Александр Елисеев - Как обуздать олигархов Страница 55

По официальной версии, «пламенный революционер» умер от «испанки», то есть гриппа. Злые языки потом стали утверждать, что на самом деле Свердлова до смерти избили рабочие на одном из митингов. Однако в пользу последнего не существует никаких документальных подтверждений. Приходится все же признать официальную версию, внеся в нее, правда, одну «маленькую» поправочку. Свердлова доконала не столько болезнь, сколько лечение. Исследование его истории болезни убеждает в том, что оно осуществлялось совершенно неправильно. Кто стоял за такой «нетрадиционной» медициной, можно только догадываться.

На партийном съезде, открывшемся без Свердлова, Ленин очень талантливо изображал скорбь и огорчение. Но досада на покойного все же прорвалась. Отдав дань талантам Якова Михайловича, Владимир Ильич поведал делегатам, что тот взвалил на себя слишком уж много партийных и государственных забот.

Положение поправили. Ленин резко снизил значение Секретариата, поставив во главе его второстепенную фигуру — Е. Д. Стасову, бывшую помощницей Свердлова. Стасова была довольно жестко подчинена Политбюро. Одновременно Ленин, очевидно еще не оправившись от испуга и оберегая свой Совнарком от возможной конкуренции, посадил в кресло председателя ВЦИК простоватого тверского мужичка М. И. Калинина. Тем самым был нанесен еще один удар, значительно ослабивший значение Советов.

Время шло, а поток организационной работы нарастал. Это усиливало вес «опального» Секретариата. Вскоре количество секретарей ЦК выросло до трех человек. В их узком кругу неминуемо должна была возникнуть некая иерархия. И она возникла. В апреле 1922 года был введен пост генерального секретаря, который занял Сталин.

ТРОЦКИЙ И ЕГО ПРОЕКТ «КРАСНОГО КАПИТАЛИЗМА»

Но вот отгремели бои Гражданской войны, и в стране началась новая экономическая политика (нэп). Продразверстку заменили более мягким продналогом, а в городе допустили частную инициативу. Товарно-денежные отношения оказались реабилитированными, что вызвало небывалый энтузиазм у частников. Общество все больше коммерциализировалось, причем это касалось и партийной среды.

Михаил Антонов в своей замечательной книге «Капитализму в России не быть!» характеризует нэп как «первую попытку перестройки». Причем Ленин здесь рассматривается как тогдашний «Горбачев». «…Государство в последних работах Ленина почти отождествляется с бюрократизмом, с которым надо вести решительную борьбу. И в качестве одного из средств этой борьбы Ленин называет стачки, которые профсоюзы должны проводить, чтобы защитить интересы рабочих, ущемляемые бюрократами из государственных органов. Все это походило на план осуществляемого „сверху“ демонтажа Советского государства».

Сказано сильно, но все же тут имеет место быть некоторое преувеличение. «Поздний» Ленин вовсе не противопоставляет рабочий класс советской власти. Напротив, он предлагает включить в ЦК несколько десятков рабочих, чтобы они укрепили там пролетарский дух. В сущности, Ленин оставался верен своей утопии, которую он описал еще в работе «Государство и революция» (1917 год). Пролетарское государство там рисуется в виде коммуны, где абсолютно все чиновники избираются народом и полностью ему подотчетны.

Гражданская война и сопутствующая ей практика государственного строительства нанесли по этой утопии сильнейший удар, но Ленина это не смутило. Он просто подкорректировал свои взгляды. По его мысли, если советская власть не смогла стать подлинно пролетарской (он характеризовал новую Россию как «рабочее государство с бюрократическими извращениями»), то ее нужно таковой сделать. Причем довольно-таки простым способом — включить в высшие партийные органы рабочих от станка.

Что же до нэпа, то Ильич считал его «временным отступлением», которое непременно закончится (назывались и сроки — «пять-десять лет»). И тогда пролетарская демократия станет жить строем «цивилизованных кооператоров».

Забавно, что в перестройку под этими самыми кооператорами понимали возникшие тогда спекулятивные лавочки, которые покупали товары у государства и перепродавали его населению. Но Ленин-то, конечно, имел в виду совсем другую кооперацию — высшего типа. Он мечтал о производственной кооперации.

Нет уж, если кто и задумывал перестройку (то бишь капитализацию), так это не Ленин. Как ни странно, но на эту роль больше подходит Троцкий. Почему? Зайдем издалека.

В 1923 году в Кремле серьезно готовились к началу революционной войны против Германии. Нэп был нэпом, а мировая революция продолжала оставаться «священной коровой». Подготовка велась по всем направлениям. Троцкий готовил марш 200 тысяч красных конников через Виленский (отнятая у Литвы территория) коридор на Восточную Пруссию, а дальше — на Берлин. Коминтерн срочно мобилизовывал 50 тысяч немцев-интернационалистов, которым было суждено принять активное участие в уличных боях в Германии. На нужды германской революции отвалили нешуточную сумму в 300 миллионов золотых рублей. Естественно, все делалось в обстановке строжайшей секретности.

Это было в августе. Но уже в сентябре того же года Москва дала задний ход. Разведка донесла, что Антанта каким-то образом узнала о решениях советских вождей. В результате были приняты срочные меры по предотвращению агрессии: усиление французского корпуса в Руре, переброска белогвардейских частей в Польшу, срочные инженерные работы в Виленском коридоре. Момент внезапности был упущен, и теперь только и оставалось, что трубить отбой.

Возникает резонный вопрос — кто же «сдал»? Кто информировал Антанту? Историк В. Сироткин, уделивший много внимания эпопее 1923 года, сообщает весьма любопытные сведения о связях Троцкого. Оказывается, «еще в 1921 г. он получает весточку из Парижа не от кого-нибудь, а от самого бывшего военного министра „временных“ Александра Гучкова… „Кружок Гучкова“ объединял военных, политиков и философов… которые пытаются „навести мосты“ прежде всего с „военспецами“ из РККА „Брусиловского призыва“ 1920 года. Троцкий втайне (выделено мной. — А£) от Политбюро и ИККИ направляет к Гучкову своего доверенного порученца Евгения Беренса… но не для обсуждения теоретических вопросов „сменовеховства“, а для совершения конкретной задачи: использовать связи Гучкова в русских эмигрантских кругах Литвы и Польши для „броска“ 200-тысячного корпуса красных через Литву и польский „Виленский коридор“».

Удивительно, почему Сироткин, накопавший столь любопытный материал, не удосужился свести концы с концами и ответить на вопрос — кто же выдал революционные планы Москвы. Ответ здесь прямо-таки лежит на поверхности. Очевидно, что это сделал сам же Троцкий — по каналам Гучкова, которые вели к руководящим центрам западных демократий.

Еще до Февральского переворота Гучков, будучи одним из вожаков либеральной оппозиции, всемерно ориентировался на Англию и Францию, ожидая от них помощи в политической борьбе. И ожидания эти вовсе не были напрасными. Во время конференции союзных держав в Санкт-Петербурге (январь-февраль 1917 года) глава французской делегации Р. Думерг желал видеть Гучкова в числе ее участников. И не случайно, что этот деятель станет военным министром во Временном правительстве.

Именно Гучков был деятельным организатором военного заговора против Николая II, о чем есть множество свидетельств (в частности, и показания самого обер-либерала, данные Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства). Так, масон А. В. Оболенский вспоминает о своей беседе с Гучковым, имевшей место в 1916 году: «Гучков вдруг начал меня посвящать во все детали заговора и называть главных его участников… Я понял, что попал в самое гнездо заговора. Председатель Думы Родзянко, Гучков и Алексеев были во главе его. Принимали участие в нем и другие лица, как генерал Рузский, и даже знал о нем А. А. Столыпин (брат Петра Аркадьевича). Англия была вместе с заговорщиками. Английский посол Бьюкенен принимал участие в этом движении, многие совещания проходили у него».

Понятно, что такой деятель, как Гучков, просто обязан был иметь теснейшие связи с западными центрами. И также понятно, что Лев Давидович должен был об этом, как минимум, догадываться. Между тем «демон революции», ничтоже сумняшеся, оповещает этого прозападного либерала о наиважнейшей большевистской тайне. Да еще и делает это втайне от Политбюро. То есть тут налицо самый банальный слив информации. Троцкий попросту не хотел победы мировой революции. (Причем обращает на себя внимание, что слив произошел очень грамотно. Троцкий ведь не просто сообщает тайну, но просит помощи в интересах революции. Здесь все шито-крыто — и предательство осуществлено, и алиби обеспечено.)

Но ведь как же так? Зачем «демону революции» эту самую революцию предавать?