Ева Кюри - Мария Кюри Страница 65

На Мари выгоревшая полотняная шляпа, старая юбка и не знающая износа матросская блуза из черного мольтона; такую блузу, одного покроя для мужчин и женщин, для ученых и рыбаков, мастерит за несколько франков деревенская портниха Элиза Лефф. Мари носит сандалии на босу ногу. Свой мешок, раздувшийся от впихнутых в него купального костюма и халата, она кладет перед собой на траву, где валяется еще пятнадцать точно таких же мешков.

Вот была бы находка для репортера, если бы он неожиданно нагрянул в этот мирный кружок! Тут гляди в оба, чтобы буквально не наступить на какого-нибудь академика, лениво растянувшегося на земле, или не задеть какую-нибудь "Нобелевскую премию". Учености здесь хоть отбавляй. Вы хотите поговорить о физике? Вот Жан Перрен, Мари Кюри, Андре Дебьерн, Виктор Оже. О математике, об интегралах? Обратитесь к Эмилю Борелю, задрапированному в купальный халат, как римский император в тогу. О биологии? Астрофизике? Вам ответят Луи Лапик, Шарль Морен. А что касается чародея Шарля Сеньобоса, то полчища ребят этой колонии с ужасом заверят вас, что "он знает всю историю".

Но удивительнее всего то, что в этом университетском обществе никогда не говорят о физике, истории, биологии или математике, что здесь нет места для почтения, для иерархии и даже для условностей. Здесь человечество не делится на жрецов и учеников науки, на старых и молодых. В нем личности разделены на четыре категории: "филистеры" - не посвященные, посторонние, случайно забредшие в клан, и от них стараются как можно скорее отделаться; "слоны" - друзья, мало приспособленные к жизни на море, их терпят, осыпая насмешками; затем идут ларкуестийцы, достойные звания "моряков"; наконец, сверхморяки, специалисты по течениям в бухте, виртуозы кроля и весла, прозванные "крокодилами". Мадам Кюри никогда не входила в число "филистеров", но и не сумела добиться звания "крокодила". Она стала "моряком" после короткого стажа в "слонах".

Шарль Сеньобос пересчитывает свою паству и подает знак к отправлению. Матросская команда - Ева Кюри и Жан Морен, отделив от стоящей у берега флотилии судов два парусника, пять-шесть весельных лодок, "большую" и "английскую" лодки, подводят их кормой вперед к причалу, туда, где зубчатые скалы образуют естественную пристань. Сеньобос отрывисто, насмешливо и весело кричит: "Садитесь! Садитесь!" А покамест пассажиры усаживаются в лодки, он продолжает: "Где первая команда? Я головной! Мадам Кюри сядет на носовое весло, Перрен и Борель - на большие весла, а Франсис - на руль".

Приказания эти, которые поставили бы в тупик многих интеллигентов, немедленно выполняются. Четверо гребцов - четверо профессоров Сорбонны, четверо знаменитостей - садятся по местам и, держа в руке по тяжелому морскому веслу, покорно ждут команду, которую даст юный Франсис Перрен: на борту он всемогущ оттого, что держит руль. Шарль Сеньобос загребает первым, указывая должный ритм своим товарищам. Сзади него Жан Перрен налегает на весло с такой силой, что лодка поворачивается на месте. За Перреном сидит Эмиль Борель, а за ним на носу - Мари Кюри "нажимает" в темпе.

Белая с зеленым лодка мерно движется вперед по залитому солнцем морю. Тишину нарушают лишь строгие окрики рулевого. "Второе весло справа бездействует!" (Эмиль Борель пытается отрицать свою вину, но быстро смиряется и во искупление своей небрежности сильнее налегает на весло.) "Носовое весло не следит за загребным!" (Пристыженная Мари Кюри выправляет движения и старается попасть в такт.)

Мадам Шарль Морен своим красивым, задушевным голосом затягивает "Песню гребцов", сразу подхваченную хором пассажиров на корме:

Отец велел построить дом

(Дружней работайте веслом).

Кладут кирпич за кирпичом...

Легкий северо-западный, "нормандский", ветер, ветер хорошей погоды, доносит мерно текущую мелодию до второй лодки, которая ушла вперед и уже виднеется на другой стороне бухты. Гребцы "английской" лодки, в свою очередь, запевают одну из трехсот - четырехсот старинных песен, составляющих репертуар колонии, которому Шарль Сеньобос обучает каждое поколение ларкуестийцев:

Трое крепких парней плывут на острова.

Плывут они все веселей,

Трое крепких парней.

Двух-трех песен "большой" лодке хватает на дорогу до косы Св. Троицы. Взглянув на часы, рулевой кричит: "Смена!" Мари Кюри, Перрен, Борель и Сеньобос уступают место четырем другим деятелям высшего образования. Нужно сменить гребцов, чтобы пересечь наискось очень сильное морское течение и достичь большой фиолетовой скалы Рок Врас - пустынного острова, куда ларкуестийцы почти каждое утро приезжают купаться.

Мужчины раздеваются возле пустых лодок, на берегу, покрытом коричневыми водорослями, женщины - в укромном уголке, устланном упругим ковром густой травы и во все времена именуемом "дамской кабиной". Мари в черном купальном костюме появляется одной из первых и входит в воду. Берег отвесный, и нога, едва ступив, уже не достает дна.

Вид Мари Кюри, плавающей у скалы Рок Врас в прохладной глубине идеально чистой прозрачной воды, - одно из самых чудесных воспоминаний, которые я храню о своей матери. Она не плавает ни кролем, ни саженками, любимыми ее дочерьми и их товарищами.

Методично вовлекаемая в спорт Ирен и Евой, она овладела "морским" хорошим стилем. Ее врожденная грация и изящество дополняют остальное. Любуясь ее тонкой, гибкой фигурой, красивыми белыми руками и быстрыми, как у молодой девушки, прелестными движениями, забываешь о спрятанных под резиновую шапочку седых волосах и о морщинистом лице.

Мадам Кюри чрезвычайно гордится своей ловкостью, своим талантом пловца. Между нею и ее коллегами по Сорбонне существует скрытое соперничество. Мари наблюдает за учеными и их женами, плавающими в маленьком заливчике у скалы Рок Врас почтенными стилями - брассом или на боку. Если они не в состоянии уплывать далеко, то и не барахтаются беспомощно на одном месте. Мари с беспощадной точностью измеряет расстояние, пройденное ее соперниками, и, никогда открыто не вызывая на заплыв, тренируется, чтобы поставить рекорд на скорость и дальность в соревновании с преподавательским составом университета. Дочери являются одновременно ее тренерами и поверенными.

- Мне думается, я плаваю лучше месье Бореля, - невинно замечает Мари.

- О, гораздо лучше, Мэ... Даже нечего и сравнивать!

- Сегодня у Жана Перрена большое достижение. Но я вчера заплыла дальше его, помнишь?

- Я видела, это было отлично. С прошлого года ты сделала большие успехи.

Мари обожает такие комплименты, зная, что они искренни. Она - один из лучших пловцов в колонии.

После купания Мари греется на солнце и в ожидании обратного пути грызет черствую корку хлеба. Иногда она радостно восклицает: "Как хорошо!" Или же, глядя на дивный вид скал, неба и воды: "Как красиво!" Только такие короткие оценки Ларкуеста и признаются допустимыми у колонистов. Ведь установлено раз и навсегда, что это самый прелестный край во всем мире; что море здесь синее, - да, синее, как Средиземное море, - более синее, более приветливое, более разнообразное, чем где-либо; что об этом никогда не говорят, совершенно так же, как никогда не говорят о научном даровании известных ларкуестийцев. Одни "филистеры" решаются лирически коснуться этой темы, да и те быстро затихают под ледяным душем общей иронии.

Полдень. Море опустело, и лодки, двигаясь Антерренским проливом, осторожно лавируют среди водорослей, имеющих вид каких-то мокрых пастбищ. Песни сменяются песнями, гребцы сменяются гребцами. А вот и берег под домом с виноградником, вот и причал или, вернее, отмель с водорослями, которая во время отлива заменяет пристань. Мари одной рукой приподнимает юбку и, размахивая другой рукой с сандалиями и халатом, бодро вязнет по щиколотку голыми ногами в пахучей черной тине, чтобы достичь твердой земли. Если бы какой-нибудь ларкуестиец из уважения к ее возрасту предложил ей помочь или попросил бы разрешения нести ее мешок, то вызвал бы у нее лишь недоумение. Здесь никто никому не помогает, и первая заповедь клана гласит: "Не усердствуй!"

Моряки расстаются, идут завтракать. В два часа они снова соберутся для ежедневной прогулки на "Шиповнике" - яхте с белыми парусами, без которой Ларкуест был бы не Ларкуест. На этот раз мадам Кюри отсутствует на перекличке. Ее утомляет ленивое безделье на яхте. Одна у себя в доме-маяке, она либо правит рукопись какой-нибудь научной статьи, либо, вооружившись садовыми ножницами и лопатой, работает в саду. Из своих сражений с терновником и ежевикой она выходит в кровавых ссадинах: ноги ее исполосованы царапинами, руки в земле, исколоты шипами. Счастье еще, если все увечья ограничиваются только этим. Ирен и Ева иногда застают свою предприимчивую мать успевшей вывихнуть себе лодыжку или наполовину раздробить палец неудачным ударом молотка...

Около шести часов вечера Мари спускается к причалу и, искупавшись, входит в "Виноградник" через никогда не запирающуюся дверь. У большого окна с видом на бухту сидит в кресле очень старая, очень умная, очень красивая женщина - мадам Марилье. Она живет в самом доме и с этого места каждый вечер караулит возвращение мореплавателей. Мари ждет вместе с ней, когда на побледневшем море всплывут позолоченные закатом паруса "Шиповника". Высадившись, группа путешественников поднимается по тропинке. Вот Ирен с Евой в дешевых платьицах. У обеих загорелые руки, а в волосах - красные садовые гвоздики, которые Шарль Сеньобос по установившейся традиции преподносит им перед выходом в море; глаза блестят от упоения прогулкой в устье Трие или же на остров Модез, где низкая трава так и манит поиграть в утомительные "бары". Все, даже семидесятилетний Капитан, принимают участие в этой игре, где уже ни докторский диплом, ни Нобелевская премия не играют никакой роли. Ученые - хорошие бегуны сохраняют свой престиж. Менее подвижные вынуждены сносить пренебрежительное отношение судьи, а при обмене пленными с ними обращаются, как с толпой рабов.