Юлиан Семенов - Лицом к лицу Страница 55

Так что, приехав на ярмарку, я запарковал машину подальше от седых стариков с оловянными, невидящими, но все замечающими глазами и отправился искать тот павильон, где должен проходить аукцион.

Нашел я его довольно скоро, служба информации здесь, как и всюду в стране, работает отменно, озабоченная экономией времени, являющегося общегосударственным п р о д у к т о м, то есть ценностью более чем даже рукотворной, скорее - рукотворящей.

В огромном павильоне, при входе, продают прекрасные книги с цветными репродукциями ковров, приготовленных к продаже. Стоят книги дорого, очень дорого. Воистину нет более строгой цензуры, чем стоимость книги. В этом смысле западный мир невероятно зацензурован, книга по карману лишь в е с ь м а состоятельным людям.

Пришлось купить роскошный каталог. Открыл страницу с уникальным ковром, подаренным России. Таинственная история: вывезен неизвестно кем, много лет находился в руках некоего капитана из Гамбурга, теперь пушен с молотка в мир "вложения капиталов".

Я вышел в вестибюль, нашел будку автомата, опустил монету достоинством в пять марок, набрал код Лихтенштейна и сразу же услыхал голос барона:

- Это ти?!

По этому самому "ти" я понял, что он ждал моего звонка, он всегда начинает говорить с легким акцентом, когда волнуется.

- Это я. Ковер, по-моему, совершенно уникален и хоть монархичен, то есть не очень интересен с точки зрения высокого искусства, но - как предмету истории - аналога я не видал.

- Спасибо. Слюшай, какой я устрою сейчас концерт, а потом расскажешь мне подробности торга.

Концерт воистину получился более чем отменный.

Это было мне внове, аукцион я ни разу не видел, разве что читал у Ильфа и Петрова, поэтому все запомнилось с четкой, фотографической яркостью, словно снимки с блицем.

Итак, ты получаешь картонку, на которой напечатан номер. Это - твой мандат во время торговли. Проходишь в зал, садишься на один из пяти сотен удобных стульчиков и начинаешь ждать, оглядывая тех, кто входит сюда. Люди невероятно интересны: он - длинноволос, весь в коже, как змей; она - брита наголо, в замше, кажется, что не идет, а шуршит; он - в черном, котелок, словно у диккенсовского персонажа; она - в норке, хотя не холодно вовсе; он - в дырявых брюках и рваных тапочках на босу ногу; она - прижимаясь к нему плечом - чуть ли не в царском муаре, обриллианчена и заизумрудена, не старуха, а ломбард, жмется огромным бюстом к атлетическому, r-образному плечу содержанта...

Собралось такого рода парочек штук пятьдесят; остальные, сразу видно, вроде меня, безденежные, пришли, чтобы посмотреть бесплатное представление.

Примечательны две парочки из американского экспедиционного корпуса. Этим предписано ничем не выделяться; сидят себе в скромных костюмчиках, ждут начала д е л а.

На подмостки вроде сцены провели телефонный аппарат, забегали девочки хоть и нету на них формочек стюардесс, но все равно некое подобие наличествует: мир стареющих мужчин чтит девушек, подчиненных форме, с такими легче.

Радисты подышали в микрофон: "айн, цвай, драй", - даже мизинцем поцокали о шершавую металлическую мембрану "говорильни".

А потом началось.

На подмостки вышел мужчина в скромном, достойном костюме, сдержанно поклонился залу, занял место у микрофона, на трибуне-кафедре.

- Добрый день, дамы и господа! - сказал он по-немецки, но с ужасающим английским акцентом. - Поверьте, я разойдусь во время торгов и вам будет не так трудно понимать мой немецкий. Итак, повод к нашей сегодняшней встрече дали нам два компонента - искусство великих персов, которые ныне переживают столь трагическую годину своей истории, и невероятная инфляция, сотрясающая свободный мир. Трудно себе представить - да и нужно ли? - ту горькую кривую падения престижа дела, которая является главной определяющей константой нашего бытия. Правительства с их полумерами, с их трусостью и замалчиванием тех трудностей, которые ждут нас впереди, не в силах помочь процессу; бизнесмены, занятые в сфере промышленного производства, пытаются делать все, что в их силах, но режимы, в поисках популярности у избирателей, то и дело вводят поправки к законам, которые бьют по прибылям, и это, ясно, не может не сказаться на стабильности - производство начинает сворачиваться. А что происходит в мире?! Удары по Европе, особенно по Европе, стали все более ощутимы! Так я хочу задать вам вопрос: что делать честному человеку, скопившему какие-то деньги? Куда вложить их? Во что пустить? В банк? Но вы же прекрасно знаете, как растут цены! Сегодня вы открыли счет на тысячу марок, а через месяц эта тысяча станет равна - по покупательной способности девятистам или того меньше! Купить акции? Смысл? Вы знаете, как много уважаемых людей пострадали, купив акции на серебро! Нет, дамы и господа, есть лишь один путь, и наша фирма знает, что делает, когда советует вам: вкладывайте деньги в персидские ковры! Двадцать лет назад они стоили в десять раз дешевле, чем сегодня; десять лет назад - в пять раз дешевле! Да что там! В прошлом году ряд ковров, которые мы решили выпустить на торг сегодня, стоили в два раза дешевле, чем нынче! Вложив десять тысяч марок в ковер ручной работы из Шираза, вы сразу же, здесь, в этом же зале, выиграли еще двадцать тысяч! Итак, дамы и господа, мы начинаем, и я заранее поздравляю вас с тем, что вы здесь, у нас в гостях, - вы уже в выигрыше!

В зале раздались сдержанные аплодисменты. Аукционер, однако, начал раскланиваться с такой горячностью, что создалось впечатление, будто гремит овация и он - это не он, а по крайней мере Лиза Минелли.

- Принесите, пожалуйста, ковер под номером один, - обратился он к одной из девушек.

Та в свою очередь обернулась, и из-за перегородки два кряжистых парня вынесли ковер и развернули его.

- Дамы и господа, вы видите древность! Вы слышите строки Омара Хайяма, перед вами сдержанность и достоинство - великое искусство персов! Посмотрите внимательно на этот ковер! Обратите внимание, какой строгостью отличается узор! Как он скрыт! А в этой скрытости - его высшая ценность, ибо открытое не имеет цены, оно - для всех, а скрытое, принадлежащее мне - это близко к ощущению владычества и собственной особости! Дамы и господа, - в голосе джентльмена появился некий надрыв, - думаю, что если мы начнем торг с трех тысяч марок, все согласятся с этим, не так ли?! Нет, дама в пятом ряду не согласна, она назначает три сто! Итак, три сто... Нет, господин предлагает три двести, итак, три двести - раз! Ага, вижу, три триста! Новая цена, дамы и господа! Новая цена, три триста! Нет, не согласен господин из седьмого ряда!

Он умел торговать, этот джентльмен из Лондона, он довел стоимость ковра до семи тысяч, и все в зале сидели замерев, в о с х и щ е н н о внимая ажиотажу торговли. (Потом мне, правда, сказали, что фирма "Сотби" частенько "задействует" своего человека на аукционах во время первого или второго торга, чтобы з а в е с т и публику, что называется, р а с к о ч е г а р и т ь ее.) В зал заходили все новые и новые посетители, несколько человек начали перешептываться, кивая на появившегося господинчика в скромном костюме, коротких узких брючках и не по размеру больших мокасинах, надетых на канареечные носки. Вместе с ним в зал вошли три сына - лет десяти, семи и пяти - в таких же желтых носках и таких же мокасинчиках модели "колледж". Шепот в зале заставил меня наклониться к соседке - явной завсегдатайше торгов, зрительнице пенсионного возраста (пусть лучше тут отсиживается, чем затевать семейные свары):

- Мадам, кто это пришел?

Мадам, как видно, была глуховата; она скрипуче прогрохотала:

- Нет, это не Пешавар, это Хорезм!

Пришлось обернуться к соседу слева. Тот ответил:

- По-моему, это какой-то иранский крез, из эмигрантов, он частый гость на аукционах.

Сосед оказался прав. Я убедился в этом, когда настала очередь ковра под номером двадцать один.

- Дамы и господа! Я прошу вашего внимания! Этот уникальнейший ковер, рукотворные портреты монархов, обозначен нами как экспонат, стоящий двадцать тысяч марок. Мы отдаем себе отчет в том, что он стоит значительно дороже, мы предлагаем схватку у м н ы х, желающих вложить капитал, поэтому мы и пошли на оправданный риск: пусть бы у нас учились такого рода оправданному риску политики, а?! Итак, двадцать тысяч, дамы и господа, двадцать тысяч - раз... Ага, дама не согласна... Двадцать тысяч сто? Я полагаю, что в данном случае "сто" - слишком маленькая ставка... Впрочем, я ни на чем не настаиваю, пусть будет двадцать тысяч сто марок...

Иранский крез поднял свою карточку над головою и что-то негромко сказан. Аукционер понял его моментально:

- Названа цена в двадцать одну тысячу, дамы и господа...

- Двадцать две, - сказан один из скромных, тихих американцев в штатском с явно военной выправкой.

- Итак, двадцать две тысячи - раз, двадцать две тысячи - два" двадцать две тысячи...

- Двадцать три тысячи, - негромко бросил иранец.