Леон Урис - Эксодус (Книга 3, 4 и 5) Страница 7

- Американку, которая оказала нам большую помощь. Собственно, говоря, она человек совершенно посторонний. А ты как себя чувствуешь, дядя?

Акива пожал плечами:

- Как может жить человек в подполье? Я тебя уже давно не видел, Ари... чересчур давно. Пожалуй, уже больше двух лет. Хорошо было, когда Иордана училась здесь в университете. Мы с ней встречались каждую неделю. Ей скоро уже двадцать. Как она? Все еще водится с тем мальчишкой?

- С Давидом Бей Ами? Да, они очень любят друг друга. Давид был со мной на Кипре. Он один из наших самых многообещающих парней.

- Его брат - один из наших, ты знаешь об этом? Бен Моше тоже был его преподавателем в университете. Может быть, мы с ним когда-нибудь встретимся.

- Конечно, встретитесь.

- Я слышал, Иордана в Пальмахе.

- Да, она обучает детей в Ган-Дафне, а кроме того работает на радиостанции, когда та в нашем районе.

- В таком случае она где-то около моего киббуца. Наверно, частенько бывает в Эйн-Оре.

-Да.

- Она... она никогда не говорит, как там все?

- Эйн-Ор всегда прекрасен.

- Может быть, я тоже смогу побывать там когда-нибудь. - Акива сел и налил две рюмки коньяку. Рука у него дрожала. Ари взял рюмку, и они чокнулись.

- Лехаим, - сказал он.

- Я говорил вчера с Авиданом, дядя. Он мне показал расстановку британских сил в Палестине. Твои ребята знакомы с этим документом?

- У нас, конечно, есть друзья в британской разведке.

Акива встал и стал медленно ходить по комнате.

- Хэвн-Харст намеревается ликвидировать мою организацию. Англичане ни к чему так не стремятся, как к уничтожению Маккавеев. Они подвергают нас пыткам, они вешают нас, они сослали весь наш командный состав. Мало того, что у одних Маккавеев хватает мужества, чтобы бороться с англичанами, нам приходится еще и воевать с предателями среди наших собственных людей. Да-да, Ари,... мы знаем, что Хагана предает нас англичанам.

- Это неправда, - резко возразил Ари.

- Нет, правда!

- Да нет же! Только сегодня Хэвн-Харст потребовал, чтобы Национальный Совет помог в ликвидации Маккавеев, а Совет отказался.

Акива заходил быстрее, его гнев заметно усилился.

- А откуда, по-твоему, англичане получают информацию, если не от Хаганы? Эти трусы из Национального Совета предоставляют Маккавеям проливать кровь и погибать. Мало того, эти трусы еще и предают нас. Хитро, правда, но предают! Предают! Предают!

- Я не стану этого слушать, дядя. Мы тоже, в Хагане и Пальмахе, рвемся в бой. По крайней мере, подавляющее большинство. Ты думаешь, нам легко? Но все-таки мы не можем разрушить все то, что с таким трудом создано.

- Вот как! Значит, мы разрушаем?

Ари стиснул зубы и промолчал. Старик продолжал ходить по комнате, затем резко остановился и, подбоченившись, произнес:

- Недаром говорят, что я мастер затевать ссоры даже тогда, когда они совершенно не у места.

- Ничего, дядя, все в порядке.

- Ты уж извини, Ари... Давай лучше выпьем еще по одной.

- Нет, спасибо. Я больше не буду.

Акива повернулся к нему спиной и глухо спросил:

- А как там мой брат?

- Был в порядке, когда я его в последний раз видел. Собирается в Лондон на конференцию.

- Да, узнаю Барака. Говорить он мастер. Так и будет болтать до самого конца. - Акива облизнул губы и нерешительно спросил:

- Он знает о том, что вы, то есть Иордана, ты и Сара, встречаетесь со мной?

- Думаю, знает.

Акива посмотрел племяннику прямо в глаза. Его лицо выражало глубокое страдание.

- Он... он когда-нибудь спрашивает обо мне?

- Нет.

Акива коротко и сухо рассмеялся, затем опустился на стул и налил себе еще коньяку.

- До чего же странно все получилось. Всегда сердился я, а он все прощал. Ари... я очень устал. Еще год, еще кто знает, когда это все кончится, и сколько я еще протяну. Конечно, ничего не может стереть те муки, которые мы причинили друг другу, но... он должен найти в своем сердце силы, чтобы сломить это молчание. Ари, он должен простить меня хотя бы во имя нашего отца.

Глава 3

Около сотни колоколов церквей Старого города и Кедронской долины, Масличной горы и Сионской горы, присоединились к торжественному звону гигантской колокольни имка. В Иерусалиме было воскресенье, христианский день отдыха.

Давид Бен Ами повел Китти в Старый город через богато разукрашенные Дамаскские ворота, и они пошли по Виа Долороза - Крестному пути - к Львиным воротам, откуда открывался вид на Кедронскую долину, на могилы пророков, Авессалома и Марии, и на Масличную гору, где, по христианскому преданию, состоялось вознесение Христа.

Они шли по узким переулкам, по арабским базарам, мимо маленьких лавчонок, где всюду шел отчаянный торг. У мечети Омара на ступеньках лежали сотни пар обуви. Бородатые евреи стоя рыдали у Стены Плача, западной стены древнего храма. До чего это все странно, снова и снова думала Китти Фремонт. Именно здесь, в этих заброшенных унылых горах, как в фокусе, тысячелетиями сходились сотни цивилизаций. Почему именно здесь, почему именно этот клочок земли, эта улица, эта стена, эта церковь? Римляне и крестоносцы; греки, турки и арабы; ассирийцы, вавилоняне и англичане; всех их влекло именно сюда, в город презренных евреев. Он и свят, он и проклят. Сила и слабость; все, что есть в людях хорошего, но и все дурное - все воплощено в нем. Крестный путь и Гетсимана. Тайная вечеря, последняя вечеря Иисуса, которая была в сущности Седером еврейской Пасхи.

Давид повел Китти в Храм Гроба Господня, где в маленькой часовне, украшенной множеством светильников, над мраморным гробом Иисуса Христа день и ночь горели свечи. Китти опустилась на колени и поцеловала гроб, как до нее целовали миллионы паломников.

На следующее утро Ари и Китти оставили Иерусалим и направились на север в Галилею. Они ехали мимо застывших арабских деревень и вскоре въехали в Ездрелонскую долину, которую евреи превратили из болота в самый плодородный район Ближнего Востока. Затем, когда дорога стала снова подниматься вверх к Назарету, их будто снова отбросило на несколько столетий назад. С одной стороны - сочная зелень Ездрелонской долины, а с другой - выжженные, растрескавшиеся, унылые поля арабов. Назарет почти не изменился со времени детства Иисуса.

Ари остановил машину в центре города. Он отогнал набросившихся на него мальчуганов, но один никак не хотел отстать.

- Хотите, я вас поведу?

- Не надо.

- Может, сувениры какие-нибудь? У меня есть щепки от господнего Креста, лоскуты от Его одежды.

- Пошел вон!

- Голых баб?

Ари попытался уйти, но мальчуган схватил его за штанину.

- Тогда, может, мы с вами договоримся насчет моей сестры: она еще девушка.

Ари бросил мальчугану монету.

- На вот! Береги машину. Ты мне головой за нее ответишь.

В городе стояла ужасная вонь. Навоз валялся прямо на улице, на каждом шагу попадались слепые, нищие; под ногами путались полунагие, невообразимо грязные босые дети. Со всех сторон налетали мухи. Китти крепко держалась за руку Ари, пока они с трудом прокладывали себе путь по тесному базару к тому месту, где якобы находилась кухня Пресвятой девы и столярная мастерская Иосифа.

Когда они уехали из Назарета, Китти долго не могла прийти в себя: какое ужасное место...

- Зато там арабы дружественные, - сказал Ари. - Они тут почти все христиане.

- Христиане-то они христиане, но им срочно нужно в баню.

Они сделали остановку и у церкви Кафр-Канны, где Христос, по преданию, совершил первое чудо, превратив воду в вино. Канна Галилейская была теперь маленькой арабской деревней, в остальном она почти не изменилась.

Китти пыталась осознать все то, что ей довелось видеть за эти несколько дней. Это была маленькая страна, но каждый ее дюйм был пропитан кровью или славой. То ее охватывал священный трепет, то этот трепет уступал место отвращению. Некоторые святые места производили на нее неизгладимое впечатление, другие, наоборот, внушали ей подозрение, какое испытываешь во время карнавала. Погруженные в молитву евреи в квартале Меа-Шеарим и горящий нефтеочистительный завод; дерзкие сабры в Тель-Авиве и земледельцы Ездрелонской долины; старое и новое тесно переплеталось всюду. На каждом шагу она сталкивалась с противоречиями и парадоксами.

Под вечер Ари проехал через ворота Яд-Эля. Он остановил машину перед домиком, утопающим в цветах.

- Какая тут красота! - воскликнула Китти. Дверь домика распахнулась, и Сара Бен Канаан бросилась им навстречу.

- Ари, Ари! - заплакала она, обнимая сына.

- Шалом, има.

- Ари, Ари, Ари...

- Ну, будет, будет, има..., не надо плакать! Пожалуйста, не плачь!

Тут подоспел и огромный Барак Бен Канаан. Он крепко обнял сына.

- Шалом, аба, шалом.

Старый великан тесно прижал к себе сына, не переставая хлопать его по спине.

- Ты чудесно выглядишь, Ари, прямо-таки чудесно. Сара не сводила глаз с лица сына.

- Он устал. Разве ты не видишь, Барак, как он устал?