А. Лысев - Ложь от советского информбюро Страница 6

От Советского Информбюро

16 сентября 1941 года

Наши части, защищающие подступы к Ленинграду, захватили в плен большую группу немецких солдат 58 германской дивизии. Пленные говорят об упадке боевого духа у солдат в связи с наступившими холодами и усилившимися контратаками советских войск. Пленный Айзель рассказывает: «Уже несколько недель на фронте беспрерывно стреляют дальнобойные орудия. Такого грохота еще никто из нас никогда не слыхал, в полку есть старые солдаты, видавшие виды. Мы словно в пекле. Нельзя голову высунуть из окопа. Снаряды рвутся справа и слева, спереди и сзади. Снаряды рвутся все чаще и в самих окопах. Спрячешь голову, прижмешься к сырой земле и ждешь, считаешь минуты — сколько еще осталось жить. За целый месяц мы ни разу не помылись. Нас съедают вши. Мое тело покрылось язвами».

Пленные солдаты сообщили, что в 220 полку 58 германской дивизии произошли волнения. Полк отказался пойти в наступление. Чтобы заставить солдат выполнить приказ, командование дивизии пустило в ход оружие. Пленный пулеметчик Ганс Харвст говорит: «В последней атаке наш батальон был целиком уничтожен. Под Ленинградом убито очень много офицеров. Потери в офицерском составе достигают 70 процентов».

Ефрейтор 209 полка Эрих Мойхе говорит: «После одного ожесточенного боя в нашем полку осталось всего 150–170 солдат. Вскоре прислали пополнение, но уже 8 октября полк опять насчитывал не больше 200 солдат. Наш полк потерял все свое вооружение». Старший ефрейтор того же полка Отто Латц сообщил подробные сведения о потерях своего батальона: «В первой и второй ротах осталось по 35 солдат, а в третьей роте всего 23. Из всех старых офицеров остался один лейтенант. Среди убитых офицеров — командир батальона Гартте. Батальон растерял под Ленинградом почти все пулеметы, противотанковые пушки, винтовки и автоматы».

С 24 на 25 октября в ночь выехали в Ораниенбаум. Остановились в парке. Немцы методически обстреливали парк.

Ночью грузились на баржи. На пристани и на берегу запрещено было курить и громко разговаривать. 25 октября в 4 часа с пристани Ораниенбаума на баржах поехали в Ленинград. Одна баржа, перегруженная имуществом, затонула в Финском заливе.

В 7 часов мы были в Ленинграде.[11] На Васильевском острове и в центре города вражеские самолеты уже успели оставить после себя черную память: видны были разрушения, много домов разрушено. От берега Финского залива ехали по Большому проспекту Васильевского острова, по Съездовской линии, через Дворцовый мост, Невским проспектом, по Литейному проспекту, по Кирочной улице, через Большеохтинский мост проехали на Пороховые. Переночевали в бане и 26 октября поехали в Колтуши. Идет густой снег.

27 октября остановились в березовом лесу около деревни Березовка. Ночевали в лесу, спали прямо на снегу. Костры разжигать не разрешали. Морозы стояли крепкие. Шинели у меня не было, плащ-палатка не грела. Одеты были в то время в летнее обмундирование. Грустно вспоминать, как тяжко мне было.

От Советского Информбюро

27 октября 1941 года

Резкое ухудшение физического и морального состояния солдат гитлеровской армии

За последние 20 дней произошло дальнейшее серьезное ухудшение морального состояния солдат немецко-фашистской армии. Многие пленные немецкие солдаты проявляют явное неверие в победу фашистских войск. Пленные немецкие солдаты заявляют, что моральные и физические силы солдат гитлеровской армии на грани истощения. Внешний вид захваченных немецких солдат резко отличается от внешнего вида солдат, захваченных в плен в первые недели войны. Все пленные до крайности завшивлены, непрерывно чешутся и обирают с себя паразитов. Большинство пленных немецких солдат имеет оборванный и изможденный вид. Многие немцы одеты в дырявое, поношенное летнее обмундирование и совершенно не имеют нижнего белья. Стало обычным явлением, что немецкое командование водит своих солдат в бой пьяными.

Среди захваченных за последнее время в плен фашистских солдат встречается много людей с серьезными физическими недостатками, как-то: отсутствием с раннего детства одного глаза, сильной близорукостью, при которой человек без очков совершенно не видит, с хромотой в результате неоднократных операций по случаю гниения ноги и с другими подобными физическими недостатками. Пленные заявляют, что сейчас в германскую армию взяты поголовно все лица от 17 до 50 лет, не исключая людей с такими физическими недостатками, с которыми раньше в армию никогда не брали.

28 октября утром вырыли блиндажи как лисьи норы на 8–10 человек каждый. Сбоку сделали углубление для «печки» и дыру для выхода дыма. Каждый из нас дежурил по 2 часа для поддержания огня. С 28 октября по 19 ноября живем в этих землянках, умываемся снегом. Появляются вражеские самолеты «Мессершмидты», пушечные выстрелы слышны вдалеке. Изучаем материальную часть пушки. Через некоторое время поедем к Шлиссельбургу. Получил два письма от сына Жени из Энгельса 2 ноября и

4 ноября от сына Толи. Наши условия с продуктами очень плохи, получаем 300 граммов хлеба, черного, как земля, суп-водичку. Лошадей кормим березовыми прутьями без листьев. Лошади дохнут одна за одной. Местные жители Березовки и наши солдаты от упавшей безнадежной лошади оставляют только одни кости: мясо вырубают кусками и варят.

Мне повезло: командир нашего артиллерийского дивизиона тов. Дубенецкий дал мне свою шинель (Сам он получил новую), теперь я живу. Этому предшествовала церемония: тов. К. Н. Дубенецкий приказал выстроиться всему артдивизиону. Затем он же дал команду: «Чуркин, четыре шага вперед! Кругом!» Я повернулся лицом к строю. И тов. Дубенецкий стал читать мораль, это относилось ко всем людям нашего дивизиона. Он говорил, что вот тов. Чуркин живет в землянках в одинаковых со всеми условиях, но его внешний вид требует уважения, всегда побрит, его одежда и обувь в опрятном состоянии. В заключение тов. Дубенецкий зачитал приказ о присвоении мне звания сержанта. Сам Дубенецкий имел интеллигентный вид, был строен, высок ростом, всегда подтянут.

В ночь 20 ноября в 2 часа выехали на новое место. 21 и 22 ноября ночевали на новом месте.

Следует вспомнить такой неприятный факт, который произошел, когда мы жили в березовом лесу около поселка Березовка. Наш старшина Андронов, высоченного роста, широкоплечий, энергичный, допустил большую погрешность, за что поплатился жизнью. Под каким-то предлогом начальник снабжения отправил его на автомашине в Ленинград. В Ленинграде в то время уже голодали больше, чем мы здесь, в березняке.[12] А у большинства наших военных там остались семьи. Выехавшую из части автомашину в пути остановили. В машине обнаружили консервы, мясо, крупу, продукты, оторванные от наших скудных пайков. Трибунал вынес решение: высшую меру наказания Андронову и его начальнику. У Андронова в Ленинграде оставалась жена с маленьким ребенком. Говорили, что ребенка его съела соседка, и жена Андронова сошла с ума.

Еще о житье-бытье в березовой роще. В нескольких шагах напротив нас в плохо оборудованной землянке жили молодые ребята, тринадцать человек, студенты ЛИТМО. Они закончили институт, но защитить дипломы не успели — помешала война. Из института всей группой они пошли на фронт. У нас они стали связистами. Телефонная связь между подразделениями должна быть бесперебойной. Батальоны любого полка, а полки каждой дивизии скреплены, гЛавным образом, телефонной связью и, в меньшей степени, рациями. Не считаясь с обстановкой и опасностью, связист, разматывая с катушки кабель тянет его от одной точки до другой. Лес, болота, река не могут быть препятствием выполнения приказа по обеспечению телефонной связи. Особенно опасна работа связиста, когда кабель перерубило осколками разорвавшихся мин и снарядов. Связь перестала работать и ее надо немедленно восстановить. Под обстрелом вражеских орудий, связисты идут по линии. Найдя порванное место, соединяют концы, или заменяют другим кабелем. Убедившись в исправности связи, они возвращаются в свое подразделение.

Молодые ребята не имели опыта и закалки, у них не было руководителя-специалиста, имеющего соответствующий опыт. Поэтому, встретившись с такими большими трудностями, они скоро упали духом и дошли до такого состояния, что перестали мыть лицо и руки.

В нашей землянке было душно. Мы поддерживали тепло по очереди, каждый из нас дежурил по два часа. Я вышел из землянки на улицу, чтобы подышать немного свежим воздухом, и обратил внимание на то, что у связистов дым из отверстия в крыше не идет, а мороз в то время стоял крепкий. У входа, запасенные еще днем, лежали сухие дрова. Дыра — вход в землянку не была прикрыта. Я решил посмотреть их жилье внутри и пролез через отверстие. Разложенный с вечера в самой середине землянки костер потух. Над костром в крыше зияло отверстие для выхода дыма. Внутри было холодно, как на улице. Связисты, скорчившись, лежали у стен землянки вокруг потухшего костра. Мне стало их жаль, замерзнут, подумал я. Набросал в землянку дровишек, на том же месте разжег костер. Затрещали в огне дрова, защелкали искрами. Проснулись несколько человек, прижались ближе к огню, чтобы согреться. Я сказал им, чтобы они установили очередность дежурств у костра для поддержания огня, и вышел.