Николай Маркевич - История малой россии - 2 Страница 62

Таков был первый допрос Кочубею, Апреля 19-го. В тот же день привели к допросу Искру. Он объявил, что посылал Святайла к Полковнику Осипову с согласия Кочубея, потом сам с ним виделся и все, что ни писал Осипов к Голицыну, написано с его слов. «Из Полтавы я удалился, прибавил Искра, потому что Полтавский Судья Красноперич й Обозный Дорош предложили мне участвовать в измене Мазепы; я им отвечал, что отец мой был верен Государю? так и мне должно быть верным. Они написали об моем ответе к Гетману. Гетман прежде думал заманить и меня и Кочубея, но мы к нему не поехали; тогда Апостол предостерег меня, чтоб я уехал; и действительно, Мазепа посылал за нами команду, которая, нас не застав, мой дом разорила. «О согласии Мазепы с Лещинским и с Вишневецким Искра сказал, что слышал обо всем от одного Кочубея; все прочие показания его были сходны с Кочубеевыми, с прибавкой того, что про неверность Гетмана знает Чарныш, который охотно поехал бы к Государю, если бы знал об их отъезде. Здесь мы видим имена Красноперича и Дороша, с которыми очная ставка Искры и Кочубея была необходима.

Апреля 21 были призваны к допросу: Святайло, Яценко, Колчицкий, Глуховец и, вторично, Кочубей.

Святайло показал, что знакомство у него с Кочубеем началось при Самуйловиче; что Искра ему родственник; что, будучи у обоих духовным отцом, он в 1707 году, в неделю Всех Святых, был в Ретике у Кочубея; служил молебен о выздоровлении больной дочери его; и потом жена Кочубея со слезами сказала ему: «мы плачем об измене Гетмана, предающего Полякам нашу родину, а церкви Божии— Унии. Кочубей же говорил, что боится гнева Божия, если не донесет об измене; но что не знает, как и через кого послать донос. «Тогда, — продолжал Святайло, — я посоветовал ему послать по этому делу свояка моего Петра Яценка к Благовещенскому Протопопу. Кочубей принял мой совет, просил меня съездить к Искре и сказать ему, чтоб он примечал за поступками Гетмана, и что делается в войске. Я исполнил это поручение, но Искра мне сказал, что он ничего изменнического за Гетманом не заметил. По возвращении же моем в Полтаву, Яценко поехал в Москву, а я с Искрою в Ахтырку к Осипову, и оттуда возвратясь, жил в Полтаве, покуда присланные от Мазепы люди не разорили домов Искры и Кочубея. Яценко подтвердил все это своим показанием, прибавя, что в донос6 он только то писал, что Кочубей ему приказывал; но весьма важное и совершенно новое было открытие, на которое Министры не захотели обратить внимания: Яценко ни от кого об измене Гетманской не слыхал, кроме от приезжавшего из войска сына Григория Герцика, который сказал: «у нас в войске все благополучно, только скоро всем нам быть за Ляхами. Да от Чарныша приезжал слуга его к Полтавскому Протопопу Тимофею; при письме была записка, в которой сказано: что присланный станет объявлять, тому должен Протопоп верить, и о том донесть куда надлежит, и что Царский указ крайне поруган и осмеян Гетманом.

Колчицкий и Глуховец показали, «то они жили у Кочубея в услужении и поехали с ним в Смоленск по его приказу; на дороге переписывали с его руки то, что им было приказано; но о содержании этих бумаг вперед ни от кого прежде не знали.

Кочубей при втором допросе показал, что Заленский, в доме Полтавского Полковника Левенца, за обедом сказал: «никто не ведает, где кроется и тлеет огонь, но скоро он вспыхнет». Что эти слова слышал и Сотник Кованько, который пересказывал ему, как один какой-то проповедник выхвалял в Печерсжом монастыре, при Мазепе, благость Королей Польских, покровителей того монастыря, и осуждал правление Государя, который угнетает обитель. Гетман хвалил проповедника и поцеловал его в голову.

Кованько подтвердил это показание; но Министры не обратили внимания ни на проповедь, ни на всенародную благодарность Мазепы проповеднику. Они придрались к противоречиям по поводу приезда Государя и Кикина в Батурин; к противоречиям пустым, ничтожным, к одним, к которым можно было придраться, чтоб погубить людей верных Царю, и оправдать того, кто Царя ненавидел. Поступок Мазепы простительнее, нежели поступок этих господ; он действовал в свою пользу; он мог стать удельным Князем; губя Кочубея и Искру, он по крайней мере мог сказать, что он, праведно ли, не праведно ли, погубит каждого, кто вздумает ему дорогу заслонить. Головкин и Шафиров были в этой тяжбе людьми второстепенными; по мелочной злобе на Кочубея, они-то были изменники своему Государю, предатели России, злодеи своего Благодетеля, просветителя, наставника. Мазепа, по крайней мере, боролся с Петром, боролся коварно, унизительно, — но боролся, они же — рабски стерегли пользы Мазепы за крохи, упавшие от стола их господина.

Ничтожное противоречие Батуринское было следующее, как мы уже видели: один говорил, что Мазепа приказал стрелять, не щадя ни кого; другой, что он приказал дать залп по Государю. Шафиров и Головкин свели доносчиков на очную ставку. «При этом, — говорит История, — должно думать, были употреблены угрозы.» Кочубей испугался и сказал, что он никогда не говорил Искре о намерении Гетмана убить Государя в Батурине. Искра сказал, что жена Кочубея была свидетельницею их разговора. Кочубей отрекался, их повели к пытке.

Начали с Искры. Спросили его: «по чьему наущению доносит он на Гетмана? Не по факциям ли, или по подсылке о том какой от неприятеля, на низвержение его Гетманское, такое зло возвели на него?»

Искра отвечал, что никакой подсылки к нему от неприятеля не было; а года два уж есть, как

Кочубей его подучал к доносу, уверяя, что это делает из преданности к Государю. Сам же он ничего никогда не слыхал об измене Гетмана, и когда посоветовал Кочубею отстать от доноса, то этот отвечал, что согласен погибнуть, лишь бы обличить.

Десять ударов кнута… Искра продолжал, что Кочубей советовался насчет доноса с Апостолом, с сватом своим Судьею Чуйкевичем, и еще с одним Судьею, и что у них было положено, по низвержении Мазепы, избрать в Гетманы Апостола; что Кочубей читал ему записку, в которой сказано: «за Днепром огонь загорается; сохрани Боже, чтоб и у нас не загорелся.» Очередь пришла Кочубею.

Не известно сколько ударов кнута он получил. Он был слаб и стар, много не выдержал бы. Потом он показал, что действительно Искра долго не соглашался принимать участие в доносе; но когда он пристал к нему, то этот охотно поехал к Осипову; что Апостол и Чуйкевич к нему, кроме ведомостей, ничего не писали; что убийство Государя, замышляемое будто бы Гетманом, он взвел на Гетмана единственно по злобе, не зная за ним никакой измены; что все пункты его доноса ложны; что он клеветал на Апостола, будто бы тот ему говорил о случае Батуринском во время приезда Кикина; что он все затеял, чтоб низвергнуть Гетмана; наконец что никаких подсылок и совещаний с неприятелем о низвержении Гетмана не имел.

Снова взяли Искру к допросу. Спросили: говорил ли ему Кочубей о намерении Мазепы лишить жизни Государя? «Все слышанное мною от Кочубея, отвечал Искра, — я передал Осипову; Кочубей признался, что он из мести подает на Гетмана ложный донос; я его отговаривал от этого; советовал жаловаться о своей обиде Государю, а потом принужен был принять участие по дружбе и по свойству. «Чтоб не даром допрашивать Искру, Министры, когда уж он отвечал, не входя в распросы о дальнейшем, дали ему — восемь ударов кнута, и того— осьмнадцать.

Взяли опять Кочубея. «Ко мне не было подсылок от неприятеля— возопил несчастный старец, пред которым лилась кровь его родственника, которого дочь была обольщена, который, как верный подданный, доносил истину Царю своему, который видел за правду свою гибель собственную и всего своего семейства. «Я не ведаю за Гетманом никакой неверности; ни с кем, кроме Искры, не советовался; Апостол меня предупредил только об угрожавшей мне от Гетмана опасности; и он и Чуйкевич в доносе не участвовали. Я составил донос единственно по злобе на Гетмана.» Ревнители о благе России, в заключение допроса, дали Кочубею — пять ударов кнута.

Так прошло двадцать первое Апреля.

Двадцать четвертого Головкин и Шафиров снова занялись изысканием истины. Призвали Сотника Кованька, и спросили его, как выражается подлинник—с пристрастием, то-есть с пристрашкою. Кованько всю вину сложил на Кочубея. Впрочем объявил, что Иезуит Заленский, обедая у Левенца, сказал: «теперь Король Шведский притаился, а как выбухнет, то не скоро затушишь огонь.» Уверял он тут же, что Король идет не на козаков. Все же лишнее писать подучил его Кочубей. А что касается до проповеди в Печерском монастыре, — проповедник жаловался на Государя за раззорение кое-каких построек монастырских, подошедших под план крепости, но заключил величайшею похвалою Государю. За первое Гетман выговаривал ему с гневом, за второе благодарил. «А измены за Гетманом, — заключил Кованько, — никакой я не знаю.»