История Израиля. Том 2 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1952-1978 - Говард Морли Сакер Страница 61

После этого случая озлобленные и неумолимые ортодоксы только и ждали следующего повода для скандала — и дождались, меньше чем через год. На этот раз речь зашла о плавательном бассейне в Иерусалиме. Некий Хаим Шиф, владелец гостиницы “Президент”, собрал средства для строительства первого общественного плавательного бассейна в городе. Получив одобрение мэра Агрона, Шиф арендовал земельный участок в иерусалимском районе Мошава Германит и представил план в городской совет для утверждения. Блок религиозных партий первоначально дал свое согласие, при условии, что бассейн не будет открыт по субботам и что мужчины и женщины, а также мальчики и девочки не будут плавать в одно и то же время. Городской комитет по строительству рассмотрел заявку и отклонил обе оговорки ортодоксов, после чего документы были переданы на рассмотрение совета в полном составе, на январской сессии 1958 г. И тогда разразилась буря.

Все религиозные фракции, включая Мизрахи, объединили свои усилия в борьбе против строительства бассейна. В редакционных статьях религиозных газет высказывались резкие осуждения в адрес тех, кто вознамерился “осквернить” и “запятнать” святой облик Иерусалима. Газеты публиковали множество читательских писем, авторы которых протестовали против совместного посещения бассейна и поносили Агрона и Шифа в оскорбительных и непристойных выражениях, причем немало писем содержало и прямые угрозы в их адрес. Рабби Амрам Блой, духовный лидер экстремистской еврейской общины Наторей Карта[129], отколовшейся от Агудат Исраэль, подстрекал представителей других, менее фундаменталистских групп, к массовым демонстрациям. Выступления протеста проходили не только в ряде городов Израиля, но и в западных странах. Так, в США хасиды из нью-йоркского района Уильямсбург (в Бруклине) пикетировали в июне 1958 г. Белый дом, резко выступая против американской поддержки “деспотичного” Израиля. В конечном итоге протестующие потерпели неудачу. Правда, раввинат пригрозил Шифу, что свидетельство о кашруте для кухни его гостиницы не будет возобновлено, и он вынужден был продать свои акции бассейна нескольким кибуцам. Однако иерусалимская мэрия одобрила проект, и бассейн открылся в намеченный срок.

На этом ортодоксы не успокоились. В 1964 г., после двухлетней яростной политической кампании, Национальная религиозная партия (Мафдаль) вынудила правительство признать свое поражение: речь шла о строительстве океанского лайнера Шалом, который должен был стать флагманом израильской судоходной компании Цим и гордостью израильского флота на трансатлантических линиях. В проекте были предусмотрены две кухни — некошерная для большинства пассажиров и кошерная для тех, кто придерживается еврейского образа жизни. Религиозные оппоненты настаивали, что было бы “кощунством” готовить некошерную пищу на судне, плавающем под израильским флагом, и что весь процесс приготовления пищи должен находиться под контролем специалистов по кашруту. На этот раз представители светского лагеря потерпели поражение; при этом, однако, новый лайнер не пользовался популярностью у международной клиентуры, и его эксплуатация была убыточной. В конечном итоге судно пришлось продать. Надо заметить, что ортодоксы прилагали все усилия к тому, чтобы такие секторы, как пищевая промышленность, санитарный контроль и контроль качества пищевых продуктов, неизменно оставались самым надежным источником доходов для их электората. С этой целью верховный раввинат всячески препятствовал реализации планов по открытию современной скотобойни в Кирьят-Малахи — предприятия, которое могло бы обслуживать торговцев мясом по всей стране. Однако этот мясокомбинат нанес бы ущерб сотням маленьких, зачастую антисанитарных боен, существовавших в разных городах Израиля, и оставил бы без работы немало резников и инспекторов кашрута. В конечном итоге, под угрозой судебного процесса, был достигнут “компромисс”: продукцию нового мясокомбината стали продавать в Тель-Авиве, но не в Иерусалиме.

Граждане Израиля страдали не только от экономического шантажа религиозных партий, но также и от посягательства ортодоксов на гражданские права, что зачастую представляло угрозу общественной безопасности и интересам отдельных лиц. Возьмем для примера проблему аутопсии. На протяжении ряда лет после создания государства в медицинских учебных заведениях Израиля было запрещено вскрытие трупов — в соответствии с предписаниями религиозных авторитетов. Наконец, в 1951 г., верховный раввин Ицхак Герцог согласился разрешить проведение вскрытия при соблюдении следующих условий: согласие на это было получено при жизни человека; ближайшие родственники не высказывали возражений; все части тела в конечном итоге погребались с соблюдением соответствующих церемоний. Это раввинское суждение стало основой принятого кнесетом в 1953 г. Закона об анатомии и патологии; этот закон также подтверждал возможность аутопсии “с целью установления причины смерти” — при условии, что соответствующий документ будет подписан тремя врачами, имеющими право принимать такое решение.

Вскоре, однако, ортодоксы стали распускать слухи о том, что тела подвергаются бесчестию и что аутопсия проводится не исключительно по требованию врачей, а уже стала рутинной операцией. К 1962 г. протесты ортодоксов стали принимать форму стычек с полицией у больничных ворот. Правительство, обеспокоенное ростом беспорядков, сформировало комитет, состоящий из врачей, раввинов и юристов, с целью внесения соответствующих дополнений и изменений в этот закон. Три года спустя комитет предложил поправки к закону от 1953 г., отражавшие достигнутые им компромиссы. В частности, аутопсия становилась невозможной, если сам человек высказывался, в письменном виде, против ее проведения, или если против высказывались его ближайшие родственники в течение установленного законом пятичасового срока после того, как была зафиксирована смерть; исключение составляли те случаи, когда “интересы общества были выше воли семьи”. Было также определено, в ясной и недвусмысленной форме, — хотя и не в тексте самого закона, а в сопутствующих комментариях, — что “запрещена аутопсия с целью изъятия какого-либо органа покойного для пересадки другому человеку, если против этого высказался сам человек или его родственники”. Такое “компромиссное решение проблемы” вряд ли пришлось по нраву ортодоксам. Группы ешиботников ужесточили свои протесты, устраивая демонстрации возле больниц, запугивая врачей, нанося ущерб их жилищам, рисуя свастики на дверях и порой даже не останавливаясь перед физическим насилием. Полиция усилила охрану врачей, однако судебные дела против ортодоксов возбуждались лишь в редких случаях.

Высказывая свою якобы озабоченность правами усопших, ортодоксы проявляли явное безразличие к правам и свободам живых — если только те не принадлежали к их общине. Наглядным подтверждением сказанному стало имевшее место за несколько лет до рассматриваемых событий так называемое “дело Иоселе”. Пожилой российский еврей Нахман Штаркес, отсидев срок в сибирском лагере, получил в 1957 г. разрешение репатриироваться в Израиль вместе со своей женой. Некоторое время спустя к ним присоединились их взрослые сыновья и дочери. Все члены семьи были людьми религиозными, за исключением