История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер Страница 56

Труд по составлению общего договора, начатый в феврале 1815 года, мог быть окончен только несколько недель спустя. Тем временем пытались решить последние вопросы, представлявшие еще какие-то сомнения. В их числе был и вопрос о Швейцарии. Он весьма сильно занимал особую комиссию, которой был поручен, и, в частности, три державы, которые исподволь вмешивались в его решение, – Россию, Австрию и Францию. Мы уже знаем, что они воспротивились возвращению новых кантонов в подчиненное состояние и приняли за основу сохранение девятнадцати кантонов, учрежденных Актом посредничества. Францию, к помощи которой взывали бернцы и жители Люцерна, Ури, Швица и Унтервальдена, представлял, к счастью, человек весьма просвещенный, герцог Дальберг, и ему удалось дать понять, что допустима только такая основа, ибо невозможно привести Во, Аргау, Санкт-Галлен и другие кантоны в их прежнее состояние без отвратительной гражданской войны, которой Европа ни за что не потерпит. Потому принцип девятнадцати кантонов был принят бесповоротно. Тем не менее кантон Берн был некогда столь обширен и богат, а ныне столь невелик и беден, что было бы справедливо и осмотрительно предоставить ему некоторую компенсацию. От императорской Франции, униженное состояние которой служило теперь всеобщему согласию, остались еще по эту сторону Юры незанятые территории – Поррантрюи и бывшее епископство Базельское. Там и подыскали компенсацию, которую поспешили предложить Берну и которую он в конце концов принял. Кроме того, решили, что новые кантоны выплатят старым, которые обеднели, отделившись от них, денежную компенсацию. Новые кантоны, довольные тем, что спасают свое существование такой ценой, согласились, и таким образом все трудности, касавшиеся территориальных интересов, были сглажены. Кроме того, потребовали, чтобы в федеральном пакте были провозглашены и закреплены принципы гражданского равенства – как между кантонами, так и между классами граждан. Наконец, Швейцарию одарили еще несколькими драгоценными камешками, осыпавшимися с короны Франции. Было оговорено, что Невшатель, пожалование Бертье, Женева, недавно вновь ставшая вольным городом, и Вале образуют три новых кантона в добавление к девятнадцати старым.

Идея, заимствованная из Акта посредничества и состоявшая в поочередном переходе функции федерального правительства от одного к другому между главными кантонами, была сохранена. Берн, Цюрих и Люцерн остались тремя кантонами, в которые должно было поочередно перемещаться правительство Швейцарской конфедерации.

Таким образом, Акт посредничества был почти повторен, с некоторыми исправлениями и прибавлением трех кантонов. Эти решения, сообщенные Швейцарии и облеченные согласием всех кантонов, должны были получить санкцию Европы с гарантией вечного нейтралитета.

Оставалось покончить с двумя вопросами величайшей важности: пармским и неаполитанским. Талейран, поначалу столь рьяно сражавшийся в отношении дела Мюрата, так увлекся вопросом Саксонии, что почти перестал говорить с Меттернихом об Италии.

Однако Людовик XVIII не прекращал подстегивать своего полномочного представителя по этому поводу. Монарх, цели которого во внешней политике были ограниченными, но здравыми, совершенно не хотел, чтобы его миссия играла в Вене слишком активную роль. Довольный возвращением на французский трон, он желал теперь на нем удержаться и хотел только, чтобы его избавили от Мюрата, которого он считал тайным сообщником Наполеона, готовым предоставить тому средства вернуться на сцену (что, скажем прямо, обнаруживало в нем больше проницательности, чем в Талейране).

Решив, наконец, саксонский вопрос, Талейран вновь заговорил со всеми членами конгресса об Италии. Но император России слушал его так, будто считал свои обязательства в отношении Франции выполненными; лорд Каслри – как союзник, желавший быть приятным, но равнодушный к вопросам наследственного права и стесненный обязательствами в отношении Мюрата; Меттерних – как хитрый дипломат, сумевший превосходно воспользоваться Францией, но вовсе не старавшийся ее отблагодарить. К счастью для Талейрана, ценное подкрепление доставил ему в своем лице лорд Веллингтон, недавно прибывший в Вену. Людовик XVIII, приобретший в Англии склонность к англичанам и искусство уживаться с ними, ловко польстил британскому главнокомандующему и весьма его к себе привязал. Потому, прибыв в Вену, Веллингтон оказал Людовику XVIII подлинную услугу своей манерой говорить о нем и его правлении.

«В Париже совершают много ошибок, – говорил он, – но король более благоразумен, нежели его семья, и повсеместно уважаем. Армия грозна как никогда. Ее было бы опасно использовать внутри страны, но за пределами Франции она будет верна и страшна. Финансы восстановлены и даже процветают. Недостает руководства: есть министры, но нет правительства. Однако это можно исправить. По всему, Франция более всего из европейских держав подготовлена к войне и испытает меньшие затруднения, нежели мы все, если придется ее возобновить. Посему следует считаться с ней, и считаться всерьез». Такие речи были для нас полезнее, чем вся суета, которой предавалась французская миссия, и, будучи сказаны и повторены в ту минуту, когда пруссакам и русским следовало решиться, они произвели необычайное впечатление.

Веллингтон полностью разделял мысли Талейрана в отношении Неаполя, но не из почитания принципа легитимности, а из практических соображений. Он понимал, что по водворении Бурбонов в Париже, Мадриде и Палермо мир с оставшимся в Неаполе Мюратом скоро станет невозможен; что через полгода Европа будет снова потревожена и потому неосмотрительно распускать конгресс, не предотвратив опасности. Он выражал свое мнение на этот счет императору Александру, королю Пруссии, императору Францу и Меттерниху. На его весьма обоснованные замечания выдвигали возражения, не менее, следует признать, обоснованные, ссылаясь на трудность исполнения, ибо пришлось бы начинать в Италии войну и быть готовыми к тому, что война охватит всю страну. Талейран отвечал, что Франция и Испания берут на себя все опасности предприятия, а посредством простой декларации, объявлявшей, что собравшиеся в Вене державы признают королем Обеих Сицилий только Фердинанда IV, Франция возьмется покончить с проблемой. На это возражали, ссылаясь сначала на взятые обязательства, затем выказывая некоторое недоверие относительно средств исполнения: не то чтобы с трудом верили, что Франция одолеет неаполитанскую армию, но весьма сомневались, что французская армия, встретив Мюрата и, вероятно, Наполеона, сохранит верность Бурбонам. Никто в Вене не интересовался Мюратом, каждый желал его падения, но, сбросив бремя Саксонии и Польши и получив всё, что требовалось, каждый готовился к отъезду, едва слушая, что говорилось о неаполитанском деле, и собираясь высказаться в последний день сообразно тому, что решат меж собой Австрия и Франция.

При таком всеобщем безразличии на помощь Талейрану пришло случайное обстоятельство. Лорд Каслри нуждался в нем из-за одного вопроса – вопроса о торговле рабами, который весьма занимал английскую нацию, но мало трогал другие европейские