Эдмон Поньон - Повседневная жизнь Европы в 1000 году Страница 69

Конечно, история позднего Средневековья явила миру прекрасные черты героизма и примеры славной смерти на поле боя, вплоть до побоища при Азенкуре[215], где погиб цвет французского дворянства, одержимый гордыней и пользовавшийся отсталой тактикой перед лицом английских лучников. Идеал шевалье, разработанный Церковью ради организации крестовых походов и поддерживавшийся верностью и преданностью, которую сумели внушить мелкой феодальной аристократии великие Капетинги XII и XIII веков, просуществовал долго. Однако в 1000 году его еще не было. А «героическая атмосфера каролингской Франции», которую Менендес Пидаль считал основным источником вдохновения авторов жест, уже давно испарилась. В действительности она не пережила Карла Великого.    

В достигшей кульминационной точки развития феодальной анархии восприятие окружающего мира было корыстным. В основном воевали только за себя и за свои материальные интересы, за добычу, за завоевание земель или ради получения их в качестве награды от более крупного сеньора. Люди были сильными, тренированными, хорошо вооруженными и жестокими. Они любили войну: ведь было куда больше тех, кто на ней наживался, нежели тех, кто погибал.

Глава XXI  ТОРГОВЛЯ И ГОРОДА

В западном обществе 1000 года, независимо от того, какую среду мы возьмем: духовенство, земледельцев или военных, — торговля занимала очень незначительное место. Читая предыдущие страницы, вы могли в этом убедиться сами.    

Все необходимое для повседневной жизни: продукты питания, одежду, предметы обихода и даже строительные материалы можно было произвести или добыть прямо на месте. Пожалуй, исключение составляло только оружие, потребность в котором была столь велика, что местные кузнецы зачастую уже не могли обеспечить достаточное его количество в рамках оброка, как это практиковалось в эпоху Каролингов. Обычно же домен кормил, одевал, укрывал от непогоды и снабжал всем необходимым своего сеньора, мирского или духовного, равно как и всех, кто в нем жил.    

Мелкая торговля    

Несомненно, какая-то торговля все же существовала. На маленьком деревенском рынке, который, возможно, функционировал раз в неделю, крестьяне продавали скромные плоды своих огородов и скотных дворов, куски ткани в несколько локтей, сотканные их женами, а также кроличьи шкурки. Как предполагает Анри Пиренн в своей «Экономической и социальной истории Средних веков», на рынке они скорее искали возможности пообщаться и поболтать. Однако при этом они могли выручить пару денье, этих «маленьких монет из темного серебра», роль которых в деревенской экономике того времени, согласно Жоржу Дюби, была «незначительна, но реальна». Часть этих денег требовалась крестьянам для того, чтобы заплатить сеньору оброк, поземельную подать, десятину, другие сборы. Кузнецы продавали оружие, сделанное сверх того, которое они должны были отдать сеньору, а вдобавок можно предположить, что они продавали подковы для лошадей: в то время такие услуги ценились тем более высоко, что не в каждом маленьком фьефе и не в каждой деревне был свой кузнец.    

В зависимости от обстоятельств могли происходить и более крупные торги. Какой-нибудь сеньор, на землях которого случился недород, мог попытаться купить зерно у более удачливых соседей. Поскольку чаще всего у него не было достаточного количества наличных денег, он занимал их в соседнем богатом аббатстве, либо отсылал свою серебряную посуду на ближайший монетный двор, который также мог находиться в аббатстве, — ведь Каролинги многим уступили свое королевское право чеканить монету. Нуждающийся мог также обратиться и к более крупному сеньору, например, к тому, чьим вассалом он был, если предки этого сеньора узурпировали право чеканить монету вместе со многими другими королевскими правами. Здесь самое время отметить, что если феодал мог накапливать богатство в виде имущества, то он редко стремился копить деньги, потому что обычно в большом количестве они не были ему нужны. Он предпочитал накапливать сокровища в виде прекрасных произведений ювелирного искусства, которыми он наслаждался и горделиво раскладывал перед собой на столе, в случае же необходимости мог ими пожертвовать. Это еще одно доказательство того, что монеты играли весьма незначительную роль.    

Похоже, что торговля вином была более регулярной. Мы уже видели, что довольно часто сеньоры оставляли за собой монополию на торговлю вином в определенный период года в ущерб своим крестьянам-виноделам, которые после этого могли обнаружить, что рынок в пределах их досягаемости уже насыщен. Мы также видели, что отдельные винодельческие области уже достаточно далеко отправляли свои бочки с вином, в частности по руслу больших судоходных рек.    

Для настоящей торговли не было места    

Однако все эти люди продавали лишь то, что производили: собственноручно или руками тех, кто от них зависел. Они не занимались в чистом виде тем, что называется торговлей: они не были купцами. Заниматься торговлей, быть купцом означает перепродавать с прибылью то, что покупаешь, причем прибыль является платой за услугу, оказанную покупкой товара там, где он есть, и доставкой его туда, где в нем нуждаются.    

Эта профессия, столь необходимая в нашей современной цивилизации, в те времена была почти бесполезной, тяжелой и опасной.    

Почему почти бесполезной? Мы уже имели возможность видеть, почему: почти все вещи, которые нельзя было добыть иначе, как покупая у купцов, относились к разряду вещей, без которых можно обойтись, то есть к роскоши.    

Почему тяжелой? Подобные товары, по определению, надо было привозить на место продажи издалека. Между тем их перевозка на большое расстояние, прежде всего из Ближнего Востока, стала весьма сложным делом. Если в римские времена и даже во времена Меровингов существовал удобный морской путь, то все изменилось с тех пор, как Северная Африка, почти вся Испания и Сицилия попали в руки мусульман. Вдобавок речной путь по Дунаю, по которому такой обмен мог бы продолжаться, уже в течение двух столетий был перекрыт венграми. Они приняли христианство лишь незадолго до 1000 года, и это событие еще не успело сказаться на положении дел. На Северном море судоходство процветало вплоть до времен Карла Великого в портах Квентовике, неузнаваемом ныне под личиной скромного Этапля на Канше, и Дорштадте, ныне не существующем, но находившемся на Рейне выше Утрехта, — но эти торговые пути были полностью перекрыты норманнами. Известно, что эти пираты многократно появлялись на Сене и на Луаре, так что даже во внутренних областях Франции постоянно чувствовалась угроза нападения. Однако их время уже подходило к концу. Речной способ передвижения был в 1000 году наиболее пригодной для использования системой сообщения: сообщение по дорогам, унаследованным от Рима, пришло в упадок, в чем мы уже многократно убеждались; повозки, и без того маломаневренные, передвигались по ним с трудом, только вьючные животные могли пройти везде, да и то лишь в том случае, если мосты были не слишком разрушены. К этим физическим трудностям добавлялось еще множество видов дорожных пошлин — наследие Римской империи, которая, однако, использовала собранные средства на поддержание дорог. Теперь же эти пошлины взимались в нарушение всяких прав местными хозяевами земли, видевшими в них возможность безнаказанно получать доход. Это было «лихоимством» и «дурным обыкновением», против которого купцы более позднего времени отчаянно боролись.    

И наконец, профессия купца была опасной. Легко догадаться, почему: на дорогах было небезопасно. Всегда существовал больший или меньший риск подвергнуться нападению какого-нибудь сеньора-грабителя, который просматривал всю местность с высоты своей деревянной башни, либо разбойников, разбивших свой лагерь в лесу. Если человек решался плыть по Средиземному морю, у него был не меньший шанс подвергнуться атаке мусульманских пиратов, базировавшихся в Алжире (позже их назвали берберами[216]), и окончить свои дни рабом какого-нибудь эмира. Возможно, реки были наименее опасными дорогами, однако они не могли удовлетворить потребности всех.    

На пути тех, кто, несмотря ни на что, чувствовал влечение к этому занятию, отвращавшему от себя многих по вышеприведенным причинам, вставало еще одно, чисто моральное препятствие: Церковь осуждала торговлю. Желать заработать деньги означало впасть в грех «корыстолюбия»: таким образом, прибыль купца считалась не меньшим грехом, чем ростовщичество. Хлебному зерну и скоту Господь в щедрости своей дал способность множиться; в отличие от них, «деньги не порождают деньги»: то, что приобретает один, отнимается у другого. Видимо, эта мораль позволяла считать безгрешными сеньоров, богатеющих, и зачастую весьма изрядно, на плодах земли, выращиваемых их крестьянами. Таких сеньоров было немало, включая епископов и аббатов. Но та же мораль осуждала купцов, как бы тяжела ни была их работа.