Какъ историкъ, Гоголь добросовѣстно изучалъ прошлое Украйны и по ученымъ трудамъ, и по источникамъ, и по народнымъ произведеніямъ, и по запискамъ современниковъ. Если тѣмъ не менѣе, онъ многое невѣрно понялъ въ прошломъ Малороссіи, то это еще небольшая вина, — при тогдашнемъ состояніи науки даже исторія великой Руси не была еще истолкована сколько-нибудь yдовлетворительно.