История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер Страница 57

кабинеты, чем получал много общего с неаполитанским делом. Лорд Каслри, возвращавшийся в Англию с миром, с желанным унижением Франции, новым Королевством Нидерландов, окончательным обладанием Мальтой, Мысом и Иль-де-Франсом и еще множеством других чудесных подарков, нуждался, между тем, еще кое в чем. Он хотел удовлетворить популярное пожелание нации, к тому же весьма благородное, ибо речь шла об отмене рабства. Воодушевленные многочисленными и частыми проповедями, англичане воспылали к освобождению негров подлинной страстью, и эта страсть была искренней, но да будет позволено нам сказать, что к достоинству искренности она не присоединяла достоинства бескорыстия. Если бы освобождение рабов вызвало потрясение в Индии, англичане, возможно, проявляли бы меньше усердия, но поскольку оно потрясло бы только Америку, они могли со всем пылом предаваться своей убежденности, ничуть не страдая. Потому англичане пылко желали запрещения работорговли, и Людовик XVIII, пораженный такой страстью, посоветовал Талейрану взять на вооружение этот вопрос и без зазрения совести воспользоваться им.

Ну а поскольку континентальные державы не имели в данном вопросе ни мнения, ни авторитета, а среди них, каковыми были Франция, Испания и Португалия, наибольшим весом обладала Франция, Талейран мог многое и обещал лорду Каслри всю свою поддержку в обмен на его поддержку в неаполитанском деле. Таким образом, эти два вопроса, оставленные под конец, стали делом чистой снисходительности конгресса в отношении немногих заинтересованных в них кабинетов.

Поначалу лорд Каслри требовал абсолютного и немедленного запрещения работорговли на берегах Африки. Он также хотел, чтобы все морские державы получили право надзора друг за другом, то есть право взаимного досмотра, дабы убеждаться, что ни одна не занимается работорговлей. Кроме того, он требовал отказа от колониальных товаров тех наций, которые не вступят в эту лигу человечности. Переговоры велись только между морскими державами, но лорд Каслри, чувствуя себя в изоляции, добился того, чтобы в заседаниях принимали участие и континентальные державы, и тогда нашел чуть больше поддержки. Он старался доказать Франции, Испании и Португалии, что работорговля им вредит, что опасно иметь в колониях слишком много негров при малочисленном белом населении и лучше ограничиться тем количеством негров, которым они уже обладают. Ему отвечали, что он, может быть, и прав, но в испанских и португальских колониях почти поровну негров и белых, тогда как в английских на двадцать негров приходится один белый, а потому англичанам лучше сохранить этот совет при себе. К тому же во время морской войны они уже приняли меры и наполнили неграми свои колонии, а испанцы, португальцы и французы были лишены такой возможности, и им нужно еще несколько лет, чтобы обеспечить себя рабочими руками, после чего они смогут отменить работорговлю. В результате долгих переговоров Франция ограничила себя сроком в пять лет и убедила Испанию и Португалию ограничиться сроком в восемь лет, по истечении которых они обещали запретить работорговлю. Лорд Каслри желал большего, но его не стали слушать.

Когда выразили притязание на право взаимного досмотра, оно вызвало всеобщее удивление и неприятие. Сохранили принцип, согласно которому каждая нация обладает исключительным правом досмотра своих судов в мирное время. Решение по торговым репрессивным мерам против тех, кто не примкнет к английской системе, отложили на те времена, когда работорговлю запретят повсеместно и добавят к ее запрету штрафные санкции. Чтобы удовлетворить лорда Каслри, которому хотелось представить своему парламенту что-нибудь весомое, от имени собравшихся в Вене держав приняли декларацию с обращением ко всем народам, в которой осудили работорговлю, назвали ее покушением на цивилизацию и человечность и высказали пожелание ее скорейшего уничтожения. Составленная шомонскими союзниками совместно с представителем Реставрации декларация была сравнима по стилю разве что с самыми напыщенными документами, выпущенными Учредительным собранием. Тем не менее Нессельроде, Меттерних и Талейран поддержали лорда Каслри и произнесли речи, над которыми между собой посмеивались, ибо манера делить народы Европы достаточно ясно показала, какую степень усердия они могут вложить в освобождение чернокожих.

В последние дни, когда конгресс, удовлетворивший все материальные притязания, пожелал отдать дань и моральным принципам, были приняты превосходные правила о свободе навигации по большим рекам всего мира. Решили, что судоходство на всех реках станет свободным; что прибрежные жители, не принимая те или иные товары, не могут запрещать их провоз; что они могут взимать пошлину за тоннаж, независимо от вида и стоимости провозимых товаров, и обязаны поддерживать судоходство и содержать в хорошем состоянии буксировочные пути. Эти благородные принципы, продиктованные здравым смыслом и провозглашенные совершенно искренне, делают честь Венскому конгрессу и являются, вместе с нейтралитетом Швейцарии и осуждением рабства, единственной частью, занявшей прочное место в международном праве.

Итак, в Вене всё было окончено, не считая редакции договора и неаполитанского и пармского дел. Талейран смог добиться от лорда Каслри, которому помог в деле о работорговле, только обещания представить неаполитанский вопрос на рассмотрение кабинета прямо в день его приезда в Лондон. По вопросу же о том, оставить Наполеона на Эльбе или перевезти на Азорские острова, объяснений избегали, ибо решение этого вопроса соединяли с решением вопроса о Мюрате. Говорили, что в тот день, когда решится один, решится и другой, а теперь их решить невозможно. Вновь настояв на выплате Наполеону 2 миллионов, заявили Талейрану, что отказом от уплаты Франция выказывает мелочность и даже неосмотрительность, ибо обеспечивает Наполеону законный предлог считать себя свободным от обязательств в отношении Европы.

Все уже собирались разъехаться, а последние дела, интересовавшие Бурбонов, оставались нерешенными. Лорд Каслри должен был отбыть 15 февраля, а император Александр – 20-го, когда Мюрат, со своевременностью, свойственной большинству поступков его жизни, пришел на помощь тем, кто хотел его уничтожить, но не умел найти для этого предлог. Его представителем на конгрессе был герцог Кампокьяро, которого не допустили к заседаниям по той же причине, что и представителей Саксонии, Дании и Генуи. Герцог, довольно хорошо информированный, сообщил Мюрату об усилиях двух домов Бурбонов и о вероятности скандала из-за саксонского дела. Бедный Мюрат счел случай подходящим и задумал послать герцогу Кампокьяро ноту, в которой, изложив всё совершаемое против него в конгрессе, потребовал категорических объяснений. Он хотел знать, пребывает он с обоими домами Бурбонов в мире или в войне и уведомлял, что в случае, если ему придется обороняться, он пройдет через территории нескольких итальянских государств. Мюрат льстил себя надеждой, что нота, появившись в минуту разрыва между главными державами, обеспечит ему и возможность, и право действовать против тех, кто жаждет его трона. Так осуществился прогноз Меттерниха касательно того, что нужно лишь подождать, чтобы получить благовидный предлог для объявления себя свободными от