Артем Корсун - Серые кардиналы Страница 64

Система Остермана даже переживает его собственное падение, поскольку – ирония судьбы! – сохраняется без каких-либо изменений при новой царице Елизавете Петровне. Эта «система союзов Остермана» представляет собой его самое оригинальное и важное достижение в области внешней политики и на многие годы остается главнейшей константой европейской политики.

Следует признать: в условиях крайней нестабильности отношений власти в тогдашней России, при соривших деньгами на содержание дворов, но малопригодных для государственных дел преемницах и преемниках Петра Великого, многое в государственной политике носило лишь эпизодический характер. Остерману не всегда везло во внутриполитических делах, и в целом ему негде было развернуться. Но тем не менее, Андрей Иванович Остерман (как он уже давно именует себя) – единственный при российском дворе имеет ясные цели и пытается добиваться их, проявляя при этом немалую ловкость. Будучи компетентным, творческим, трудолюбивым и к тому же, как постоянно подчеркивают современники, неподкупным специалистом, Остерман заботился о бесперебойном ведении правительственных дел.

По крайней мере, таково мнение многих иностранных послов, например, саксонского временного поверенного Иоганна Лефорта: «К Остерману я испытываю большое доверие; огромная российская государственная машина в основном держится на нем, и он единственный неподкупен». Аналогичного суждения придерживается его важнейший политический противник на европейской сцене – французский министр иностранных дел кардинал Флери: «Остерман единственный министр в Петербурге, который действительно в состоянии работать и вести дела».

А прусский король Фридрих Великий с уважением подчеркивал, что в «школе опыта» Остерман сформировался в человека, способного нести «бремя государственных дел»: «Как опытный рулевой, он неизменно уверенной рукой вел корабль государства сквозь бури революций. Он был уроженцем графства Марка в Вестфалии и имел невысокое происхождение. Но природа раздает таланты невзирая на генеалогическое дерево… Он был осторожен и дерзок, смотря по обстоятельствам, и отказывался от участия в придворных интригах, чтобы сохранить в своих руках государственные бразды правления».

Хотя многие действия и решения Остермана могут быть расценены по-разному, в том числе и критически, одно бесспорно: граф Генрих Остерман с 1725-го по 1740 г. принадлежит к числу самых значительных государственных деятелей Европы. Он просвещенный, рационально мыслящий и действующий политик, для которого существует один приоритет – «государственные интересы».

Уже из-за одного этого он неизбежно должен был войти в противоречие со многими интересами при дворе. Но, несмотря на все противодействие вельмож, на всю вражду и непостоянство придворных союзов, он сохранил рациональную часть реформ Петра I и сохранил для будущего России европейские идеи Просвещения и Прогресса. Тем самым он обеспечил не только европейский статус России, но и на длительное время – свое политическое выживание. Ведь, без сомнения, его политическое существование тесно связано с сохранением, защитой и развитием петровских идей и реформ.

Как удалось Остерману всего достичь? Он был гениальным мастером политической тактики и стратегии. Это стало возможным только благодаря тактической ловкости, тонкому психологическому чутью и способности приспосабливаться к людям и обстоятельствам, одновременно влияя на них в своих интересах.

Современник, наблюдавший Остермана вблизи, характеризует его следующим образом: «Граф Остерман, бесспорно, был одним из величайших министров своего времени. Он обладал глубокими знаниями преимуществ всех европейских дворов. Он умел проникать в суть вещей и обладал недюжинным умом. Он был чрезвычайно работоспособен, очень ловок и неподкупен… С другой стороны, он был сверх меры недоверчив и часто слишком давал волю своей подозрительности. Он не выносил, чтобы кто-то был равен ему или выше его по положению… Он хотел решать все дела, прочие должны были только поддакивать и подписывать. Благодаря своей государственной мудрости, подсказывавшей ему, когда имеет смысл притвориться больным, он возглавлял 6 правительств подряд… У него была особая манера говорить так, что лишь очень немногие могли похвалиться тем, что поняли его… Все, что он говорил и писал, можно было понимать по-разному. Он был мастером всевозможных перевоплощений, никогда не смотрел людям в лицо и часто бывал растроганным до слез, если считал необходимым расплакаться».

Остерман всегда избегал света гласности и блеска двора. Он культивировал тайную дипломатию внутри и вовне. Но он перегибал палку, в чем позднее его будет обвинять императрица Елизавета: он не проводил совещаний с министрами и предназначенными для этого инстанциями, он принимал все решения «исключительно по своему усмотрению» и вскоре прибрал к рукам «все управление империей». Дела и отчеты попадали не в коллегии и ведомства, а по его указанию «все приносятся к нему домой». И на самом деле, Остерман, действительно часто прихварывающий и больной подагрой, под предлогом того, что у него ноги не ходят, старался решать как можно больше государственных дел за своим домашним письменным столом. Здесь он мог защитить себя от предательства и огласки, здесь он мог держать в руках тайные нити увереннее, чем в коллегиях или при дворе, неумеренные удовольствия, развлечения и поверхностность которого мало импонировали ему.

Впрочем, можно сомневаться в том, что из-за этого он, как иногда предполагают, считался «инородным телом» в придворном обществе. Скорее, его держали на расстоянии самозащита и сознательный расчет – следует отказаться от придворных интриг, чтобы сохранить управление страной. Ведь А. Остерман не чудак и не аутсайдер. Ведь он и его жена Марфа вели в своем великолепном дворце, «одном из самых богатых в Санкт-Петербурге», вполне княжеский, пусть и не совсем уж расточительный образ жизни и выполняли все свои представительские и общественные обязанности. В своем дворце, ограниченном с западной стороны Петровской площадью, а с севера – берегом Невы, Остерман давал официальные приемы, устраивал балы, принимал членов правительства, иностранных дипломатов, ученых и художников. Он жил открытым домом – открытым и для искусств, музыки и философских бесед, которые он особенно любил. Его коллекция живописи и богатая библиотека были столь же знамениты, как и позднее пресловутая запущенность его дома и его собственная неряшливость.

Как известно, после смерти Анны Иоанновны регентом стал Бирон, а императором провозгласили новорожденного брауншвейгского принца Ивана Антоновича, которому предписывалось по мере взросления крепко держаться «регламентов, уставов и прочих определений» Петра Великого (так его называли, как мы видим, уже ближайшие наследники).

Иван Антонович был правнуком царя Ивана Алексеевича (сводного брата и соправителя Петра), внуком царевны Екатерины Ивановны, внучатым племянником покойной императрицы Анны, сыном Анны Леопольдовны и Антона Брауншвейгского. Не умея ходить и говорить, он на другой день после смерти двоюродной бабки уже прислал в Сенат и Синод указ, чтобы Бирона именовали «его высочеством, регентом Российской империи, герцогом курляндским, лифляндским и семигальским».

Но настоящим правителем Российской империи, пусть и на короткое время, но «некоронованным императором» России, становится Андрей Иванович Остерман. Кабинетный министр, граф, вице-канцлер, вице-президент Коллегии иностранных дел, в 1742 г. он получил свой странный для многих чин генерал-адмирала – высший морской чин, хотя был человеком совершенно невоенным. Звание это скорее почетное, нежели «боевое», но факт показателен.

Из превратностей борьбы за провозглашение царем Иваном VI младенца Иоанна Антоновича, родившегося от созданного руками Остермана брачного союза герцога Антона Ульриха Брауншвейгского и Анны Леопольдовны, урожденной принцессы Мекленбург-Шверинской, племянницы императрицы Анны Иоанновны, Остерман в конце концов вышел единственным победителем. Прочие немцы – недолго пробывший регентом Бирон и неудачно действовавший, слишком самоуверенный первый министр Миних – лишились власти или лишали власти друг друга.

После свержения временщика Бирона явилась на непродолжительное время новая государыня – Анна Леопольдовна. При этом Остерман на всякий случай по старой привычке вновь «сделался больным». Сам Бирон, надеявшийся удержаться у власти, не без сарказма писал русскому посланнику в Варшаву: «Остерман лежит и во все время один только раз брился, жалуется на боль в ушах, обвязал себе лицо и голову…» Но болезнь эта продлилась недолго. Как только Бирона отправили в ссылку, Остерман «выздоровел» и опять стал фактически главой правительства. После падение Бирона роль Остермана только возросла.