Вилли Бредель - Братья витальеры Страница 6

Клаус направился к хижине и вошел. Мигал жировой светильник. Внутри никого не было. Никаких следов грабежа. Медленно вернулся он и побрел по берегу с мыслями о Герде, о свирепом бушующем море.

Ночью фогт Вульфлам нагрянул с вооруженными слугами в хижину рыбаков, согнал спящих с нар и приказал обыскать помещение и каждого человека. На вопрос, что они ищут, ответа не последовало. Поиски оказались безрезультатными, и они перешли к следующей хижине. Проклиная нарушителей покоя, рыбаки снова улеглись. Но Клаус еще долго не мог заснуть: он размышлял о подозрениях, возникших у него на берегу, и чувствовал, что они связаны с этим ночным обыском.

На следующее утро стало известно, что похищена касса витта - почти шесть тысяч марок. Несмотря на тщательные поиски, ее не нашли. Фогт Вульфлам собрал всех обитателей лагеря, он обещал простить вора, если тот сознается и вернет украденное, он грозился жестоко покарать виновников, если они сейчас же не признаются в преступлении.

Несколько дней это событие было главной темой разговоров рыбаков, восхищавшихся тем, как ловко была совершена кража и как искусно запрятана добыча. Но постепенно это дело забылось, тем более что моряки из Любека прибыли с известием, что германский император оказал городу честь своим посещением. Это было знаменательное событие, потому что император до сих пор редко удостаивал внимания север своей страны, его чаще привлекал богатый, солнечный юг - Италия, Сицилия. И, в пивной, и на кораблях, и в хижинах - повсюду оживленно обсуждался визит императора. Под золотым балдахином прошествовал Карл IV24 по Любеку, впереди шел ратсгер с ключом города, позади - трое: герцог Саксонский с имперским мечом, маркграф Отто со скипетром, архиепископ кёльнский с державой. Люди, которые рассказывали о великолепии этого десятидневного торжества, не находили слов, чтобы описать ликование горожан, необыкновенную иллюминацию празднично украшенного города.

Поступали новые, все более волнующие новости. Говорили, что кайзер, обращаясь к ратсгерам города, назвал их "господа", и этим несомненно выразил свое уважение к торговой деятельности. Перечисляя большие города своего государства, он назвал Нюрнберг своим богатейшим, Кёльн веселейшим, а Любек - прекраснейшим городом. И каждый ганзеец гордился честью и славой могущественных союзных городов. Отзвуки этого ликования достигли даже побережья Сконе.

Уже начали грузить корабли и разбирать хижины; через несколько дней все рыбаки должны были завершить лов, и предстояло возвращение в родные места. И именно в это время неожиданное событие взволновало весь лагерь. В хижине олдерменов, под порогом, слуги фогта обнаружили зарытую кассу. Тотчас же восьмерых олдерменов взяли под стражу. Фогт Вульфлам был вне себя и угрожал применить обещанное наказание. Рыбаки качали головами, искренне жалели воров и досадовали, что проклятое дело было раскрыто перед самым отъездом. Клаус подумал, что дело это нечисто. Он рассказал Герду о своих наблюдениях на берегу и спросил, что бы это за таинственные парни могли быть там?

Герд с полуоткрытым от удивления ртом выслушал его и сказал:

- Твари Вульфлама!

- Зачем ему это нужно? - спросил Клаус. - Самое большее - получит деньги назад. Или у фогта среди олдерменов есть враги?

- Подожди, - ответил Герд. - Подожди!

За день до отъезда из Сконе был назначен суд над восемью олдерменами. Рыбаки и работники тесной толпой стояли среди хижин у липы, под которой восседал суд: фогт Вульвекен Вульфлам и еще пять фогтов. В тяжелых цепях, бледные и подавленные, обвиняемые были приведены слугами фогта. Когда Вульфлам объявил, что они воры, те, пораженные чудовищным обвинением, уверяли, что невиновны. Фогт объяснил, что хотя они, вероятно, все соучастники, но если кто-нибудь из них раскается в содеянном и признается, он обещает быть милостивым. И опять все восемь уверяли, что невиновны и что понятия не имеют, каким образом шкатулка с деньгами попала в их хижину.

Олдермены всегда были старшими над виттенами, помощниками фогтов; они следили за порядком в лагере, улаживали случайные ссоры, распределяли работы, выплачивали жалованье. Им не надо было выходить на лов рыбы, и получали они больше, чем рыбаки, потому что на них была возложена большая ответственность.

Герд, бледный и взволнованный не менее чем Клаус, зашептал другу:

- Они поплатятся головой.

- Это просто невероятно, - отозвался Клаус.

- Но, может быть, их только ослепят, - сказал Герд, - это ведь любимое наказание Вульфлама. Вульфламы говорят: - Не опасен только убитый или ослепленный враг.

- Но разве олдермены враги фогта?

- Этого я тоже не знаю, - сказал Герд, - но выходит так. А ты замечаешь, что никто не спрашивает, как слуги фогта напали на след украденного добра?

Пока фогты совещались, Клаус, не обратив внимания на тревожный возглас Герда, прорвался сквозь плотно стоящих людей и предстал перед фогтом Вульвекеном Вульфламом. Это был рослый и стройный мужчина с широким, изборожденным глубокими морщинами лицом, с усами, свисающими над уголками рта до подбородка, одетый в кованную из стальных колечек кольчугу с гербом города Штральзунда - три рога и корона - знаком его фогтского достоинства. Он заметил, что Клаус намеревается обратиться к нему.

- Чего он хочет? - прорычал фогт.

- Я видел, как трое в доспехах тайно подобрались к хижине олдерменов, а один из них проник внутрь. Это было как раз в ту ночь, когда пропала касса.

В глазах фогта блеснул звериный зеленый огонек. Складки в уголках его рта дрогнули. Он посмотрел вокруг, словно проверяя, не слышал ли еще кто-нибудь этих слов, затем положил руку на меч и заорал:

- Это что, попытка повлиять на исход дела? Еще слово, и ты будешь закован в цепи!

И он отвернулся, не удостаивая Клауса больше внимания, а тот взглянул еще раз на его спину и медленно пошел назад.

Герд двинулся ему навстречу.

- Ты ему что-то сказал? - Герд был смертельно бледен.

- Это негодяй! - ответил Клаус.

- Тсс! Тихо! Ради бога молчи!

Через час был объявлен приговор: выпороть всех обвиняемых плетьми и отобрать все заработанное. Старейший олдермен, некий Фридрих Теннинг из Любека, был приговорен еще и к ослеплению, потому что, как старейший, он был ответствен за все, что происходило в хижине олдерменов.

Люди удивились мягкости приговора. Радостное оживление пронеслось по площади. Старый Фридрих Теннинг, однако, крикнул:

- Я невиновен!

Кое-кто из рыбаков отнесся к этому недоброжелательно, они считали, что Теннинг должен бы быть доволен - такого мягкого приговора никто не ждал. Фогт Вульвекен Вульфлам сидел мрачный, не спуская глаз с обвиняемых и зрителей.

Клаус молчал.

Обвиняемых привязали к восьми вкопанным столбам. Слуги фогта сорвали с них верхнюю одежду. Молча стояли сотни людей на площади, и можно было слышать каждый удар плети, потому что и истязаемые тоже не издали ни звука. Только один глухой стон пронесся над площадью! И Клаус почувствовал, что это старый Теннинг. Теннинг застонал не от боли: своими еще зрячими глазами он видел, совершающиеся приготовления. Один из слуг калил на маленьком горне иглу.

Герд не мог сдержать дрожи. Лицо его позеленело. Нижняя челюсть бессильно повисла. Он все смотрел на Клауса, лицо которого лихорадочно пылало.

- О... очень мми-милостивый приговор! - вырвалось у Герда.

Клаус молчал.

Каждый получил по тридцать шесть ударов плетью, и их отвязали от столбов. И тут ужасный крик пронесся над головами собравшихся.

- Дождется этот фогт! - прошептал Герд.

- И такое он перенес... и такое он перенес! - запинаясь, бормотал кто-то рядом.

Крупные капли пота выступили на лбу Клауса. Глаза его нашли фогта. Тот невозмутимо взирал на перенесшего пытку.

Наступил тогхедаг - день выплаты денег. Клаус держал в правой руке серебро, которое ему новый олдермен отвесил на scala argenti - весах для взвешивания золота или серебра, - и долго смотрел на свой первый в жизни большой заработок, но он не был рад ему: надо было подумать о Мелле Ибрехте и олдерменах. Это не были ганзейские эстерлинги или другие монеты: цеховое объединение сезонников добилось того, чтобы рыбакам и морякам платили серебром в слитках, которое в любом месте можно было обменять на ходовую монету. Монеты же в иных городах обменивались с большими потерями, потому что денежное обращение тогда было столь же запутанно, как и экономика государств. Сотни правителей в немецкой империи - князья, графы, герцоги и епископы - имели свои собственные денежные системы. Существовали винкеноги (пфенниги), торносы, сцильсы (голландские пфенниги), марки, "чистые" марки (чистого серебра), "вольные" марки (серебро с примесью), померанские, голштинские и мекленбургские пфенниги, золотые византинеры, рейнские гульдены, венецианские гульдены, дукаты и цехины, бюгельсы, богемские гроши, динары и оболусы, эртеги, фердинки, приусы, матумки, капита мартарорум (русские кожаные деньги), балхи (меха как средство платежа), схины (кожаные деньги). Кроме того, средством платежа служили слитки серебра, а при расчетах со шведскими рудокопами применялись аммер (янтарь) и дурстенты (драгоценные камни).