Орел, Кецаль и крест - Ростислав Васильевич Кинжалов Страница 6

Испанские хронисты в один голос говорят о многочисленных иероглифических рукописях индейцев, о специальных архивах, где они хранились. Но те же завоеватели и уничтожали их, и весьма энергично. До нашего времени дошло немногим более десятка кодексов с Мексиканского плато и из Оахаки{5}, четыре рукописи майя, одна рукопись куикатекского происхождения. Все остальное было сожжено на аутодафе или уничтожено каким-либо другим образом. Остатки кодексов, найденных позднее археологами в погребениях, пока невозможно восстановить.

Как многие другие народы Мексики, имели свою письменность и ацтеки. Завоеватели, в частности Берналь Диас, часто упоминают о домах, школах и храмах, где «жрецы и мудрецы хранили множество книг, сложенных наподобие кастильских тканей», т. е. «гармошкой». Письменность эта, как уже говорилось, была создана задолго до ацтеков народами Оахаки. В основе своей она была пиктографической и идеографической: так понятие «взятие города» передавалось рисунком горящего храма, «путешествие» — цепочкой следов человеческой ноги, изображение цветка означало «жертвенную кровь». Животные, растения, рельеф местности передавались пиктограммами. Устойчивость этой системы письма, по-видимому, объяснялась тем, что и в Оахаке, и в долине Мехико издавна жили представители совершенно различных языковых групп; рукопись с таким типом письма могла быть понятна носителю любого языка.

Большое значение имел цвет, в который окрашивалось то или иное изображение. Так, человеческая фигура желтого цвета означала непременно женщину, фиолетовая окраска указывала на верховного правителя. Символика цвета играла особенно важную роль в культовых рукописях: синий цвет связывался с югом, сочетание черного и красного цветов означало понятия «мудрость» и «письмо». Не меньшее значение имела и чисто календарная символика.

Но ацтеки несколько усовершенствовали унаследованную ими письменность и ввели в нее элементы, передававшие уже фонетические значения. Правда, эти виды знаков встречаются главным образом при передаче названий местностей, этнонимов и собственных имен. Так, например, для передачи слова Мапачтепек использовались три знака: рисунок руки (по-ацтекски: ма-итль; отделенная дефисом часть слова отсекалась мысленно при чтении), изображения мха (пач-тли) и горы (тепе-тль). Получившийся блок изображений (рука, срывающая мох, растущий на горе) читался как ма-пачтепек. Но комбинация из отдельных изображений в единый блок подчинялась еще чисто изобразительному принципу, а не фонетическому, читающий должен был сам угадывать порядок чтения частей. Так, например, блок из изображений флага (пан-тли), камня (те-тль), зубов (тлен-тли) и губ (те-нтли) должен был читаться либо: пантетланте (сверху вниз), либо тетлантепан (снизу вверх). Действительным же его чтением было: Тетепатлан. Постепенно число таких силлабических блоков в рукописях росло; появились уже три чисто алфавитных знака для передачи гласных: а(тль) — «вода», о (тли) — «дорога», э(тль) — «боб».

Таким образом, у ацтеков дело шло к развитию алфавитного письма. Однако после завоевания латиница быстро вытеснила ацтекскую письменность, прежде всего из-за отсутствия в ней «языческого духа», легкости написания и меньших возможностей для неправильного истолкования написанного текста. Определенную роль сыграло здесь и книгопечатание (оно в колониальной Мексике началось очень рано; первая книга на науатль — Катехизис — появилась уже в 1539 г.).

Несовершенство ацтекской письменности вело к тому, что передача памятников литературы от поколения к поколению носила устный характер. Запоминание текстов составляло основу Воспитания и обучения; об этом свидетельствуют почти все ранние испанские хронисты. Жрец, учивший своих воспитанников, произносил наизусть миф или легенду и заставлял их так же выучивать текст наизусть. Комплексы идеограмм в письменных источниках-рукописях служили ему лишь как своеобразные опорные пункты для цитации определенных строф. Естественно поэтому, что все тексты имели метрический характер и определенную просодию, помогающую легче запоминать сказанное. Неудивительно, что почти все дошедшие до нас тексты доиспанского времени облечены в поэтическую форму. Определенную роль в этом играл и сам характер языка науатль с его полисинтетикой, легким образованием чрезвычайно сложных словокомплексов, богатым словарем и мелодической фонетикой. Не случайно все первые испанские миссионеры, изучавшие науатль, не устают удивляться богатству понятий в этом языке и его изумительным возможностям для передачи самых далеких от ацтекского мира философских и теологических тонкостей.

В ацтекской литературе не только мифы и легенды, но и, казалось бы, такие сугубо прозаические произведения, как исторические хроники, различного рода дидактические наставления и даже руководства по отдельным ремеслам, оказались облеченными в поэтическую форму. Впрочем, аналогичные явления можно проследить и в других древних литературах, начиная от древнеегипетской гномики и произведений-поучений народов Двуречья и кончая литературой Древней Греции, где даже сезонный календарь земледельца принял эпическую форму (поэма Гесиода «Труды и дни»).

По-видимому, так же обстояло дело и с лирической поэзией, хотя до нас не дошло ни одного текста произведения, записанного при помощи ацтекской системы письма. Однако на это указывают следующие строки неизвестного ацтекского поэта:

Я пою по рисункам в книге,

Я вижу, как они развертываются.

Я — чудесная птица!

Ибо только я заставляю говорить книги

В доме письмен{6}.

Таким образом, устная традиция была в ацтекском мире необычайно устойчивой. Благодаря этому обстоятельству, а также самоотверженному труду А. де Ольмоса и Б. де Саахуна и их индейских учеников существует такое изобилие литературных памятников на языке науатль. С другой стороны, несомненно, что ритмика и образность прозы некоторых современных центральноамериканских писателей имеет корни в ацтекской литературе.

4

Ацтеки живо интересовались своим прошлым и гордились им. Особенностью ацтекской исторической литературы была тесная связь с календарным циклом и хронологией. Система счисления времени вообще играла чрезвычайно важную роль в идеологии жителей Месоамерики: родившиеся в тот или иной день получали по нему свое имя (и, считалось, свою судьбу), через определенные промежутки времени воздвигались монументальные памятники; каждый раз по истечении 52 лет совершались очень сложные обряды, производилась перестройка гигантских святилищ — пирамид. Неудивительно поэтому, что не только вся история, но и легендарное и мифическое прошлое народов Месоамерики пронизаны календарными датами, являвшимися реальным или воображаемым костяком любого исторического текста.

Более того, повторение одинаковых дат (что вытекает из любого циклического построения), по мнению ацтеков, должно было вызывать и повторение аналогичных событий. Отсюда — вера в прогностические возможности календарных исчислений, в счастливые и несчастливые дни, годы, циклы, тесная связь божеств с определенными датами и изощренная мистика чисел (определенное число небес, подземных миров, стран света и т. д.).

Альварадо Тесосомок, индейский хронист, живший вскоре после завоевания, оставил в своей «Мексиканской хронике» строки, прекрасно передающие отношение ацтеков