Римская Республика. Рассказы о повседневной жизни - Коллектив авторов Страница 57

Лысый человек с горбатым носом поднял голову и, остановив свои умные и острые глаза на Амфитее, сказал:

– Да, это он. – И обратившись к Амфитею, к великому удивлению его, на чистом греческом языке, прибавил: – Я поговорю с тобой немного. Подожди.

Он обернулся к пирующим и оживленно заговорил с ними. Амфитей в ожидании стоял в углу комнаты и нервно переступал с ноги на ногу. Он стал прислушиваться к разговору пирующих. И хотя иные латинские слова оставались ему непонятными, но общий смысл разговора он понял очень быстро – тем более что некоторые из собеседников по временам вставляли в свою речь целые греческие фразы. Разговор велся о том, о чем давно уже спорили в эллинских школах и палестрах. Обсуждали вопрос, существуют ли боги? Краснолицый человек в венке как будто хотел доказать, что богов нет, а просто люди чтут память своих благодетелей: какой-то мудрец, вероятно, по имени Дионис, научил людей разводить виноград, и, когда умер, память его с благодарностью чтилась потомками, и ему построили храм, как существу высшему по сравнению с прочими людьми. То же было и с первым врачом Асклепием, спасшим жизнь многим людям своим искусством и потому прослывшим за чудотворца. Речь эту с восторгом подхватили несколько молодых людей, оживленно доказывавших, что так именно и должно быть.

«Но ведь это же – учение сицилийца Эвгемера», – подумал Амфитей.

Тут несколько человек заговорили сразу, и Амфитей на минуту перестал понимать. К тому же его внимание все время отвлекал рыжий, жилистый нобиль, который постоянно морщился и подергивался в течение всего разговора и, видимо, своим поведением начинал беспокоить хозяина, тревожно поглядывавшего в его сторону.

Какой-то молодой человек заговорил с большим пафосом. Насколько понял Амфитей, он благодарил Энния за то, что тот познакомил римлян с книгой Эпихарма из Мегары. При этом он дружески трепал по плечу краснолицего человека в венке, и тот улыбался с довольным видом.

«Это и есть Энний», – подумал Амфитей и взглянул на краснолицего с некоторым любопытством, так как книгу Эпихарма из Мегары он в прошлом году приобрел для библиотеки Антиоха и не без интереса прочел.

А молодой человек, точно любуясь звуками своего голоса, говорил, что он когда-то боялся грозы и бури, ибо верил народным сказкам, что это – гнев Юпитера. Но Эпихарм так хорошо доказал, что богов нет, что Зевс – это лишь воздух, порождающий из себя молнии. И с тех пор он любуется грозой и в шуме ветра слышит лишь музыку.

Тут рыжий сенатор поднялся с места. Он сдвинул брови и резким, сердитым голосом заговорил, смотря прямо в лицо молодому нобилю. Его слова Амфитей понял дословно:

– Грек волен издеваться над своими богами. Но как ты, римский гражданин, можешь переносить на родных богов те нелепые взгляды, что наврал какой-то мегариец о своих богах? Я горжусь тем, что не читал твоего Эпихарма, и знаю лишь то, что Рим силен своим уважением к богам!

Произошло волнение. Хозяин стал успокаивать рыжего. Публий Сципион, до того внимательно слушавший разговор, с видом превосходства пренебрежительно улыбнулся на резкую выходку. Он заговорил о том, что не согласен с мнением Энния: конечно, умный человек не может верить народным пустым басням. Но если отбросить всякие мысли о божестве – как же управлять страной? Народу нужна религия, как лошади – узда; иначе грубый народ опрокинет государство. Энний отвечал, что он и не говорит, будто богов вовсе нет: боги существуют, но каковы они – этого люди знать не могут; да и заботятся боги о людях не больше, чем люди – о муравьях или бабочках. Публий Сципион снова повторил свою мысль:

– Если бы даже Эпихарм и Эвгемер убедили меня, что богов нет, я бы все же сказал: «Пусть простой народ думает, что боги существуют и видят не только дурные дела, но и мысли».

Снова встал рыжий сенатор. Рот его скривился в насмешливую улыбку:

– Вероятно, Публий Сципион, оттого-то ты постоянно и говоришь своим войскам о своих пророческих снах, в которых беседуешь с богами, что сам-то ты не знаешь, существуют ли боги.

Публий Сципион покраснел. Амфитей думал: «Сейчас произойдет большая ссора». Но хозяин сумел перевести разговор на новое блюдо – рыбу, зажаренную по-гречески, политую душистым винным соусом с пряностями. Гости с удовольствием принялись кушать, выхваливая новое блюдо. А Энний, смеясь, говорил, что пора оставить серьезные разговоры: «Философия хороша, но ее надо вкушать понемногу, а не утопать в ней». Один только рыжий сенатор не ел, недовольно ворча, что нечего перенимать у греков кухонных обычаев.

А на другом конце стола Люций Сципион спрашивал по-гречески красивого римлянина:

– Я все же не понимаю причины твоего развода с женой. Разве она бездетна или некрасива? И она ничем не виновата перед тобой.

А тот, приподняв ногу и показывая на башмак, отвечал:

– Разве он некрасив? Или стар? Но никто из вас не знает, где он жмет мне ногу.

И опять поднялся рыжий и сердито начал говорить о том, как безнравственны стали римляне, когда познакомились с греками. И тяжелый звук его голоса теребил нервы Амфитея, измученного ожиданием: что же с ним-то будет?

Вспомнили наконец и об Амфитее. Повернув голову в его сторону, Публий Сципион остановил на нем свои острые, серьезные глаза и легким жестом руки велел ему подойти. У Амфитея в глубине души что-то вздрогнуло: «Вот сейчас что-то решится».

Сципион заговорил по-гречески мягким, но властным тоном:

– Послушай! Ты пленник римского народа. Но с согласия моего друга-консула и квесторов я купил тебя у государства. Я видел, как ты шел на триумфе, гордо подняв голову. Я слышал, что ты заведовал царским книгохранилищем. Сейчас нам нужны образованные люди. Поэтому ученые рабы – в большой цене. Но я полагаю, что поручить, например, воспитание детей и юношей можно лишь тем рабам, души которых не вовсе погрязли в рабстве. В ком нет чувства уважения к самому себе, тот ничему доброму не научит. Мне понравился твой гордый вид на триумфе. И я хочу приставить тебя к моей библиотеке. Вместе с тем ты будешь давать уроки грамматики и поэзии в домах моих родственников. Что ты скажешь?

Амфитей поморщился.

– Полководец! – сказал он, – если ты купил меня, значит, ты мой господин, и у меня, раба, нет выбора. Но соловей не поет в когтях у кошки. Музы не посещают