Леон Урис - Эксодус (Книга 3, 4 и 5) Страница 6

- Я поняла. Теперь я все поняла, и мы можем перейти к делу. У нас имеется вакантная должность старшей медсестры в одном из молодежных сел в северной Галилее. Это чудное место. Директор, доктор Эрнст Либерман, - один из моих самых старых и близких друзей. Селение зовут Ган-Дафной. У нас там человек четыреста детей. Они прибыли к нам в основном из концлагерей. Очень нуждаются в помощи. Я надеюсь, что вы согласитесь на эту должность. Зарплата и прочие условия - очень неплохие.

- Я... я... хотела спросить о...

- Карен Ханзен?

- Откуда вы знаете?

- Я же вам сказала что вся Палестина - маленькая деревня. Карен тоже и Ган-Дафне.

- Я не знаю. как мне вас благодарить.

- Благодарите Ари. Это он все устроил. Он же и повезет вас туда. Это недалеко от его дома.

Старушка допила чай и откинулась в кресле.

- Можно дать вам дельный совет?

- Буду только благодарна.

- Так вот. Я работаю с сиротами с 1933 года. Вы не сразу поймете ту привязанность к Палестине, которая появляется со временем у этих детей. Стоит им подышать воздухом свободы... и они проникаются очень глубокой привязанностью к этой стране, и тогда им становится очень трудно уехать отсюда, а те, которые все-таки уезжают, почти никогда не могут пустить корни где-нибудь за пределами Палестины. Их любовь к этой стране чрезвычайно глубока. Для американцев очень многое является само собой разумеющимся. Здесь человек встает утром, и сразу наступает тревога. Он не знает, не пропадет ли все то, ради чего он проливал пот и кровь. Эта страна занимает его мысли двадцать четыре часа в сутки. Она является средоточием всей их жизни, она олицетворяет смысл всего их существования.

- Вы хотите сказать этим, что мне, может быть, не удастся убедить девочку уехать со мной?

- Я хочу только сказать, что вы столкнетесь с большими трудностями. В дверь постучали.

- Войдите!

Вошел Давид Бен Ами.

- Шалом, Харриэт. Шалом, Китти. Ари сказал мне, что вы здесь. Я вам не помешал?

- Нет, мы уже покончили с делами. Кэтрин получила направление в Ган-Дафну.

- Это прекрасно. А я подумал, что было бы неплохо походить с Китти по Меа-Шеарим, когда наступит суббота.

- Прекрасная мысль, Давид.

- Тогда пошли. Вы тоже пойдете с нами, Харриэт?

- Да ты что? В мои-то годы таскаться по городу! Ровно через два часа ты приведешь Китти ко мне домой; она сегодня обедает у меня.

Китти встала, поблагодарила старушку, попрощалась с ней и повернулась к Давиду. Он не сводил с нее глаз.

- В чем дело, Давид? Что-нибудь случилось?

- Нет, это я просто потому, что никогда не видел вас по-настоящему одетой. Вы выглядите великолепно. - Он смущенно посмотрел на свою собственную одежду. - Мне вряд ли стоит показываться в таком виде рядом с вами.

- Чепуха какая-то! Я просто оделась получше перед тем, как отправиться на прием к начальству.

- Шалом, дети, и до свидания.

Китти была очень рада, что Давид пришел за ней. С ним она чувствовала себя лучше, чем с любым другим евреем. Они вышли из здания Поселенческого общества и пришли на улицу Пророков. Китти взяла Давида под руку, но он был так поглощен всем что их окружало, что казалось будто не она, а он впервые знакомится с городом. Он каждый раз словно заново открывал этот город и радовался всему, как дитя.

- Хорошо быть снова дома, - сказал он. - А как вам нравится мой город?

- У меня просто нет слов. Он производит подавляющее, чуточку даже пугающее впечатление.

- Точно. Именно такое впечатление Иерусалим производит и на меня с тех пор, как я себя помню.

- Очень мило с вашей стороны, что вы уделяете время мне, а не своей семье.

- Мы еще не все собрались. У меня шестеро братьев. Большинство в Пальмахе. Я самый младший в семье, поэтому мы все соберемся в честь моего возвращения. Только один из братьев не придет... надо будет встретиться с ним один на один.

- Он что же, болен?

- Нет, он террорист. Он пошел к Маккавеям. Мой отец не пускает его через порог. Он все время с Бен Моше, одним из вождей Маккавеев. Бен Моше был когда-то моим преподавателем в университете. - Давид остановился и показал рукой на гору Скопус, по ту сторону долины Кедрона, где за медицинским центром Гадасы виднелись какие-то здания.

- Вон там университет.

- Вы, конечно, сильно тоскуете по нему.

Да, конечно. Когда-нибудь я буду снова учиться.

Когда начало темнеть, раздался хриплый звук горна.

- Шабат! Шабат! - громко возвестил кто-то на улице. По всему Иерусалиму раздавались звуки древнего рога. Давид надел ермолку и повел Китти на улицу Меа-Шеарим - Ста Ворот, - где жили крайне религиозные евреи.

- Вот здесь в Меа-Шеарим вы сможете увидеть в синагогах, как люди молятся самым различным образом. Некоторые из иеменитов покачиваются во время молитвы в точности так, как если бы они ехали верхом на верблюде. Это была своего рода реакция на то, что им запрещалось сидеть на спине верблюда, чтобы их головы, не дай бог не возвышались над головой какого-нибудь мусульманина.

- Да что вы говорите!

- Или возьмите потомков испанских евреев... Во времена инквизиции они под страхом смерти должны были подвергнуться крещению и стать католиками. Они произносили вслух латинские молитвы, а под конец про себя произносили еврейскую молитву. Они и сейчас не произносят конец молитвы вслух.

Когда они вошли на улицу Меа-Шеарим, Китти была прямо ошеломлена. По обеим сторонам улицы шли двухэтажные каменные домики с богато разукрашенными чугунными решетками на балконах. Мужчины носили бороды и пейсы; на голове у них были шапки, отороченные мехом, а одеты они были в длинные, черные сатиновые кафтаны. Тут же были иемениты в арабских одеждах, и курдские, бухарские, персидские евреи, одетые в пестрые шелковые халаты. Все шли из бани, где они совершили ритуальное омовение; походка у всех была торопливая, покачивающаяся, словно они уже успели погрузиться в молитву.

Прошло несколько минут, и улица опустела: все вошли в синагоги. Это были небольшие строения, - порой просто помещения, - и их было по несколько штук в каждом квартале. Тут были общины из Италии и Афганистана, Польши, Венгрии и Марокко. Вся улица гудела от молитвенных субботних напевов, от громких восклицаний, входящих в экстаз хасидов. Женщинам не разрешалось входить в синагоги, поэтому Давид и Китти должны были довольствоваться тем, что заглядывали через забранные чугунными решетками окна.

Какие странные помещения! И какой странный народ! Китти смотрела, как мужчины почти в истерике толпились вокруг Торы, громко вздыхая и рыдая.

Она видела вдохновенные лица иеменитов, которые сидели по-турецки на подушках и молились. Она видела стариков, беспрестанно покачивающихся взад и вперед и быстро-быстро что-то читающих в своих пожелтевших молитвенниках. Как далеко и непохоже было все это на красивых мужчин и женщин Тель-Авива!

- У нас всякие евреи, - сказал Давид Бен Ами. - Я нарочно привел вас сюда, потому что Ари, я знаю, ни за что бы не стал. Он, как и вообще сабры, презирают все это. Эти люди не пашут, не воюют. Они - пережиток прошлого. К тому же они всячески противятся тому, что пытаемся сделать мы. Однако, если прожить в Иерусалиме столько, сколько прожил я, то относишься к ним более терпимо и начинаешь по-настоящему понимать те ужасы, которые превратили этих людей в таких фанатиков.

Ари Бен Канаан ждал у Греческой церкви, расположенной в Русском квартале. Становилось темно. Внезапно откуда-то появился Бар Исраэль. Ари последовал за ним в переулок, где стояло такси. Они сели в машину, и Бар Исраэль достал большую черную повязку.

- Неужели нельзя без этого?

- Я доверяю тебе вполне, Ари, но приказ есть приказ. Ари завязали глаза, потом он лег на пол, и на него набросили одеяло. Минут двадцать такси кружило, сворачивая то вправо, то влево, чтобы сбить Ари с толку, затем въехало в район Катамона, бывшей немецкой колонии. Когда машина остановилась, Ари быстро провели в дом, и только когда он уже был в комнате, ему разрешили снять повязку.

Комната была совершенно пустая. Только стул, стол, на котором мигала единственная свеча, и еще стояла бутылка коньяка и два стакана. Прошло некоторое время прежде чем Ари смог разобрать все это. Прямо напротив, за столом, стоял его дядя Акива. Его голова и борода побелели, как снег. Все лицо было в глубоких морщинах, а спина сгорбилась. Ари медленно подошел и остановился перед ним.

- Шалом, дядя! - сказал он.

- Шалом, сын мой.

Они обнялись, и старик с трудом подавил волнение. Акива поднял свечу к лицу племянника и улыбнулся.

- Выглядишь ты чудесно, Ари. Ты хорошо поработал на Кипре.

- Спасибо.

- Я слышал, ты привез с собой девушку.

- Американку, которая оказала нам большую помощь. Собственно, говоря, она человек совершенно посторонний. А ты как себя чувствуешь, дядя?

Акива пожал плечами:

- Как может жить человек в подполье? Я тебя уже давно не видел, Ари... чересчур давно. Пожалуй, уже больше двух лет. Хорошо было, когда Иордана училась здесь в университете. Мы с ней встречались каждую неделю. Ей скоро уже двадцать. Как она? Все еще водится с тем мальчишкой?