Рафаэло Джованьоли - Спартак Страница 62

В этот момент вернулся домоуправитель и сообщил Спартаку, что Валерия поднялась с постели и ожидает его в своих комнатах.

Спартак поспешил туда с трепетом в сердце. Его ввели в комнату, где на небольшом диване сидела матрона. Он поднял забрало и упал к ее ногам.

Валерия обвила руками его шею, и уста двух любящих, без слов, без звука, слились в долгом и пламенном поцелуе. Погруженные в экстаз невыразимого счастья, во власти ни с чем не сравнимого сладостного опьянения, они долгое время молчали, прижавшись друг к другу.

Наконец, словно по какому-то знаку, они оторвались друг от друга " откинулись назад, чтобы рассмотреть лица. Они были бледны, взволнованы, потрясены. Валерия, одетая в белоснежную столу, с густыми, черными, распущенными по спине волосами, с сияющими от радости черными глазами, в которых все-таки дрожали крупные слезы, первая нарушила молчание. Она прошептала придушенным голосом:

- О Спартак... Спартак мой... Как я счастлива снова видеть тебя! И, вновь обняв его, порывисто лаская и целуя, говорила задыхающимся голосом:

- Как я дрожала... Сколько вытерпела.., сколько плакала... Все думала, каким ты подвергаешься опасностям.., за тебя я.., дрожала... "Мое сердце.., поверь мне.., мое сердце бьется.., только для тебя... Ты - моя первая любовь, ты будешь последней и единственной... настоящей любовью в моей жизни!

Продолжая беспрерывно ласкать его, она засыпала его вопросами:

- Скажи мне, мой Аполлон, скажи мне, как ты пришел сюда? Может быть, ты идешь на Рим со своим войском? Ты не подвергаешься опасности, оставаясь здесь, не правда ли? Ты расскажешь мне подробности последнего сражения? Я слышала, что ты под Аквинумом разбил восемнадцать тысяч легионеров... Когда окончится эта война, заставляющая меня дрожать каждый час? Ты добьешься свободы, не правда ли? И ты сможешь вернуться в свою Фракию, в эту счастливую страну, где некогда жили боги.

Умолкнув на миг, она добавила более слабым и вкрадчивым голосом:

- И туда.., я тоже смогу последовать за тобой.., и жить, неведомая миру, рядом с тобой.., любя тебя вечно, тебя, смелого, как Марс, прекрасного, как Аполлон, любя тебя, насколько я способна, всеми силами моей души, о дорогой Спартак.

Гладиатор грустно усмехнулся над этими нежными и обманчивыми иллюзиями, которыми его возлюбленная хотела украсить будущее, и, лаская ее черные волосы, целуя ее в лоб, он прошептал:

- Продолжительная и жестокая будет война.., и я буду очень счастлив, если мне удастся вывести рабов, ставших свободными, в их родные страны. Но чтобы установить справедливость и равенство в мире, понадобится война народов, которые восстанут не только против Рима, но против прожорливых волков, против ненасытных патрициев, против привилегированной касты в собственной стране каждого!

Последние слова гладиатор произнес удрученным и подавленным тоном, грустно качая головой: было видно, что он мало надеялся увидеть при жизни результат этого великого дела. Валерия стала утешать Спартака своими поцелуями; ласки ее рассеяли облако грусти, покрывшее морщинами лоб гладиатора.

Принесли маленькую Постумию; ее детские проказы, смех и щебетание были бесконечно милы, а личико, на котором блестели большие черные глаза, составлявшие чудесный контраст с массой белокурых густых волос, очаровательно.

Когда сумерки начали спускаться на землю, печаль стала постепенно заволакивать радость, кратковременно оживившую отшельнический покой Валерии; вместе с дневным светом будто улетела из этого дома также и радость.

Спартак рассказал Валерии, каким образом он попал к ней, и сообщил, что его долг, долг непременный и святой, обязывал его вернуться этой же ночью в Лабик, где его ожидал отряд конницы. Естественно, что это сообщение глубоко огорчило влюбленную женщину. Удалив маленькую Постумию, она со слезами на глазах бросилась в объятия любовника.

И так провели Спартак и Валерия шесть часов - от часа первого факела до тихого часа ночи - в тесных беспрерывных объятиях и в поцелуях. Она беспрестанно повторяла среди рыданий, что мрачное предчувствие сжимает ей сердце, что если он уйдет, то ей уже не обнимать его никогда, что последний раз она видит и ласкает человека, так сильно заставившего ее сердце трепетать настоящей, глубокой любовью.

Спартак старался рассеять страх и осушить слезы Валерии. Среди поцелуев шептал он ей самые нежные слова надежды и утешения, ободряя ее, смеясь над ее предчувствиями и опасениями; но было видно, что страх Валерии проник и в сердце Спартака. Его улыбка стала напряженной, почти мрачной, а слова с трудом выходили из уст. Он тоже чувствовал, что им овладевают грустные мысли, скорбные предчувствия, и как ни старался, не мог избавиться от этих ощущений.

В этом состоянии они оставались вплоть до момента, когда вода, капавшая в стеклянном шаре клепсидры, стоявшей на шкафу у стены, дошла до шестой черты, обозначавшей шестой час ночи. Тогда Спартак, незаметно для Валерии часто бросавший взгляд на клепсидру, встал с дивана и, вырвавшись из ее объятий, стал надевать латы, шлем и меч.

Валерия страстно обвила руками шею Спартака и, прижавшись к нему бледным лицом, на котором сверкали черные глаза, задыхаясь от рыданий, стала говорить.

- Нет, Спартак, нет.., не уходи.., не уезжай, из сострадания.., ради твоих богов.., в память о дорогих тебе.., я тебя умоляю.., я тебя заклинаю.., дело гладиаторов идет хорошо.., у них храбрые начальники... Крикс... Граник... Эномай.., они поведут гладиаторов.., а ты.., нет.., нет... Спартак.., ты останешься здесь.., здесь, где нежность.., беспредельная преданность.., безграничная любовь.., окружат ласками , радостями.., твое существование...

- О, Валерия, моя Валерия... Неужели ты хочешь, чтобы я стал бесчестным? говорил Спартак, стараясь освободиться из объятий своей подруги. - Я не могу, не могу... Неужели я изменю тем, кого я сам призвал к оружию, тем, которые надеются на меня, которые меня ждут и зовут?.. О, Валерия, моя обожаемая, я не могу.., я не должен изменять моим товарищам по несчастью! Иначе я буду недостойным тебя. Не принуждай меня стать презренным в глазах всех людей, в моих собственных глазах!.. Пусть твои чары и твоя власть надо мною не лишают меня мужества, а поднимают его еще больше! Пусти меня.., пусти.., моя Валерия.., моя обожаемая Валерия!

Во время этой отчаянной борьбы Валерия все теснее прижималась к Спартаку, а он легким усилием стремился отстранить ее от себя.

Лицо Спартака страшно побледнело, и слезы застилали его глаза. Он призвал на помощь все свое мужество и, вырвавшись из рук Валерии, уложил ее на диван, где она осталась лежать без сил, разразившись безутешными рыданиями.

Когда фракиец, произнося бессвязные слова надежды и утешения, надел латы и шлем, прикрепил к поясу оружие и приготовился поцеловать в последний раз любимую женщину. Валерия, вскочив с ложа, в отчаянии упала перед дверью и совсем слабым от рыдании голосом стала умолять:

- Спартак... О мой Спартак.., я это чувствую.., я это чувствую здесь, - и она показала на сердце, - если ты уедешь, я больше тебя не увижу.., ты меня больше не увидишь... Я знаю это.., чувствую... Не уезжай.., нет.., не сегодня, не сегодня.., я тебя заклинаю моей безграничной, беззаветной любовью.., не сегодня.., не сегодня, заклинаю тебя - Я не могу, не могу... Я должен ехать...

- Спартак... Спартак, - сказала едва слышным голосом, с мольбой простирая к нему руки, несчастная женщина, - я тебя умоляю.., ради нашей дочери.., ради нашей до...

Но она не смогла кончить, так как фракиец, подняв ее с пола и судорожно прижав к груди, прервал ее рыдания и слова, закрыв своими дрожавшими губами ее похолодевши? губы.

Любовники застыли в этом объятии. В комнате слышались только их тяжелые вздохи, сливавшиеся в одно дыхание.

Но Спартак, постепенно сдерживая порыв своей нежности, немного откинул назад голову и нежным страстным голосом сказал Валерии:

- О, моя обожаемая жена, неужели ты, которой я воздвиг в своем сердце алтарь, как единственной богине, которой я поклоняюсь и которую я обожаю, неужели ты, у кого я черпал мужество и стойкость в минуты самой тяжелой опасности, неужели ты, одна мысль о ком вдохновляет меня на благородные замыслы и великие дела, неужели ты, Валерия, хочешь сделать меня бесчестным, низким, проклинаемым современниками и потомками?

- Нет.. Я не хочу тебя видеть бесчестным... Великим, славным я желаю видеть твое имя, - возразила она едва слышным голосом. - Но я.., бедная женщина.., пожалей меня.., поезжай завтра.., не сегодня.., не сейчас.., не так быстро...

Она склонила бледное и покрытое слезами лицо на плечо Спартака и с грустной и нежной улыбкой прошептала:

- Не отнимай у меня этой подушки.., мне так хорошо.., так здесь удобно...

И она закрыла глаза, как бы для того, чтобы упиться своим наслаждением; ее лицо, на котором еще блуждала улыбка, более походило на лицо только что умершей, чем на лицо живой женщины.

Спартак наклонился и смотрел на нее, преисполненный состраданием, нежностью и любовью; его голубые сверкающие глаза, смотревшие с презрением на опасность и смерть, наполнились крупными слезами, хлынувшими на лицо и на латы.