Олег Попцов - Тревожные сны царской свиты Страница 56

О правоте наших доводов говорит фраза, произнесенная Анатолием Чубайсом на своей пресс-конференции 20 июня 1996 года: "Сегодня, когда Борис Ельцин принял решение об увольнении господ Сосковца, Барсукова и Коржакова, был вбит последний гвоздь в крышку гроба под названием "иллюзии военного переворота в Российском государстве". Там, наедине с Ельциным, этот довод сыграл решающую роль. Ельцин согласился, потому что наверняка в последние дни думал об этом сам. А может быть, просто устал, уступил: хватит с меня этих столкновений? Нет, непохоже, не в его духе.

И последним аккордом этой промежуточной драмы можно считать пресс-конференцию Чубайса. Как уже говорилось, она была задержана на три часа. Вместо 10 утра она началась в 13.00. Если учесть, что Анатолий Чубайс вместе с Татьяной Дьяченко были у президента в десять, то вряд ли беседа длилась более одного часа двадцати минут. Даже в прошлые времена, будучи достаточно здоровым, Ельцин не выдерживал бесед, встреч, заседаний, длящихся более полутора часов. Разумеется, это выдавалось за сложившийся стиль президента, нетерпимость к словоблудию, требование профессиональной опрятности. Сказанное соответствует реальности. Ельцин действительно человек высокой внутренней организации. Он никогда не опаздывает и крайне раздражается, когда это допускают подчиненные. Обладая при этом хорошей памятью, он непременно напомнит сотруднику о допущенном им нарушении. Я сам дважды оказывался в подобной ситуации. Так получилось, я не рассчитал время и опоздал на встречу с президентом на пять минут. Кстати, опоздание было вынужденным, вызванным изменениями режима Службой президентской охраны. Там, где раньше я проходил беспрепятственно, теперь требовалось согласование с приемной президента. Кто-то куда-то звонил, кто-то от кого-то ждал подтверждения.

Еще через три месяца я опоздал на очередную встречу на две минуты. Когда я появился в приемной президента, секретарь с укором заметил: "Борис Николаевич уже дважды интересовался, почему вас нет". Как в первом, так и во втором случае Ельцин сделал мне положенный выговор: "Заставляете президента ждать".

Так получилось, что еще одна встреча случилась в небольшом временном отдалении. На этот раз я приехал с достаточным запасом времени. К оговоренному часу Ельцин не появился. Он был на выезде, где-то в Москве. В приемную позвонили и просили передать мне, что президент задерживается. Я ждал не более 15 минут. Когда я вошел в кабинет президента, первыми словами, которые он произнес, были: "Счет 1 : 2. Пока в вашу пользу. Так что еще одно опоздание за мной". Это было другое время. И надо с грустью признать, что это был другой президент.

Крайний временной предел (не более 1,5 часа всевозможных дискуссий, встреч, бесед) зависел еще и от обкомовской привычки. Но в большей степени от здоровья президента. Президент чувствовал, что устает. И хотя не показывал виду, однако начинал раздражаться. И значимый разговор терял заявленную привлекательность и вне своей сути отступал в разряд малоудачных. В кабинете президента опасней всего было переговорить.

Появление Чубайса еще до свершения победы в качестве ключевой фигуры, обеспечившей переизбрание Ельцина на второй срок, можно назвать шагом дерзким и вызывающим, никак не прибавляющим авторитета Ельцину среди бедствующих сограждан. Но, с другой стороны, его можно считать шагом отчаяния. Электорат коммунистов даже после отставки Чубайса не изменил своего отношения к президенту. Нельзя искать компромисса с коммунистами, надо выигрывать у коммунистов, а это могут сделать только их очевидные противники. Чубайс среди них наиболее одаренный. И Ельцин согласился на риск. Если рассуждать серьезно, у Ельцина не было выбора. Он так и решил, что противовес Чубайсу он слепит потом, по выздоровлении.

Какое-то незначительное время, даже будучи членом президентского штаба, Чубайс держался в тени. Все полагали, что так и было задумано. Но то ли не удержался Чубайс, то ли все остальные штабисты были настолько безынициативны, что его всплытие случилось само собой. И тем не менее вопрос остается. Почему при очевидном отрицательном поле, не симпатиях сограждан к Анатолию Чубайсу именно он проводит пресс-конференцию по низложению всесильного триумвирата, своих ярых противников? Желание подтвердить свое возвращение во власть? Доказать свое всесилие? Или опьянение победой, утрата чувства осторожности?

Ни первое, ни второе, ни третье. Показателен отказ Черномырдина, которому и было предложено провести эту пресс-конференцию. "Я не в материале", - ответил премьер. Отговорка? И да и нет. Никто из членов штаба не хотел брать на себя ответственность, так как был не уверен в окончательности краха всевластного триумвирата. А Черномырдин тем более. Среди троих был еще вчерашний кронпринц.

ВРЕМЯ СЖИГАТЬ ДЕКОРАЦИИ

Ельцин одержал победу. Все, что положено сказать по этому поводу, было сказано с немыслимым превышением. Демократы вынужденно торжествовали. Победу неминуемо приписывали им, хотя бы уже по той причине, что главным соперником президента на финише оказался Геннадий Зюганов, лидер КПРФ. Интересно другое: практически все демократические силы в той или иной мере (в большей Г.Явлинский, С.Федоров, в меньшей Г.Старовойтова и Е.Гайдар) были оппозиционны президенту. И все равно, выигрыш Ельцина вопреки, казалось бы, логике и политической реальности войдет в историю как победа демократов.

Из двух бед, а Ельцин победил именно в этом диапазоне, выбирают меньшую. Так президент, фигурально говоря, из образа надежды общества за прошедшие четыре года трансформировался в образ меньшего зла. Вынужденно голосующие "за", а таких в электорате Ельцина оказалось почти половина, никогда не станут союзниками, а тем более союзниками надежными. Они постоянно будут напоминать о вынужденности своего решения. Александр Гельман по этому поводу высказался достаточно точно: "Мы же выбирали из двух зол меньшее. Но кто нам сказал, что меньшее значит маленькое? Так что придется терпеть!"

Из курьезных признаний, несколько забегая вперед. В своем заявлении, сделанном 20 декабря, когда президент сообщил, что приступает к исполнению своих обязанностей и считает для себя восстановительно-реабилитационный период законченным, он высказал, с одной стороны, наивно-простую, с другой - ошеломляющую мысль. Болезнь и вынужденное отсутствие убедили Ельцина в том, что стране президент нужен. А значит, конституционная концепция президентской республики себя оправдала. Более того, стране нужен здоровый, деятельный президент. Когда я слушал это заявление президента, мы стояли в холле одного из банковских офисов. Кто-то за моей спиной зло пошутил: "Какой сообразительный. Понадобилась операция на сердце, чтобы понял. Ему определенно полезно болеть".

Не станем корить соотечественников за злую иронию. Возможно, если бы не было Ельцина, а вместе с ним 90-го, 91-го и даже 93-го года - не было бы этого коммерческого банка с его солидными офисами. И, уж конечно, этих тугих краснопиджачных бизнесменов, не расстающихся с сотовыми телефонами, мрачно пережевывающих "Орбит" без сахара. Многого бы не было: и сверхнепонятного, и сверхдраматичного, а равно и сверхполезного. Не наступило бы другой жизни, на которую одни молятся, а другие от нее открещиваются.

Жизнь - всегда движение по спирали. А потому очередной виток - нечто похожее на эхо, которое вы опередили. Просто другой уровень. В этой разнице высот и есть новизна жизни, отсюда ощущение узнаваемости наступающего дня.

Разумеется, главной сенсацией президентских выборов стал предфинишный блок Бориса Ельцина и Александра Лебедя. Первыми симптомами изменения предвыборной тактики был внезапный прорыв Александра Лебедя в телеэфир. Где-то в мае стало заметным, что Лебедь присутствует практически в каждой информационной программе первого телевизионного канала в сопровождении сверхлояльных комментариев ведущих. Это не могло быть случайностью. Конкуренция была слишком ожесточенной. Ярослав Мельник, вновь назначенный первый заместитель председателя Всероссийской государственной телерадиокомпании (как свидетельствовала молва, подсаженный к Эдуарду Сагалаеву службой Коржакова с негласным заданием отслеживать действия не очень, как казалось Коржакову, надежного Сагалаева), остановил меня в коридоре неожиданным вопросом: чем я могу объяснить столь откровенное протежирование Александру Лебедю со стороны Бориса Березовского?

- Только одним, - ответил я, - изменениями, которые штаб Ельцина собирается внести в тактику предвыборной борьбы. Если первый тур, судя по поведению кандидатов, не имеющих практически никаких шансов и все равно отвергающих возможность какого-либо союза с партнерами с переуступкой своего крошечного электората (Шаккум, Брынцалов, Горбачев. С.Федоров), что позволяет говорить о торжестве стихии вычитания - каждый отбирал голоса у каждого, то второй тур потребует плюсования. Скорей всего, нас скоро познакомят с заготовкой ельцинского штаба.