Олег Гордиевский - КГБ Страница 55

Первым назначением Зорге было руководство шпионской сетью в Шанхае под крышей немецкого журналиста. Там он завербовал японского журналиста, впоследствии ставшего его самым важным агентом, Хоцуми Озаки. Озаки был молодым идеалистически настроенным марксистом из богатой семьи и с прекрасными связями в японских правительственных кругах. В январе 1933 года Зорге вернулся в Москву, где принял личные поздравления Берзина за достижения в Шанхае. Следующим и самым важным назначением Зорге была работа в Японии. По дороге в Японию он провел несколько месяцев в Германии, утвердив свою репутацию журналиста и получив известность как общительный и компанейский член нацистской партии. На прощальном ужине, устроенном Зорге в Берлине, присутствовал сам доктор Геббельс. По прибытии в Токио в сентябре 1933 года Зорге быстро завоевал доверие немецкого посольства. После своего ареста восемь лет спустя он похвалялся:

«Тот факт, что мне удалось наладить хороший контакт с посольством Германии в Японии и завоевать абсолютное доверие его сотрудников, стал основой моей организации в Японии… Даже в Москве тот факт, что я проник в самый центр посольства и использовал его для своей разведывательной деятельности, оценивается как чрезвычайно удивительный, не имеющий аналога в истории».

Зорге не представлял себе, что к тому времени было совершено еще несколько внедрений, которые в Москве считались не менее «удивительными». Тем не менее именно шпионская сеть Зорге предоставила Москве наиболее важные разведданные по Германии и Японии из всех, что были получены посредством агентов.

Большую часть времени из восьми лет, проведенных Зорге в Токио, Кремль считал, что главная угроза Советскому Союзу исходит от Японии. В начале тридцатых годов «великая депрессия» вырвала неглубокие корни японской демократии. Депрессия создала такой общественный климат, при котором армии удалось покончить со своим подчиненным положением по отношению к политикам и заручиться поддержкой народа в плане ее территориальных амбиций. В сентябре 1931 года японские войска, расквартированные вблизи принадлежащей Японии Южно-Маньчжурской железной дороги, устроили взрыв на путях. Ответственность за взрыв они переложили на китайские войска и воспользовались этим событием, впоследствии получившим эвфемическое название «маньчжурского инцидента», как предлогом для того, чтобы начать оккупацию Маньчжурии. Японское правительство согласилось с резолюцией Лиги наций, требующей вывода японских войск, однако перед лицом националистической лихорадки, охватившей Японию, политики оказались бессильны навязать свою волю солдатам. В начале 1932 года армия создала в Маньчжурии марионеточное государство Маньчжоу-го под номинальным управлением последнего из маньчжурских императоров. С того момента Япония стала контролировать большой участок суши, граничащий с Советским Союзом.

До середины тридцатых годов Москва видела в Германии значительно менее серьезный источник военной опасности, чем в Японии. В течение ряда лет она наблюдала за ростом нацизма с невозмутимостью, граничащей с самодовольством, видя в нем скорее агонию немецкого капитализма, чем предзнаменование будущей завоевательной войны на Востоке. Вплоть до того момента, когда Адольф Гитлер стал канцлером Германии в 1933 году, Коминтерн призывал немецких коммунистов атаковать социалистического врага слева, а не нацистского врага справа. Хотя комиссар по иностранным делам Максим Литвинов и предупреждал в 1933 году в своем общем обзоре советской внешней политики о «крайних антисоветских идеях» нацистского режима, он тем не менее подчеркнул, что основная угроза продолжает исходить от Японии. В течение последующих нескольких лет политика СССР в отношении Японии и Германии, как и политика Запада, основывалась на умиротворении. Ее главной задачей было избежать войны как с Японией, так и с Германией.

По прибытии в Токио в сентябре 1933 года Зорге получил приказ «внимательно изучить вопрос, планирует ли Япония нападение на СССР». Он писал после своего ареста восемь лет спустя:

«В течение многих лет это было самым важным заданием, данным мне и моей группе; не было бы большой ошибкой сказать, что это было единственной целью моей миссии в Японии.. В результате наблюдений за важной ролью, полученной японскими военными после маньчжурского инцидента, и за их взглядами в СССР появились глубоко укоренившиеся подозрения, что Япония планирует напасть на Советский Союз; подозрения эти были настолько сильными, что часто выражаемое мной противоположное мнение не всегда находило полное понимание в Москве…»

Если опасения Москвы по поводу нападения со стороны Японии и были порой преувеличенными, они все же не были беспочвенны. Японская армия на несколько лет раскололась на враждующие группировки: Кодо-ха, которая выступала за войну с Россией, и менее авантюристическая Тосей-ха, чьи амбиции были устремлены в Китай. Лишь в 1936 году, после неудачного переворота, организованного Кодо-ха, Тосей-ха сумела начисто переиграть своих противников. К тому моменту предписания со стороны Запада Японии не вмешиваться в дела Китая стали походить, по выражению военного министра Японии, на «попытки уговорить мужчину не вступать в связь с женщиной, которая уже от него забеременела». К тому моменту, когда Япония открыто начала войну в июле 1937 года, она уже установила косвенный контроль над значительной частью северо-востока Китая.

Когда Массинг увидела Зорге в 1935 году в первый раз после 1929 года, она нашла, что он заметно изменился за годы пребывания в Китае и Японии. Хотя он по-прежнему обладал «чрезвычайно привлекательной внешностью» и был преданным коммунистом, «мало что осталось от обаяния романтического и идеалистически настроенного ученого». Один японский журналист отзывался о Зорге как о «типичном задиристом и высокомерном нацисте… вспыльчивом и много пьющем». Этот образ помог Зорге заработать доверие у сотрудников немецкого посольства. Его ближайшими знакомыми из числа работавших в посольстве были полковник Эйген Отт, занимавший пост военного атташе с марта 1934 года, и г-жа Отт, с которой у Зорге был один из его многочисленных романов. Зорге получил доступ к значительной части информации о японских вооруженных силах и военном планировании, которую Отт отправлял в Берлин, равно как и ко многим другим документам по вопросам дальневосточной политики Германии, присылаемым в посольство. Когда в апреле 1938 года Отт получил повышение и стал послом, Зорге стал ежедневно завтракать с ним, снабжая его свежей информацией о событиях в Японии и редактируя некоторые из его донесений в Берлин. Тем временем главное звено шпионской сети Зорге, Хоцуми Озаки, получал все больший доступ к процессу принятия решений в японской внешней политике, будучи членом мозгового треста ведущего государственного деятеля, принца Коноэ. В конце 1935 года Озаки удалось сфотографировать документ, относившийся к процессу государственного планирования на будущий год и указывающий на отсутствие вероятности скорого нападения Японии на Советский Союз. Зорге правильно предсказал вторжение в Китай в июле 1937 года, в очередной раз предоставив заверения, что у Японии нет планов вторжения в Сибирь.

Во всех советских официальных панегириках Рихарду Зорге содержится по крайней мере одно преднамеренное искажение, по сей день не обнаруженное Западом. Донесения Зорге обычно используются для того, чтобы скрыть успехи советской службы перехвата, формы сбора разведданных, которая даже в эпоху гласности официально не упоминается в Советском Союзе. Вполне возможно, что перехват был более важным источником разведывательной информации о Японии, чем донесения самого Зорге. Так, перехваченная и расшифрованная телеграмма, направленная японским военным атташе в Москве, подполковником Юкио Касахарой, сторонником группировки Кодо-ха, в Генеральный штаб в марте 1931 года, за полгода до «маньчжурского инцидента» и за два с лишним года до прибытия Зорге в Токио, вполне возможно, сделала больше, чем какие-либо другие сообщения в деле раздувания опасений относительно нападения Японии на Советский Союз. В телеграмме говорилось:

«Рано или поздно (Японии) неизбежно придется столкнуться с СССР… Чем скорее начнется советско-японская война, тем лучше для нас. Мы должны понимать, что с каждым днем ситуация становится все белее выгодной для СССР. Если говорить коротко, я надеюсь, что власти примут решение о проведении быстрой войны с Советским Союзом и начнут проводить соответствующую политику».

Неудивительно, что в Москве опасались, как бы «маньчжурский инцидент» не стал прелюдией к нападению на Советский Союз, к которому призывал Касахара. Еще большую тревогу вызвали слова Хироты, посла Японии в СССР, сказанные им в беседе с находившимся с визитом в Москве японским генералом и процитированные в другой перехваченной и расшифрованной японской телеграмме: