Вадим Дамье - Стальной век: Социальная история советского общества Страница 69

Распределение прибыли, полученной этой корпорацией, было органи­зовано в различных формах, включая официальную «зарплату» чиновника и различные льготы, связанные с его должностным положением. Исследова­тель советской номенклатуры М.С.Восленский выделял такие привилегии, как высокое жалование, намного превышающее средний уровень оплаты труда, гонорары, заграничные командировки, взятки и другие методы кор­рупции, покупка товаров в специальных «распределителях», высококачест­венное питание по льготным ценам в специальных столовых и буфетах, предоставление роскошных по тому времени служебных квартир, дач и ав­томобилей, обслуживание и лечение в специализированных учреждениях, отдельных от тех, которыми пользовались «обычные» граждане (феномен «социального апартеида») и т.д. Жизнь высшего слоя правящей бюрократии он сравнивал с жизнью американских миллиардеров[541]. Члены Политбюро (высшего руководящего органа КПСС, сменившего в 1966 г. Президиум ЦК) и Секретариата ЦК КПСС имели «открытый счет» в Государственном бан­ке, откуда могли снимать средства по своему усмотрению. О личном гараже Брежнева, который коллекционировал автомобили, по стране ходили леген­ды. Его дочь, в свою очередь, предпочитала собирать бриллианты. Разуме­ется, возможности чиновников более низкого ранга были намного скромнее, и, случалось, их наказывали за чрезмерные аппетиты, попытки брать «не по чину» или проворачивать «теневые» коммерческие операции вместе с кри­минальными структурами, которые чем дальше, тем больше расцветали в щелях и пустотах, оставляемых официальной экономикой. В целом, по словам того же Восленского, для сопоставления с существованием совет­ского номенклатурщика, «жизнь высшего класса буржуазного Запада - не­подходящий объект»: в последнем случае «играют роль не привилегии, а деньги», а в советском обществе - «не деньги, а именно привилегии»[542].

   8. До тех пор, пока экономика динамично развивалась, представители номенклатуры в значительной мере еще связывали свое личное процвета­ние с развитием самой системы в целом. Но их аппетиты и притязания нарастали. Они бывали на Западе и действительно хотели бы вести жизнь, не уступавшую по уровню благ и роскоши зарубежным частным капита­листам. А когда стало ясно, что «догнать и перегнать» Запад не удастся, и система никогда не обеспечит им благ в желанном объеме, советские чи­новники стали постепенно понимать, что необходимы перемены. Их ос­новная направленность логически вытекала из социальной структуры со­ветского общества: по мере нарастания структурных проблем и угроз ее доходам, номенклатура все меньше была склонна мириться с «социаль­ным компромиссом» и уступками трудящимся. Преобладающими в ее сре­де стали настроения, сопоставимые с позицией западной буржуазии в ус­ловиях кризиса «социального государства» в конце 1970-х гг.: население «недостаточно хорошо» работает и имеет слишком много льгот, а потому общество «живет не по средствам». «В доверительной... беседе, - свиде­тельствовал Восленский, - любой номенклатурщик начнет брюзжать: «Ра­ботают из рук вон плохо, потому и бедность!» А то и говорят открыто: «Как работаем, так и живем»»[543]. В 1970-х гг. режим еще мог сглаживать противоречия между различными фракциями номенклатуры и финансиро­вать советский вариант «социального государства» за счет внешних займов (в 1985 г. сумма внешнего долга СССР дошла до 31,4 млрд, долларов[544][545]) и прибылей от продажи за рубеж нефти, которые резко увеличились после нефтяного кризиса 1973-1974 гг. Доля топлива и энергоносителей в совет­ском экспорте поднялась с 1970 по 1985 гг. с 15,6% до 52,8% (при этом, доля машин и оборудования сократилась с 21,5% до всего 13,6%). Благо­даря этому удавалось даже расширить ввоз продовольственных товаров и зерна (с 15,8% импорта до 21,2%). Однако в 1980-х гг. мировые цены на нефть стали падать, и это нанесло системе последний удар. Почти одно­временно с приверженцами перехода к неолиберальной модели на Западе, представители советского правящего класса подошли в начале 1980-х гг. к мысли о сворачивании «социального государства».«Коллапс модернизации»[546]

В начале 1980-х гг. стало уже невозможным не замечать такие острые проблемы, как сокращение темпов экономического роста и все большие расходы (на неудачную войну в Афганистане, начатую в 1979 г., на воору­жения - с целью противостоять размещению американских ракет средней данности в Европе и программе военного использования космоса). В вос­точноевропейских странах, входивших в советский блок, социально-эконо­мические трудности привели к подспудной общественной нестабильности, которая прорвалась наружу в массовом подъеме независимого оппозицион­ного рабочего движения в Польше в 1981-1982 гг.

Брежнев умер в 1982 г. Сразу после его смерти развернулась ожесто­ченная борьба за власть между соперничавшими группировками номенкла­туры, одни из которых предпочитали «острожный консерватизм», а другие добивались реформ. Под реформами понимался, не в последнюю очередь, и отказ от «социального компромисса» с трудящимися. Подобный курс пред­полагал интенсификацию труда и пересмотр ценовой политики, с отменой субсидирования цен на продукты питания. Для того, чтобы заставить людей «лучше работать», у правящих кругов оставалось два способа. Первый оз­начал «завинтить гайки», то есть с помощью жестких или даже драконовских мер насадить «дисциплину» на производстве. Второй - поощрять конку­ренцию между самими работниками: стимулировать у трудящихся, изму­ченных постоянной нехваткой товаров, эгоизм, ориентацию на ценности потребления и готовность ради этого дольше и активнее трудиться.

Бывший глава тайной полиции КГБ Ю.В.Андропов, возглавивший партию и советское государство после смерти Брежнева, был сторонником некоторых реформ. Он намеревался «закрутить гайки», ужесточить «дис­циплину труда», сократить усилившуюся в предшествующие годы кор­рупцию и, возможно, пойти на допущение частного предпринимательства в сфере легкой и средней промышленности[547]. Но Андропов был тяжело болен и уже в 1984 г. умер. Через год за ним последовал и его преемник - «консерватор» К.У.Черненко. В марте 1985 г. партию возглавил «андроповец» М.С.Горбачев. Выступая на пленуме ЦК партии в апреле того же года, он провозгласил курс на «ускорение» экономического развития страны. Он заявил о необходимости перейти от «экстенсивного» пути к «интенсивно­му», к «принципиально новым технологическим системам, к технике по­следних поколений, дающим высшую эффективность», к перевооружению «всех отраслей народного хозяйства на основе современных достижений науки и техники». Новый рывок намечался, прежде всего, в машинострое­нии и тяжелой промышленности. Очередная программа модернизации тре­бовала огромных финансовых средств, которых у государства, как вскоре выяснилось, уже не было[548]. В начале 1986 г. в докладе на XXVII партий­ном съезде, а затем в речи перед трудящимися города Тольятти Горбачев объявил о начале фундаментальной «перестройки» советского общества[549]. Понимая, что трудящиеся не могут и не хотят идти на «жертвы» ради ново­го скачка, он дополнил идею «ускорения» лозунгами «демократизации» и «гласности», которые должны были создать у населения иллюзию участия в управлении страной и принятии решений по ключевым войросам ее раз­вития. Поощрялись общественные дискуссии и обсуждения. По «Закону о государственном предприятии» (1987 г.), на производстве создавались вы­борные «Советы трудовых коллективов», которые получили право изби­рать директора (при этом принцип единоначалия сохранялся, и реальная власть по-прежнему оставалась у директора и его администрации). Посте­пенно были смягчены политические и идеологические ограничения, из лагерей и тюрем освобождались политические заключенные, в печати ста­ли публиковаться статьи с критикой сталинизма и диктатуры.

Стремясь обрести поддержку в обществе, горбачевское руководство решилось пойти по пути использования националистических настроений и предрассудков. В резолюции «О межнациональных отношениях», приня­той на XIX партийной конференции в 1988 г., «закономерный рост нацио­нального самосознания» получил позитивную оценку[550]. Подобная тактика оказалась пагубной, так как привела, в конечном счете, к стремительному росту национализма практически во всех регионах страны. Теперь он суще­ствовал не только на «бытовом» уровне или в представлении оппозицион­ных групп интеллигенции, но получил «законное» право на существование как идеология, которой воспользовалась и значительная часть номенклату­ры. Еще в декабре 1986 г. в Казахстане произошли волнения, вызванные отстранением прежнего руководства республики и назначением первым сек­ретарем республиканской компартии неказаха Г.В.Колбина; имелись убитые и раненые. В последующие же годы националистически мотивирован­ные конфликты, подпитываемые ухудшением условий жизни, бедностью и экономическим кризисом, становились все более массовыми и кровавыми: армяно-азербайджанская война из-за Нагорного Карабаха (включая погро­мы армян в Сумгаите в 1988 г. и Баку в 1990 г.), погромы турок-месхетинцев в Узбекистане (1989 г.), киргизско-узбекские столкновения в Фергане (1990 г.) и др. Сотни тысяч людей вынуждены были бежать из мест своего проживания. Столкнувшись с волной агрессивного национализма, руково­дство государства оказалось совершенно беспомощным. Непоследователь­ные и неуклюжие попытки вмешаться в ситуацию лишь подрывали престиж Центра и ухудшали его отношения со всеми конфликтующими сторонами.