Вадим Дамье - Стальной век: Социальная история советского общества Страница 68

Пост первого секретаря партии получил Л.И Брежнев, пост главы правительства - старый сталинский министр А.Н.Косыгин. У руководства страной встали люди, насчет которых не было ни малейшего сомнения: они смогут обеспечить стабильную и прочную власть номенклатуры и - одновременно - личную безопасность и карьерное продвижение номенк­латурщиков.

Новые власти первым делом избавились от последствий тех реформ Хрущева, которые вызывали наибольшее недовольство среди номенклату­ры. Ее представители больше не хотели, чтобы их «подстегивали» сверху. Пришло время насладиться плодами власти в полном объеме. Таково было второе, неявное значение термина «застой», которым позднее, уже в конце 1980-х, назвали «брежневские годы» (1964-1982 гг.). С критикой Сталина и осторожной «десталинизацией» предыдущих лет было покончено. Но сде­лано это было не во имя возвращения к прежней ненадежности судеб и карь­ер. В беседе с диссидентом В.А.Красиным в 1973 г. глава КГБ Ю.В.Анд­ропов заявил, что утверждения о том, будто «в СССР происходит возрож­дение сталинизма», - «это - чепуха»: «Возрождения сталинизма никто не допустит. Все хорошо помнят, что было при Сталине. В руководстве на этот

счет имеется твердое мнение». И откровенно рассказал о своих личных мотивах, типичных для советского партийного номенклатурщика: «Между прочим, после войны я тоже ждал ареста со дня на день. Я был тогда вто­рым секретарем Карело-Финской республики. Арестовали первого секре­таря. Я ждал, что арестуют и меня, но пронесло»[529].

Партийное руководство покончило с разделением органов КПСС на промышленные и сельские, а в 1967 г. отказалось от принципа обязательно­го обновления части состава органов КПСС в центре и на местах. В 1965 г. совнархозы были ликвидированы; восстановлена система отраслевых ми­нистерств. Эта мера, равно как и «косыгинская» экономическая реформа 1967 г., которая предусматривала расширение хозяйственных прав отдель­ных предприятий и групп и внедрение рыночных элементов, значительно усилили отраслевую и технократическую часть номенклатуры - руководи­телей министерств и ведомств, директоров крупных предприятий ит.д. Если «с созданием совнархозов на место ведомственного эгоизма пришел региональный», констатировал бельгийский экономист Э.Мандель, то с роспуском совнархозов и восстановлением отраслевых министерств «была создана новая административная система», соединявшая «строгую цен­трализацию наверху с более широкой автономией отдельных предпри­ятий». В результате к ведомственному и региональному «эгоизму» доба­вился «эгоизм предприятий»[530].

Как отмечал историк А.Н.Николаев, после смещения Хрущева «хо­зяйственники» стали силой, с которой приходилось считаться высшему партийному руководству[531]. Они широко включались в партийные органы на местах, а иногда даже приобретали относительную независимость от них. О том, как обстояли дела на местах, можно судить, например, по вос­поминаниям видного иркутского хозяйственного чиновника В.Яковенко. Предприятия в городе Братске, пишет он, «были достаточно самостоятель­ны в плане взаимоотношений с партийными и советскими органами на местах. Скажем, уровень начальника «Братскгэсстроя» - номенклатура ЦК КПСС, оклад начальнику... назначал и подписывал сам... председатель правительства... БРАЗ - гигант, общение у руководства шло на уровне самых высоких персон партии и правительства. Поэтому братчан в облас­ти не сильно и жаловали - уж больно они были самостоятельными. Час­тенько мимо обкома ходили, а уж что такое облисполком, мы и не знали, право дело»[532].

Определенного «реванша» партийная бюрократия добилась после то­го, как в начале 1970-х гг. размах маятника хозяйственных экспериментов Косыгина по расширению самостоятельности предприятий в попытке уве­личить их прибыльность постепенно угас. Количество «хозяйственников» в партийных органах несколько сократилось. Но нешуточное противоборство между различными ведомственными «группами влияния» продолжалось и нарастало. «Семидесятые - первая половина восьмидесятых годов ознаме­новалась еще одной тенденцией: обострением борьбы между различными отрядами технократии: сырьевой, строительной, оборонной и т.д., - отме­чает иркутский историк Е.Н.Волосов. - Каждый из них имел своего по­кровителя наверху в Политбюро и секретариате ЦК. Но объективные, прежде всего, геополитические обстоятельства усиливали позиции руко­водителей военно-промышленного комплекса»[533].

В «геополитической» области СССР усиленно подтверждал свою роль мировой сверхдержавы. Он отразил попытки отпадения от своей им­перии таких непокорных «провинций», как Чехословакия (в 1968 г. была оккупирована войсками Варшавского договора) и Польша (в 1970 и 1976 гг. рабочие протесты были подавлены с помощью советских войск). Руково­димый компартией режим в Северном Вьетнаме, опираясь на помощь СССР и Китая, сумел заставить США в 1975 г. вывести войска из Южного Вьет­нама и, полностью переориентировавшись на Москву, установил контроль над Лаосом, а в 1978-1979 гг. - над Камбоджей. В Африке и на арабском Востоке под советским влиянием находилось все большее число стран. СССР воспользовался плодами распада португальской колониальной им­перии в 1974 г., с помощью вооруженных сил своего союзника - Кубы за­владел после 1975 г. Анголой, а после 1977 г. - Эфиопией. По западным данным, доля военных расходов в советском ВВП составляла 11—15%[534].

Бурное развитие науки и военной промышленности обходилось советской номенклатуре во все более крупные суммы денег, поскольку западные конкуренты, в свою очередь, не собирались признавать поражение в «гон­ке вооружений» в рамках «ядерного паритета». Немалые средства уходили и на поддержание внешнеполитической гегемонии в различных уголках Земного шара. Народные анекдоты тех лет сравнивали СССР с великан­шей с множеством грудей, к которым жадно припали многочисленные режимы стран «Третьего мира».

Хотя существовавшая прежде «пирамида форсирования» оконча­тельно превратилась в двухступенчатую «трапецию» номенклатура - на­род, в которой первая стремилась к спокойствию и стабильности, а вто­рой пытался не давать эксплуатировать себя чересчур сильно, правящие круги еще пытались продолжать модернизацию, в попытке нагнать конкурентов. За годы «застоя» им удалось закрепиться на ведущих миро­вых позициях по показателям, которые считались определяющими для первой и второй индустриальной революций: доля городского населения к 1985 г. возросла до 65%, СССР занял первое место в мире по выплавке стали, добыче нефти и газа, второе - по объему промышленного произ­водства, производству электроэнергии и химической продукции, третье - по добыче угля и т.д.[535] Но на рывок в третьей индустриальной революции бюрократическая система оказалась уже неспособна. Более того, в этой области ее отставание становилось все больше. Несмотря на прогресс в отдельных отраслях, советская индустрия так и не вышла за рамки «при­митивного тейлоризма»[536][537]. По уровню технического развития, механиза­ции и автоматизации стране было далеко до развитых индустриальных держав. Доля ручного труда в промышленности составляла в 1975 г. почти 42%, а в 1985 г. - 35%. В области нововведений, по оценке российских экономистов Д.С.Львова, С.Ю.Глазьева и др., Советский Союз в 1970-х - 1980-х гг. отставал от Запада на 10-25 лет, причем, по сравнению с сере­диной 1960-х гг. отставание увеличилось вдвое[538]. Особенно сильно оно ощущалось в развитии таких ключевых технологий, как микроэлектроника, информационные технологии, переход на использование газа в качестве доминирующего энергоносителя и рост авиационных перевозок[539]. В це­лом, по размерам ВВП на душу населения СССР находился на уровне

США 1942 г.[540] Модернизаторский потенциал советского государствен­ного капитализма был исчерпан.

Сокращение темпов экономического роста и технологического разви­тия не могло не беспокоить правящую бюрократию-номенклатуру, по­скольку это в перспективе подрывало ее надежды на мировую гегемонию и сужало материальную базу для ее господства и привилегий внутри страны. Привилегии правящей советской «государственной буржуазии» в период «застоя» продолжали расти. По существу, она выполняла социальную функцию «коллективных» капиталистов, сообща владея т.н. «общенарод­ной» (государственной) собственностью и присваивая прибавочный про­дукт, производимый в советском обществе. Однако распределение этого продукта осуществлялось не на основе официальных прав собственника или количества акций (как при частном капитализме), а в соответствии с должностью, занимаемой в партийной, государственной и хозяйственной иерархии - подобно тому, как это происходит в административном аппара­те крупных фирм и корпораций. Фактически, Советский Союз и был та­кой гигантской компанией - «корпорацией СССР».