Эдмон Поньон - Повседневная жизнь Европы в 1000 году Страница 68

Против этих «шести тысяч» человек короля Карл выставил только «четыре тысячи», — сделаем из этого хотя бы тот вывод, что его войско было не так многочисленно. «Обе стороны остановились в нерешительности, потому что у Карла было недостаточно военных сил, а король прекрасно отдавал себе отчет в том, что действует противоправно, смещая Карла с трона его предков, чтобы занять его самому. Подобные соображения не давали активно действовать ни тому, ни другому. Наконец знатные сеньоры из свиты благоразумно посоветовали королю на некоторое время остановиться вместе с войском. Если противник двинется вперед, с ним нужно будет сразиться; если противник не нападет, можно будет отойти вместе с армией. Карл, со своей стороны, принял такое же решение. Таким образом, остановившись, обе партии уступили по собственному побуждению. Король увел свою армию, а Карл отступил в Лан».    

Со всеми этими всадниками и пешими, которые следовали за предводителями, война обошлась менее жестоко, чем со старой нищенкой из Шампани…    

Понятно, что Карл, зная, что у него меньше людей, должен был постараться избежать сражения. Что до мотивов, которые Ришер приписывает Гуго, то они малоправдоподобны и в любом случае удивительны. Эти запоздалые угрызения совести, заставляющие бездействовать на поле битвы, плохо согласуются с его изначальным «пылом» и тем более с вероломными средствами, которыми он впоследствии воспользовался для того, чтобы одержать окончательную победу над своим соперником. Если бы он сомневался в своих правах, то скорее всего дал бы ситуации развиваться самой по себе, что было равнозначно предоставлению дела на суд Божий, а не стал бы пользоваться услугами «старого изменника» Асцелина для того, чтобы заманить Карла в западню в Лане. Детали этой низкой интриги слишком далеки от того, что называется борьбой за свое место под солнцем. Отметим, однако, что если Карл был захвачен при помощи измены, то и сам он прежде воспользовался тем же средством, чтобы отобрать у Гуго два города.    

Мы не удивимся, если узнаем, что сын Гуго Капета Роберт Благочестивый, смиренную повседневную жизнь которого мы наблюдали в предыдущей главе, был на войне не меньшим разрушителем, чем его отец. Ожесточенно стремясь завоевать герцогство Бургундское, он без колебаний стал совершать на него опустошительные набеги. Каким бы «благочестивым» он ни был, он тем не менее подверг яростной атаке аббатство Сен-Жермен, находившееся близ города Осера. Правда, аббатство было хорошо защищено «мощными валами» и оборонялось под началом графа Неверского Ландри, при содействии местных жителей, которые, как пишет Рауль Глабер, «страшились, что неистовство противника обратится против святого воинства». Вмешательство Одилона, знаменитого аббата Клюни, не укротило его ярости. Правда, ему пришлось отказаться от идеи взять аббатство, и на следующий день он покинул его, по словам Рауля, «поджигая на пути дома и поля, не нападая только на хорошо защищенные города и замки». Это еще одно доказательство того, что опустошение окрестных земель было привычным способом ведения войны.

    За несколько десятилетий до того королю Лотарю удалось захватить Верден, один из основных городов той Лотарингии, которую Каролинги вечно оспаривали у германских императоров. По причине сопротивления жителей Лотарь напал на город со стороны, где он соприкасался с равниной, и пустил в действие «военные машины различных видов». Защитники, видя, что помощи ждать неоткуда, сдались через восемь дней. Однако несколькими месяцами позже лотарингские вассалы императора захватили «укрепление, которое окружавшая его стена делала подобным крепости». Это место находилось напротив Вердена, на другом берегу Мааса, однако было связано с городом двумя мостами. Они запасли в этом месте провизию и строительный лес, взятый в    Аргоне, и могли сделать в случае необходимости колья с железными наконечниками, снасти и щиты, «чтобы сделать черепаху»[213]. Лотарь был предупрежден. Он созвал своих шевалье и недавно набранных на службу людей и попытался уничтожить крепость. Ришер описывает некую машину, весьма отличающуюся от тарана Гуго Капета. Речь идет о деревянной башне достаточной высоты для того, чтобы с ее вершины можно было смотреть на защитников крепости сверху вниз и сбрасывать на них различные снаряды, «дротики и камни». Чтобы привести башню в соприкосновение со стеной, не попадая под обстрел противника, были применены канаты, обернутые вокруг ворота: их тянули быки, и башня приближалась к стене, когда они от нее удалялись. Машина двигалась на «цилиндрах», которые перекатывались под ней. Таким образом, она прибывала на место и «никто при этом не был ранен». Честно говоря, нелегко понять, почему те, кто должен был глубоко врыть в землю этот ворот почти у основания стены, находились в меньшей опасности, чем если бы они просто толкали машину…    

Как бы там ни было, защитники крепости, чтобы не дать нападавшим атаковать себя сверху, построили сходную машину. На этом подвесном поле боя началась битва, очевидно, мало похожая на привычные конные стычки той войны. Победили люди Лотаря: машину неприятеля зацепили канатами, снабженными крюками, сильно потянули так, что она наклонилась и все, кто на ней находились, упали на землю. Гарнизон запросил пощады. Король даровал им прощение и удовлетворился сдачей крепости.    

Рассказ Ришера ценен благодаря подробностям описания военных событий. Кроме того, Ришер, более нежели другие летописцы, обращает внимание на все обстоятельства этих событий. Конечно, ему нельзя слепо доверять. Однако даже если то, что он описывает, на деле происходило не совсем так, в его хронике в любом случае отразились типичные особенности военной практики того времени. Похоже, его манию подражать Саллюстию сильно преувеличивают. Она выражается в основном в тех речах, которые он вкладывает в уста своих героев. В любом случае, «Югуртинская война»[214] не содержит ни одного описания военной машины. Ришер мог почерпнуть материал для своих описаний только из собственного опыта или от знающих людей, как он делал в других случаях, описывая перипетии различных конфликтов.    

Генеральное сражение    

Есть описание только одного генерального сражения, о котором рассказывают и Ришер, и Рауль Глабер. Это сражение 27 июня 992 года Фульк Нерра дал графу Ренна Конану близ Конкерейя, в нынешней области Атлантическая Луара. Неудивительно, что эти два описания совпадают не во всех пунктах. Однако в основном они сходны.    

Оба автора пишут, что Конан велел вырыть на земле, отделявшей его от армии Фулька, ямы и тщательно замаскировать их ветками. Согласно Ришеру, он затем объявил, что будет ждать неприятеля на своих позициях, ибо право на его стороне. По описанию Рауля, во время сражения его войска сделали вид, что бегут. В обоих текстах далее, естественно, рассказывается о том, что люди Фулька, бросившись в погоню, упали в ямы. Дальнейшие события описаны по-разному, однако в конце, согласно обоим авторам, победа осталась за Фульком.    

Выводы    

В летописях можно найти множество описаний других осад и мало описаний генеральных сражений, однако и те и другие по большей части описаны лишь в общих чертах. Из этих рассказов можно почерпнуть только сведения о частоте взятия замков, их разрушениях, перестройке и новых осадах. Деревянные башни было столь же легко построить, как и разрушить. Особенно часто такие описания встречаются у Адемара из Шабанна, который рассказывает в основном о феодальных войнах в Аквитании. Но чаще всего звучат ужасающие рассказы об истреблении деревень.    

Выше у нас было достаточно возможности отметить, что крупные сеньоры только в исключительных случаях погибали на поле битвы. Источники не позволяют судить, было ли положение таким же в среде их вассалов и младших всадников. Однако мы бы не удивились, если бы узнали, что и они были в бою в какой-то мере неуязвимы. Их кольчуга, шлем и щит защищали их от смертельных ударов лучше, нежели менее полное обмундирование сержантов, и уж тем более надежнее, чем совсем легкое обмундирование пехотинцев. Добавим, что на коне можно было в случае необходимости ретироваться намного быстрее… И наконец, если шевалье оказывался во власти противника, его не торопились убивать, как простых солдат: его брали в плен, чтобы потребовать выкуп.    

Конечно, история позднего Средневековья явила миру прекрасные черты героизма и примеры славной смерти на поле боя, вплоть до побоища при Азенкуре[215], где погиб цвет французского дворянства, одержимый гордыней и пользовавшийся отсталой тактикой перед лицом английских лучников. Идеал шевалье, разработанный Церковью ради организации крестовых походов и поддерживавшийся верностью и преданностью, которую сумели внушить мелкой феодальной аристократии великие Капетинги XII и XIII веков, просуществовал долго. Однако в 1000 году его еще не было. А «героическая атмосфера каролингской Франции», которую Менендес Пидаль считал основным источником вдохновения авторов жест, уже давно испарилась. В действительности она не пережила Карла Великого.