Леонид Беляев - Христианские древности: Введение в сравнительное изучение Страница 60

Первый итог дореволюционным работам в Херсонесе подвел А. Л. Бертье-Делагард. 97 Важный шаг вперед в отношении интерпретации сделал Д. В. Айналов. Вышедшая в 1905 г. первая часть его капитального труда была целиком «посвящена подробному описанию развалин храмов и усыпальниц… с присоединением исторических справок относительно тех из них, которые были известны первым путешественникам и описателям херсонесских развалин»; таким образом, публикация сырого материала и анализ были разделены. В книгу вошли все старые планы раскрытых зданий, масса фотографий, огромный аппарат В результате она стала наиболее важной из дореволюционных сводок по руинам храмов Херсонеса.98

Работы, прерванные войнами и революцией, возобновил в 1924 г. К. Э. Гриневич, продолжив усилия по организации музея и публикацию материалов. Систематические широкие исследования (в основном северного прибрежного района) возглавлял в 1930-50-х гг. Г. Д. Белов, в 1960-х гг. работала объединенная экспедиция Уральского университета и Херсонесского музея, экспедиция ГИМа и др. В результате площадь Херсонеса оказалась изученной чрезвычайно широко (уже к середине века обследованная площадь приближалась к трети всей территории), хотя и неодинаково по качеству Важным открытием стали раскопки в 1932 и 1935 гг двух новых базилик. Правда, степень интереса к христианским памятникам в послереволюционный период несколько понизилась и был утрачен навык анализа с позиций истории литургии. Зато храмы стали изучать как часть единого археологического контекста, вместе с городом, в составе и в связи с культурными слоями, усадьбами, бытовыми и производственными комплексами. Это позволило иначе взглянуть на старые материалы, существенно поправить прежние датировки или установить их заново. Иными словами, удалось наконец провести источниковедческий пересмотр накопленных до революции материалов.

Эту первостепенную задачу археологии выполнил петербургский археолог и историк архитектуры Анатолий Леопольдович Якобсон, в монографиях которого больше места уделено истории керамического и других производств, строительной технике, историко-архитектурному анализу форм и художественных связей Херсонеса византийского периода (по причинам политического характера литургический анализ церковной архитектуры был исключен). Специальный экскурс был посвященный истории мозаик, ранее исследованной недостаточно. Новый подход обеспечил большую точность в исследовании истории материальной культуры и в итоге картина церковного строительства стала богаче и убедительнее.99

Некрополи Херсонеса обнаружили значительное сходство с синхронными кладбищами Восточного Средиземноморья, например, Фессалоник, Софии-Сердики и др. (см. гл. X). Особенно интересно распространение во второй пол. IX–X в. традиции вторичного погребения костей в больших многокамерных склепах-оссуариях (воздействие христианского Востока?).100

С 1960-80-хгг. полевое исследование Херсонеса вели экспедиции многих научных центров СССР; городище стало одним из «научных лагерей», где не просто работали специалисты, но проходили практику тысячи студентов-историков, прежде всего из России и Украины. Постоянно открывались новые памятники церковного строительства, пополнялись коллекции. Херсонес и сейчас «копают» российские, украинские, европейские и американские ученые в рамках совместных проектов.101

Концентрация объектов христианского средневековья в остальном Крыму не сравнима с Херсонесом, хотя они во множестве открыты как на побережье, так и в горных и степных районах. В юго-западной Таврике, тесно связанной с Херсонесом и долее других сохранявшей византийскую культуру, известен ряд базилик.102 Район стали детально изучать сравнительно недавно и в последние десятилетия он привлек особое внимание. Основу интереса можно концентрированно выразить в двух названиях: «Феодоро» и «пещерные города». Княжество Феодоро возникло и сохранялось до 1475 г. на возвышенностях внутренней горной гряды Крыма, в исламском окружении, напоминая этим поздние христианские памятники Нубии и Северной Африки.103 Хорошо укрепленная природой лесистая местность, благоприятная для хозяйства, до позднего средневековья была убежищем сельских жителей от нашествий. Началом «византийского освоения» и распространения христианства считают рубеж V–VI вв. На плато и мысах строят ряд крепостей, важный элемент которых — вырубленные в скалах пространства самого разного назначения. Так постепенно возникают «пещерные города» — условное название, объединяющее крепости, неукрепленные селения, монастыри и др.104

В их многочисленных церквях и часовнях обнаруживают элементы архитектурного оформления (колонны, арки, пилястры), стенной живописи, купели, погребения (обычны вырубленные в полу могилы-саркофаги). Во многих отношениях эти памятники аналогичны скальным храмам Каппадокии, но их литургическая планировка проще, а декор скромнее.105 Многочисленные монастыри возникли, как полагают, в VIII в., что связывают с переселением общин, не желающих принимать иконоборческих эдиктов.10 С падением местных княжеств не все монастыри опустели. Многие продолжали существовать как островки православия, получая в XVI–XVII вв. денежную поддержку (ругу) от возвысившейся Москвы. Пещерные монастыри (Успенский под Бахчисараем, Качи-Кальонский) и даже отдельные храмы стали последними хранителями греческой культуры, а затем первыми проводниками русской политики в Крыму.

В восточную часть Крыма, на Боспор, христианство, как полагают, проникло раньше, чем в другие районы благодаря тесной связи с Малой Азией и распространению синкретического культа «Бога Высочайшего». Первые признаки существования общин наблюдают здесь уже в IV в., но господствующей религией христианство станет много позже.107 Утверждение христианства как на Боспоре, так и в Херсонесе, приходится на период V–VI вв., что подтверждают последние анализы поистине огромных коллекций артефактов с христианскими символами (медальонов, светильников, крестов, ампул и других сосудов, кадил, надгробий и пр.), произведений скульптуры и живописи.108

Церковные памятники Крыма в XII–XIV вв. показывают гораздо большую пестроту культурных элементов, в которых особенно ясно различимы восточные (трапезундские, армянские, сельджукские). Изучены многочисленные монастыри и церкви, построенные в XIV–XV вв. беженцами из Армении от нашествия Тамерлана.109 Хотя в провинциях Восточного Средиземноморья давно усвоили крестовокупольную четырехстолпную композицию (один из важных примеров — ц. Иоанна Предтечи в Керчи), но чаще строили небольшие бесстолпные одноапсидные и однонефные базилики. 10

Исследование древностей Крыма, в том числе христианских, переживает в последние десятилетия настоящий бум. Огромный материал приносит архитектурно-археологическое исследование храмов, которое целенаправленно ведут специалисты по архитектуре, реставраторы, археологи (А. Г. Герцен, В. Л. Мыц, В. П. Кирилко, М. Г. Крамаровский и многие другие). В конце 80-х — первой пол. 90-х гг. опубликовано больше, чем за все послевоенные годы, вместе взятые.111

Однако методы исследования и интерпретации византийских древностей археологами, казалось, устоявшиеся к третьей четверти нашего столетия, в последние десятилетия вызывают все большее неудовлетворение у историков Византии (аналогичные проблемы есть у археологии и за рубежом). Главными недостатками называют неодинаковую надежность данных, добытых в разные периоды исследований; далекое от полноты извлечение информации из культурного слоя; отставание полной обработки и публикации полевых материалов как от процесса раскопок, так и от интерпретации; подмену анализа — описанием; использование «сырых» фактов как простых иллюстраций к текстам; некритический подход к письменным источникам (и более — непрофессионализм в пользовании ими).112 Однако эти недостатки свойственны отнюдь не только византийской археологии, но всему изучению древностей «исторического периода», то есть эпох, достаточно обеспеченных памятниками письменности. Историки христианских древностей многими из этих «болезней» переболели в XIX в., научившись создавать альтернативный, независимый от «письменной истории» вариант картины развития памятника. (Ср.: Беляев, 1994).

Кавказ

Возможности широких исследований для российских ученых на Кавказе открылись несколько позже, чем в Крыму. Несмотря на живейший интерес и государственную потребность в них, мешали затяжные войны и постоянная политическая напряженность. Работы в зоне контакта и противостояния Российской империи с государствами ислама (Персией и Турцией) и частью местных племен были тесно связаны с дипломатическими и военными успехами. Продвижение осуществлялось достаточно медленно; по-настоящему уверенно Россия почувствовала себя на Кавказе только ко второй половине XIX в. Теперь вокруг некоторых памятников строят русские православные монастыри с целью «охранять и возобновлять древнейшие христианские храмы Кавказа и способствовать распространению света евангельского учения среди окрестных некрещеных инородцев-мусульман». (Кузнецов, 1977, 119). Именно в это время, в 1840-50-е гг., совершает ученые путешествия основатель армянской и грузинской археологии, российский академик французского происхождения М. И. Броссе (1802–1880). Решительный поворот на «закавказском направлении» четко обозначился на Археологических съездах в Казани (1877) и в Тифлисе (1887). В конце 1870-80-хгг. огромный вклад в изучение Северного Кавказа внес В. Ф. Миллер. Материалы его работ 1886 г. составили первый выпуск специальной «кавказской» серии для публикации материалов экспедиций МАО.113